— Нет, нет, — зашептала Маша.

И вдруг, в темноте вольера, который был там, за стеклом, Маша встретила взгляд дикой волчицы, которая с ужасом и ненавистью смотрела на них.

— Милая! — непонятно кому взмолилась женщина, глядя в эти глаза. — Спаси меня!

И зверь бросился на стекло, разбивая в кровь морду.

Последнее, что запомнила Маша, сползая на землю, это две оскаленные пасти, разделенные оградой. И нельзя было определить, какая из них принадлежит зверю.

— А-а-а! — раздался душераздирающий крик.

Несмотря на боль, Николай догадался, что кричал на сей раз не он, а совсем другой человек.

— Что, жжет? — спросил Тот, Кто Пытал, у другого, находящегося в том же помещении. С завязанными глазами Николай не видел их лиц, только один раз, в щелку под повязкой увидел белую брючину. — Горячо, да? А ему было каково? Он сказал все, что знает, не вижу смысла продолжать допрос.

— Прекрати портить моих людей, — возмутился владелец белых брюк, и голос у него был какой-то внушающий уважение. — На хрена ты прижег сейчас утюгом моего парня?

Что это вообще за дикарские штучки — пытать раскаленным железом? Достаточно двух ма-аленьких таблеток…

— Когда тебе прижигают тело железом, ты признаешься во всем.

— Может, ему пивную бутылку в очко засунуть? — предложил еще один присутствующий, в котором Николай распознал «бомжа».

— Люди делятся на две категории. Одни сознаются сразу, другие — никогда, — заявил Тот, Кто Пытал.

— Может, все-таки, попробовать бутылку?

— Те, которые сознаются сразу, что-то знают, — не обращая внимания на предложение, продолжал Тот, — Другие не знают ничего. Есть боль, которую нельзя терпеть. А есть другая боль, при которой сознаются во всем, что ни попросишь.

Хочешь, чтобы он со всем согласился? Какая будет от этого польза? Что же касается, как ты их назвал, ма-аленьких таблеток, — с видимым удовольствием передразнил Тот, Кто Пытал, — то имей ввиду — в этом случае человек только отвечает на конкретно поставленные вопросы. Он уже не способен думать самостоятельно. Значит, надо точно знать, о чем ты собираешься спросить. В данном случае у нас нет возможности задавать конкретные вопросы, потому что мы попросту не знаем, о чем спрашивать. А вот боль — она стимулирует инициативу.

Дозированная боль. Человек сам думает, чтобы ему такое сообщить, чтобы прекратить пытку…

— Тебе виднее, ты специалист в пытках.

— Не в пытках, в допросах, — поправил Тот.

— Бутылка из под «Баварии», 0,33, - упрямо предлагал «бомж».

— Убери отсюда этого мудака. Если ему надо инстинкты удовлетворить, пусть лучше сам себе засунет…

— Что ты предлагаешь? — перебил собеседник, чей голос звучал наиболее солидно.

— Начнем с самого начала. Тебе позвонил неизвестный и сказал, что Сынок в Москве. И назвал адрес. По этому адресу мы нашли этого придурка.

— Да, примерно так и было, — согласился Внушительный.

— Но ведь он — не Сынок? И — он не врет, он не живет в этой квартире. Там обосновались две девушки… вернее, уже одна. Похоже, нас кто-то опередил и активно убирает всех свидетелей. Вот только свидетелей — чего?

— Кто бы мог подумать, что в деле окажутся замешаны мелкие сявки, — брезгливо заметил обладатель белой брючины.

— Вот, вот именно, кто мог подумать? — даже по голосу чувствовалось, что Тот, Кто Пытал, сейчас улыбается. — И поэтому я предлагаю вернуться к самому началу, — он сделал ударение на предпоследнем слове.

— Ну, вернись… Перейдем в другую комнату?

— Зачем? Пусть и сыщик послушает. Вроде как показательный урок.

— Пусть слушает, какая разница… Ну и что там, в начале?

— Сынок вез чемодан «капусты», так ведь?

— Так. — Банки уже закрылись, когда прибыл самолет. Он должен был остановиться в отеле?

— Вряд ли у него был иной выбор.

