Мне было трудно ответить, я еще не оправилась от шока, который испытала вчера вечером. Я словно попала в какой-то иной, призрачный мир. Там я вполне отдавала себе отчет в том, что я наркоманка. Но временами мне было так больно это осознавать, что я то и дело как бы переключалась обратно, возвращалась в прежний мир, где наркоманкой себя не признавала.
Тяжело было смириться с тем, что, несмотря на мощную стену, которую я воздвигла вокруг себя по прибытии в Клойстерс, я все-таки кончила тем же самым, что и все остальные пациенты: как же это получилось?
В моем сознании сейчас творилось примерно то же самое, что в стране, в которой вот-вот падет диктатура. Повстанцы уже стоят у врат дворца, но все равно никто до конца не верит, что могучий тиран будет повержен. «И все же, конец близок», – сказала я себе. Но тут же какой-то голос у меня внутри недоверчиво спросил: «Ты думаешь?»
– Взгляните-ка на это, – спокойно сказала Джозефина и небрежно протянула мне листок бумаги. – Прочтите нам.
Я взглянула на листок, но почерк был такой корявый и неразборчивый, что я сумела разобрать лишь отдельные слова: «жизнь», «яма»…
– Что это такое? – изумленно спросила я. – Похоже на детские каракули.
С трудом продираясь сквозь эту писанину, я наконец дошла до слов «Больше я не вынесу». Холодея от ужаса, я поняла, что эти каракули написаны моей рукой. Мне смутно помнилось, что «Больше я не вынесу» показалось мне тогда отличным названием для поэмы о воровке в супермаркете. Меня охватил ужас. Я сидела, тупо уставившись на паукообразные закорючки. Это не имеет ничего общего с моим почерком. Должно быть, я и ручку-то в руках с трудом держала.
– Теперь вы понимаете, почему Бриджит решила, что это предсмертная записка? – спросила Джозефина.
– Я не собиралась кончать самоубийством, – возразила я.
– Верю, – кивнула Джозефина. – Но, тем не менее, у вас почти получилось. Страшно, правда? – улыбнулась она, а потом заставила меня пустить записку по рукам.
В тот день на группе я сделала последнюю попытку окопаться и противостоять признанию, что я наркоманка.
– В моей жизни ничего такого ужасного не произошло, чтобы я вдруг сделалась наркоманкой, – сказала я.
Очень убедительно!
– Все наркоманы и алкоголики всегда совершают одну и ту же ошибку: ищут причину, – молниеносно парировала Джозефина. – В ход идут детские обиды и распавшиеся семьи. Как подсказывает мне опыт, – продолжала она уже спокойнее, – люди принимают наркотики, главным образом, потому, что ненавидят действительность и себя самих. Что вы не любите себя – это мы уже знаем. Мы говорили здесь о вашей низкой самооценке.
А из этой записки становится ясно, до какой степени вы ненавидели действительность, когда писали ее.
Я не нашлась что ответить. Но мне не хотелось сдаваться так быстро.
– Итак, будем исходить из этого основного пункта, – бодро предложила она. – Вы принимаете наркотики и вообще ведете себя плохо, так?
– Допустим, – пробормотала я.
– Это постепенно приводит к тому, что чувствуете себя совершенно разбитой и кругом виноватой, и ваша нелюбовь к себе и страх перед окружающим миром еще усиливаются. Как же вы с этим справляетесь? Увеличивая дозу наркотиков! После которой ведете себя еще хуже, цените себя еще ниже, попадаете во все более затруднительные положения и, естественно, еще увеличиваете дозу. Спираль, ведущая вниз. Но вы могли остановиться в любой момент, – как будто она прочла мои мысли о полной безысходности. – Вы могли бы изменить свою жизнь, приостановить этот спуск по спирали, хотя бы просто извинившись перед людьми, которым причинили боль. Тогда прекратилось бы и накопление запаса ненависти к самой себе. Заставив себя хотя бы немного пожить в реальном мире, вы бы поняли, что он не так ужасен, чтобы бежать от него со всех ног. В ваших силах остановить процесс и повернуть его вспять на любой стадии. Вы делаете это сейчас. И перестаньте спрашивать себя: «Почему?» и «За что?», Рейчел, – закончила она. – Вам это не нужно.
