Зубная боль рассыпалась металлическими, горячими искрами, пронзала электрическим током, терзала мой мозг и отдавала в подбородок. Это было ужасно. Я просто мечтала натереть подбородок дигидрокодеином и накачаться добротными надежными болеутоляющими. «Но их нет!» – растерянно подумала я. Все эти чудесные, снимающие боль средства остались в ящике моей тумбочки в Нью-Йорке. И то, только если допустить, что этот ящик – все еще мой, что Бриджит не обзавелась пока новой соседкой по квартире и не выбросила мое барахло на помойку. Думать об этом было мучительно.

К счастью, моя зубная боль была так ужасна, что ни о чем другом я просто не могла думать. Сначала я пыталась терпеть. И терпела целых пять минут, пока не закричала в голос на всю столовую: «У кого-нибудь есть болеутоляющее?» Я не сразу сообразила, почему все вокруг просто зашлись от хохота. Чуть ли не на коленях я приползла к Селин, которая в тот вечер дежурила.

– У меня ужасно болит зуб, – всхлипывала я, держась за челюсть. – Можно мне принять что-нибудь от боли? Героин прекрасно подошел бы, – добавила я.

– Нет.

Я просто окаменела.

– Насчет героина я пошутила.

– Я знаю. И все-таки вам нельзя принимать никаких наркотиков.

– Но я не о наркотиках, я – о болеутоляющих, вы же понимаете!

– Прислушайтесь к себе. Я ничего не понимала.

– Но у меня болит!

– Научитесь жить с этим.

– Но… Но это же жестоко!

– Жизнь вообще жестока, Рейчел. Это для вас шанс научиться уживаться с болью.

– О боже! – взвыла я. – Но ведь мы сейчас не на групповых занятиях!

– Неважно. Когда вы выйдете отсюда, у вас больше не будет групповых занятий, а боли будет еще много. И со временем вы поймете, что можете справляться с ней, что это не смертельно.

– Может, и не смертельно, но так больно!

Она пожала плечами:

– Быть живым больно, но от этого не принимают таблетки. Ах да, я и забыла, вы-то всегда принимали, не так ли?

Болело так, что мне казалось, я сойду с ума. Я не могла спать и впервые в жизни плакала от боли. От физической боли. Ночью Чаки, которая больше не в силах была выносить, что я верчусь и царапаю свою подушку, отвела меня вниз, к сестрам.

– Сделайте что-нибудь, – решительно произнесла моя соседка по комнате. – Она просто невменяема, и не дает мне спать. Завтра придет Дермот – мой Значимый Другой. А я не могу уснуть.

Селин неохотно выдала мне две таблетки парацетамола, которые ничуть не облегчили боль, и сказала:

– Вам лучше завтра утром сходить к зубному врачу.

– Я не хочу к зубному! – воспротивилась я.

– О. разумеется, не хотите, – усмехнулась она. – Вы были вчера вечером на лекции?

– Нет, не была, – горько съязвила я. – Я прогуляла ее, ходила в ближнюю деревню пропустить стаканчик.

Селин округлила глаза. Она явно была мною недовольна.

– Разумеется, была! Где еще я могла быть?

– Почему бы вам не расценить визит к зубному врачу, как первый взрослый поступок в вашей жизни? – предложила она. – Первый страх, с которым вы справитесь без наркотиков.

– О, ради бога… – измученно пробормотала я.

Несмотря на то, что меня сопровождала сестра Марго, все мне завидовали.

– Будешь пробовать сбежать? – поинтересовался Дон.

– Конечно, – пробормотала я, держась за свою распухшую щеку.

– Они пошлют по твоему следу леопардов, – пообещал Майк.

– Ничего, она нырнет в реку, и они потеряют след, – успокоил юный Барри.

Ко мне подошел Дейви и настоятельно посоветовал не пропустить забег в два тридцать в «Сандаун парке». И в три. И в три тридцать. И в четыре.

– Не уверена, что окажусь на скачках, – виновато ответила я. Впрочем, даже попади я туда, я все равно не знала бы, что делать, потому что никогда в жизни на скачках не была.

– Вы будете надевать на меня наручники? – спросила я Марго, когда мы садились в машину.