— Войти в отель постороннему человеку просто. А вот выйти с огромным чемоданом…

— Давай, не тяни.

— Портье помнит в лицо постояльцев, но не на столько, чтобы различить двух очень похожих людей. Очень-очень похожих людей.

— Не пойму, куда ты клонишь.

— Если мне нужна блядь, я звоню по телефону «Досуг в сауне». Если же мне потребуется няня к грудному ребенку или слесарь-сантехник…

— При чем здесь няня? — в голосе внушительного чувствовалось раздражение. — Тем более сантехник?

— А вот если мне понадобится двойник…

— «Шоу двойников»! Они подыскали двойника! — обрадовался собственной сообразительности Внушительный.

— Видишь, как все просто. Как можно запросто отыскать человека с нужной тебе внешностью?

— Почему я не знал тебя раньше? — удивился Внушительный Голос. — Ты бы мне здорово пригодился, такой умный.

— Осталось найти того, кто заказал двойника.

— То, что Сынок повезет бабки, знали еще несколько человек. Но из них только одному могло прийти в голову воспользоваться двойником… Но нет, если я начну войну без веских на то оснований, ни моим врагам, ни, тем более, сторонникам, это не понравится. Ты должен найти доказательства, которые я предъявлю…

— Я?

— А зачем тебя наняли? Сделаешь дело, будешь у меня правой рукой. Ну, прямо как сын родной. Понял?

— Тогда собери ширево у братвы. Наркотики. У кого сколько есть. Кому сколько не жалко.

— А дальше?

— А дальше я как раз и собираюсь постараться.

— Но как?

— Спровоцировать. И коренастый рыжеволосый человек, чем-то неуловимо похожий на гоблина, мелодично засмеялся.

Где-то из темноты захохотала гиена.

Маша дотронулась до щеки и тут же отдернула руку.

— Кровь, — застонала она. — Он изуродовал мне лицо.

Она захотела подняться, но тут же снова приникла к земле, потому что поблизости послышался звук шагов. Шаги приближались.

«Он возвращается, — подумала Маша. — Теперь я умру».

«Теперь я умру», — подумал Колобок, как завороженный глядя на стальное лезвие с сизым отливом.

— Это всего лишь шутка, старичок, — неожиданно сообщил человек под маской. — Теперь только фото на память. Буду хвастаться перед всеми. Ну, у тебя в этом аппарате есть пленка? — он указал на «Кодак», установленный на штативе.

— Там осталось несколько кадров, — пролепетал он.

— Хватит одного, — отрезала Маска и вдруг протянула опасную бритву Колобку.

Колобок поймал себя на мысли, что вдруг понял, отчего такая бритва называется опасной — закаленная сталь была заточена до такой остроты, что одновременно пугала и манила, как пугает и манит головокружительная высота.

— Ну-ка держи, как будто ты бреешься. Нельзя ходить с такой щетиной. Такая щетина поцарапает нежную девичью кожу…

Колобок безропотно подчинился, зажал в руке костяную ручку, и так замер, пока Маска включал осветительные приборы. Но про себя он профессионально отметил, что свет установлен неправильно.

— Замечательно, — незнакомец склонился над фотоаппаратом, установленном на штативе. — Улыбаться не надо, это лишнее. Все, снято!

«Я могу вскочить и убежать», — подумал Колобок.

Но думал он безысходно.

«Я могу вскочить и убежать», — подумала Маша.

Но думала она безысходно. Потому что тело, скованное страхом, не слушалось ее.

Тело, скованное страхом, не слушалось оператора.

— Отдай реквизит, — человек в маске забрал у него лезвие.

— А побриться все же не мешает, — он зашел сзади, вдруг схватил Колобка за редкие волосы и резко запрокинул ему голову назад.

Потом, словно старинный цирюльник, отточенным движением провел лезвием по горлу, чуть выше выпирающего кадыка. Только держал он бритву не под острым углом, а вертикально.

Прежде чем умереть, Колобок слышал, как вырывается воздух из его легких, как шипят и лопаются пузыри крови на разрезанном горле. Но даже сквозь этот кошмарный звук он услышал, как где-то, в одном из карманов у Маски затренькал мобильный телефон.