Наконец, Нюре надоело веселиться в одиночку, она вернулась к своему другу, села рядом, заботливо подложив под себя его свитер, и обняла за плечи, заглядывая ему в лицо. Что-то заговорила, потом вдруг засмеялась, откинувшись назад, и Стерх услышал ее слова:

– Когда я там стояла, мне показалось, наш ребенок зашевелился.

– Что? – почти в ужасе воскликнул Митяша.

Каждому постороннему было бы видно, что он именно в ужасе, а не просто волнуется. Но Нюра была влюблена, может, впервые в жизни, и не ожидала от этого человека ничего плохого.

– Я понимаю, еще рано, – ответил Нюра. – Но я уверена…

Дальше Стерх не разобрал слов. Он опустил голову и посмотрел под ноги. Камешки, стебельки травы, опавшие или сбитые ветром листья… Поднял голову снова, так и не успокоившись.

И вдруг случилось что-то неожиданное. Митяша, обмякнув спиной, которую видел Стерх, прижался к Нюре, словно к мудрой и сильной няньке, как все дети приникают к женщинам, которые должны оберегать их от опасностей мира, с которыми они не могут справиться. А Нюра погладила его по голове, подняла лицо, прижалась к нему губами, счастливая откинулась назад.

– Да что с тобой? – спросила она.

– Н-не з-знаю, – заикаясь проговорил Митяша. – Может, вчера устал?

– Или от местного солнца заболел, – отозвалась Нюра. – Я так и знала… Нужно возвращаться в пансионат.

– Нет, – слабо, но довольно решительно запротестовал Митяша. – Мне тут нравится, посидим еще, а?

Нюра поднялась, подошла к краю пропасти. Снова попробовала, раскинув руки, вдохнуть морского ветра… Митяша, не отрываясь, смотрел на нее, и лицо его вдруг стало жестким. Он поднялся, одна его нога задрожала, это было видно даже под джинсами, но он заставил ее передвигаться вперед, в сторону девушки. Из-за этой ноги или возникшего внезапно страха шаги его выглядели механическими, словно к его ногам были прикованы тяжеленные ядра. Но он шагал, подготавливая руки для сильного, единственного толчка…

– Сделай что-нибудь, – прошептала Вика.

Стерх вытащил револьвер и взвел боек. Если Митяша подойдет еще ближе, или замахнется, он будет стрелять, сначала в воздух, потом… Как придется… Может, уже пора?

Внезапно, неясная тревога, словно темное покрывало, накрыла Нюру. Она обернулась, всмотрелась в Митяшу. Но юноша этого не видел, или не понимал, он продолжал шагать, чуть отведя плечи, закусив губы, едва удерживаясь от крика или слез… Нюра шагнула назад, еще раз, оказалась уже совсем на краю, стала поднимать руки, не решаясь еще спросить, что происходит?

А Митяша шагал, вдруг быстрее, разгоняясь, уже не думая ни о чем, уже решившись действовать, подчиняясь задуманному… На лице у Нюры выступили первые признаки удивления, но она еще не вполне понимала, какие чувства испытывает. Стерх поднял револьвер и прицелился. И вдруг…

– А сейчас, уважаемые господа, мы оказались в одной из самых прекрасных точек для обозрения моря, раскинувшегося перед нами. – Потом кто-то, едва ли не мужким, усталым и натруженным голосом забубнил эти слова на непонятном языке.

И на полянку вывалилась толпа невысоких, как школьники, японцев с фотоаппаратами и камерами, а впереди них шагала высокая, худая как жердь девица, которая, не оборачиваясь, твердила перевод. Чуть сбоку от всей группы семенила, то и дело оборачиваясь и шагая спиной к пропасти, хохлушка с сильно блестевшими, крашенными сверх всякой меры волосами. Вероятно, она использовала какой-то лак для волос, решил Стерх и с облегчением опустил револьвер. Потом посмотрел на Нюру с Митяшей.

Они стояли, обнявшись, и как зачарованные смотрели на приближающуюся группу туристов. Вика от перенапряжения села прямо на землю, словно у нее подкосились ноги. Оказалось, у нее тоже были нервы.