Итак, я все-таки оказалась наркоманкой. Великолепно!
Радости мало. Облегчения никакого. Это было так же ужасно, как узнать о себе, что ты, например, серийный убийца.
Я провела выходные и большую часть следующей недели в состоянии шока. Даже разговаривать ни с кем не могла, потому что в голове у меня все время звучало: «Ты наркоманка, тра-ля-ля! Ты нар-команка-а-а…»
Это было последнее, кем бы я хотела быть. Это было самое ужасное несчастье, которое могло свалиться на меня.
Наблюдая за людьми из моей группы, особенно за Нейлом, я поняла, что они проходят разные стадии, прежде чем признать свою зависимость. Сначала это отрицание, потом – повергающее в ужас осознание, потом гнев, и наконец, если повезет, приятие и примирение. Я уже прошла отрицание и ужасающее осознание, но когда нахлынула чистая, слепая ярость, я оказалась не готова. Джозефина, разумеется, заняла позицию: «А, госпожа Ярость, мы вас ждали!» Я прямо кипела от гнева, что я наркоманка. Даже позабыла о той ненависти, что берегла для Люка.
– Я слишком молода, чтобы быть наркоманкой! – кричала я в лицо Джозефине. – Почему это случилось именно со мной, а ни с кем из моих знакомых не случилось?
– А почему бы и не с вами? – мягко поинтересовалась Джозефина.
– Но, но… черт побери… – я просто бурлила и задыхалась от злости.
– Почему некоторые люди рождаются слепыми? Почему кто-то становится инвалидом? – спросила она. – Это случай. И так случилось, что вы родились с предрасположенностью к наркомании. И что? Могло быть гораздо хуже.
– Нет, не могло! – кричала я, глотая слезы ярости.
– А в чем, собственно, проблема? – спросила она все так же раздражающе ласково. – В том, что вам больше нельзя принимать наркотики? Но ведь это не предмет первой необходимости, миллионы людей к ним не притрагиваются – и живут счастливой, наполненной жизнью…
– Вы хотите сказать, что мне вообще ничего такого теперь нельзя?
– Да, именно так, – подтвердила она. – Вы уже должны были понять, что стоит вам начать – и будет не остановиться. Вы так часто травили себя наркотиками, что нарушили химический баланс в своем организме, теперь ваш мозг реагирует на наркотики чувством подавленности и требует еще наркотиков, от которых наступает еще большая депрессия, и требуется еще больше наркотиков, и т. д. Физически вы тоже наркоманка – не только психологически. А физическое пристрастие необратимо, – как бы между прочим добавила она.
– Я вам не верю! – задохнулась я от ужаса.
Прибыла свежая партия гнева, только что из духовки. Я припомнила, как незадолго до выписки Кларенсу сказали, что ему теперь совсем нельзя будет пить, и как это показалось мне вполне логичным. Но ведь тогда речь шла о нем. Это было совсем другое дело. А я-то согласилась признать себя наркоманкой только потому, что надеялась, что смогу избавиться от зависимости и делать то, что захочу.
– Вас можно вылечить, – сказала Джозефина, и мое лицо засветилось надеждой. Пока эта стерва не добавила, – вам только наркотики больше нельзя принимать.
– Если бы я это знала, никогда бы ни в чем не призналась, – проскрежетала я.
– Все равно пришлось бы, – спокойно сказала она. – У вас не было выбора. Это было неизбежно.
Я посмотрела все серии сериала «Если бы не…». Если бы я не пошла тогда слушать Нолу. Если бы Анна не сказала того, что она сказала. Если бы Люк не приехал в Клойстерс. Если бы история Джини не была так похожа на мою. Если бы, если бы, если бы… Я лихорадочно искала, пытаясь определить, в какой момент я пересекла эту границу – между уверенностью, что я не наркоманка, и подозрением, что, может быть, все-таки наркоманка. Мне хотелось вернуться именно в эту точку и отмотать все назад.
– Вы страдаете хронической наркоманией, – сказала Джозефина. – Вы неизбежно должны были это понять. Бог свидетель, вы долго упирались, но осознание, в конце концов, должно было вас настигнуть. Ваш гнев, кстати, совершенно нормален и объясним, – добавила она, – последняя попытка не принять правду.