Она ограничилась презрительным взглядом, и я сразу сжалась. Глупая гусыня! Шуток не понимает. Как только машина выехала за территорию больницы, меня начало трясти от страха. Большой мир оказался странным и путающим, и я вдруг почувствовала, как давно тут не была. Я провела в Клойстерсе всего-навсего две недели, а уже так натурализовалась. Это раздражало.

Мы поехали в ближайший городок, к дантисту О'Дауду, врачу, к которому обычно возили пациентов Клойстерса, когда у них болели зубы, а это, если верить Марго, случалось то и дело. Пока мы шли от машины до кабинета, мне казалось, что весь городок смотрит на меня. Как будто я – особо опасный преступник, которого с великими предосторожностями привезли на похороны отца. Я чувствовала себя непохожей на других, чужой. Должно быть, они поняли по моему виду, откуда я.

На углу я заметила двоих парней. Я была уверена, что они торгуют наркотиками, эта уверенность вызвала мощный выброс адреналина, и я стала подумывать, как бы мне избавиться от Марго. Но шансов не было.

Она уверенно конвоировала меня к врачу, где, как я поняла по общей возбужденной атмосфере, меня уже ждали. Регистраторша, которой было явно не больше четырнадцати, не сводила с меня глаз. Нетрудно догадаться, что она думает. Я ведь отброс, непригодный к нормальной жизни, я – по ту сторону. С горечью я подумала, что она, должно быть, все утро надоедала сестрам вопросом: «А какие они, наркоманы?»

Как это все несправедливо! Она судит обо мне только по тому, что я из Клойстерса. Откуда ей знать, что я вовсе не такая, как все остальные?

Несколько раз хихикнув, регистратор велела мне заполнить бланк.

– А счет прислать в… э-э, Клойстерс? – спросила она с притворным безразличием. В приемной все заметно насторожились, услышав это слово.

– Да, – пробормотала я в ответ. Хотя мне очень хотелось сказать: «Повторите это еще раз, и погромче, а то в Уотерфорде не расслышали!»

Я почувствовала себя старой и измученной рядом с этой молоденькой дурочкой. Она, вероятно думает, что уж она-то никогда и ни за что не окажется в Клойстерсе, и что я – просто идиотка, что докатилась до этого. Но и я когда-то была такой же, как она – молодой и глупой. Я тоже думала, что неприятностям меня не сломить. Я тоже считала, что слишком умна для того, чтобы со мной случилось что-нибудь плохое.

Я села и приготовилась к долгому ожиданию. Несмотря на то, что я не была у зубного сто лет, я прекрасно помнила всю процедуру. Мы с Марго молча сидели, читая потрепанные экземпляры «Католического вестника», единственного имевшегося здесь журнала. Я попыталась развлечься рубрикой «Наши намерения», в которой люди молятся о том, чтобы миновало то плохое, что им приходится переживать. Сознавать, что другим тоже несладко приходится, – очень бодрит.

Время от времени меня захлестывал очередной приступ зубной боли, и тогда я прижимала ладонь к своей бедной распухшей щеке, тихонько стонала и мечтала о наркотиках. Подняв голову, я обнаруживала, что вся приемная с меня глаз не сводит.

Разумеется, как только девица объявила мне: «Доктор О'Дауд сейчас вас примет», боль прошла. У меня всегда так. Как-то я даже сочинила песенку о разных болях, травмах и т. д. В ту самую секунду, когда я вошла в кабинет, все симптомы исчезли, можно было, разве что, поставить мне диагноз: синдром барона Мюнхгаузена. Итак, я скользнула в кабинет. Уже запаха хватило бы, чтобы упасть в обморок.

К счастью, оказалось, что дантист О'Дауд-толстенький, жизнерадостный, улыбчивый человечек, а не тот Доктор Смерть, которого нарисовало мое воображение.

– Забирайтесь в кресло, барышня, – поторопил он. – Давайте посмотрим.

Я забралась. Он посмотрел.

Рыская по моему рту с такой остренькой металлической штучкой и зеркальцем, он завел разговор, который, видимо, должен был отвлечь меня от неприятных ощущений и снять напряжение.

– Итак, вы из Клойстерса? – спросил он.

– Ах-ах, – я попыталась кивнуть.

– Алкоголь?

Я попыталась изобразить отрицание бровями:

– А-акоики.