Группа японцев дружно зажужжала камерами, защелкала фотоаппаратами, некоторые из них не выключили вспышки, и они засверкали, как фейерверки. Стерх сцепил зубы и вырвал у Вики бинокль. Потом стал водить по лицам туристов, стараясь выяснить, куда нацелены объективы. И опустил голову, это были японцы, люди в высшей степени ценящие природу, и к тому же, старающиеся не допустить любопытства. Ни один из них даже не попытался зацепить хотя бы краем видоискателя пару, застывшую перед ними на фоне моря.

Потом опомнился Митяша, он вздрогнул, и оттащил, чуть не силой, Нюру от края. Она уже немного успокоилась и попыталась улыбнуться. Она прижалась к Митяше всем телом и подчинилась ему.

А экскурсовод вещала:

– Справа от нас доминирующей высотой вздымается гора Роман-кош, слева, если заыйти за эту рощу, будет виден Демерджи. Эти горы и Чатыр-даг, на котором мы находимся, являются главными горами Крымского хребта. Прямо перед нами находится один из самых известных курортов – Алушта. Слева, хотя сегодня не очень хорошо видно, расположен Судак. За Роман-кош находится Ялта, возникшая от старого греческого слова – Ялос, что означает «земля». По преданию, именно в районе Ялты античные греки впервые открыли этот благодатный берег, и решили основать тут свои колонии.

Переводчик бубнила свое, но ее, похоже, никто особенно не слушал. Все просто рассыпались по краю пропасти, осторожненько заглядывали вниз, какой-то из самых пожилых японцев с улыбкой спрашивал, нельзя ли бросить вниз камень, не вызовет ли это камнепада, переводчик тоскливо озиралась и транслировала ответ экскурсовода, что камнепада не будет, и камень, конечно, можно бросить, мол, местные туристы делают это постоянно, и не спрашивая разрешения. Японец несильно размахнулся, и кинул камень, словно горы и весь вид вокруг были стеклянными. Спустя четверть часа экскурсовод объявила:

– А теперь, садимся в автобус и едем в Алупку, там у нас экскурсия по виноградным плантациям.

Туристы послушно, пощелкав еще немного фотоаппаратами, потащились к стоянке за деревьями. Вика проговорила:

– Кошмарный язык, ужасный текст. Виноградные планатации, местные туристы, – она хмыкнула.

– Как думаешь, стоит разрабатывать этих ребят? Вдруг у кого-то все-таки эта парочка попала в видоискатель?

– Было бы у нас больше сил… – отозвалась она, сразу погруснев. – В любом случае, это не будет иметь юридической силы. Мы, как свидетели, куда достойней.

Группа удалялась. Слышался пронзительный голос экскурсовода, отвечающей кому-то:

– Да, на виноградниках мы будем дегустировать вино, а вечером отправимся в Байдарское ущелье, слушать эхо…

– Не знаю, я бы хотел иметь их фотографии, – сказал Стерх, пряча револьвер.

– Тогда сам купи аппаратуру, – высказалась Вика.

Стерх вздохнул. Дальнобойная оптика стоила столько, что он не знал, что лучше – научиться фотографировать или рисовать по памяти.

Нюра с Митяшей, расположившиеся совсем неподалеку от рощи, провожали туристов взглядами и оглядывались, словно еще не могли поверить, что остались без этой нежданной компании. Или Митя почувствовал на себе взгляды Стерха с Викой, или Нюта все еще не могла избавиться от ощущения близкой смерти, которое накрыло ее двадцатью минутами ранее. Но если даже так, она не могла определить источник угрозы, о том, что такой угрозой был Митяша, она и не догадывалась. И она отвергла бы с гневом это предположение, если бы кто-нибудь ей об этом сказал.

Самым удивительным было то, что Митяша, спрятав голову на груди девушки, поглаживал ее по плечу. Это не была маскировка, это был жест признательности и любви, это было настолько неподдельное движение, что Стерх засмотрелся на эту подрагивающую ладонь, которая гладила тело девушки, словно пыталась спастись, удержаться от чего-то ужасного.

Наконец, Нюра не выдержала. Она чуть оттолкнула Митяшу от себя и посмотрела ему в лицо. Оказалось, что его глаза были раскрыты, и если Стерха не обманывало зрение, то застыли, как восковые, не мигая.

– Митя, что с тобой происходит?

– Не знаю, не… понимаю. Вдруг стало так страшно.

– Глупости, – рассмеялась Нюра, но в ее голосе прозвучали нотки подавляемой истерики. – Пойдем-ка домой, я буду тебя лечить.