— Выбор, конечно, неудачный, — согласился собеседник.

— Вы хотя бы представляете, что собираются сделать с человеком, которого мне предстоит найти?

— Нет, нет, — посетитель замотал головой, словно ему предложили что-то неприличное. — После того, как вы установите его местонахождение, моя миссия заканчивается. Ваша, кстати, тоже. Так что можете не волноваться.

— Волноваться всегда надо, — вздохнул Николай. — Если кто-то совершает необъяснимые для тебя поступки, значит, он не хочет тебе их объяснять. Именно тебе.

Альберт Коган считал себя лучшим посредником в Москве. Иногда сам, разомлев после выпитого, он говорил жене:

— Я — лучший. Акула бизнеса. Таких поискать. Мне можно довериться, как своей мамочке. Моей, а не твоей, — уточнял он.

— Ты — алкоголик, — возражала жена. — Таких поискать. У тебя как у акулы — только печень. Что же касается мамочки…

И уходила мыть посуду.

Но сегодня Альберт пил водку молча и не хвастался. Мало того, что, соблазнившись гонораром, он взялся за дело, переговорив с клиентом всего лишь по телефону.

Но к тому же…

Он… Он! На которого работали (в свое время) лучшие специалисты Москвы, вынужден был вести дела с каким-то идиотом…

Хорошо еще, Коган приуменьшил сумму, которую таинственный заказчик предназначал сыщику.

— Сэкономил — все равно, что заработал, — похвалил себя Альберт, но от этого не полегчало.

Пить воду имеет смысл только после того, как солнце зависнет над линией горизонта. Через полчаса жара спадет, и тогда каждый глоток уже не просочится сквозь поры и не выступит на одежде темным жирным пятном.

Двое мужчин под палящим зноем не соблюдали это правило. Темной жидкости в бутылке оставалось совсем на донышке, и им приходилось до такой степени разбавлять бурбон водой в своих стаканах, что напиток становился почти прозрачным, серого цвета, как глаза одного из собеседников.

От солнца темнеет кожа, зато волосы обесцвечиваются. Поэтому оба европейца выглядели как родные братья — загорелые, русоволосые, в комбинезонах неопределенного цвета, которые, казалось, вобрали в себя экваториальный пот.

Один потянулся к прямоугольной бутылке, но только дотронулся до нее кончиками пальцев, как будто ласкал женское тело. Другой закурил сигару, предварительно откусив кончик белыми, крепкими, как у хищника, зубами. Сизый росчерк дыма неподвижно повис в густом воздухе.

Сигары здесь не стоили ничего.

— Через полгода мы сможем убраться отсюда с полными карманами баксов, — заметил первый.

— Если останемся живы, — уточнил собеседник.

Разговаривали они на русском языке, «акая» и проглатывая концы слов, как это делают москвичи.

— Мы с тобой три года вот так, — первый сцепил указательные пальцы обеих рук. — Мы чудом не подорвались на противопехотной мине, нас могли продырявить из всех видов стрелкового оружия, а то и просто всадить копье, сделанное из старой автомобильной рессоры. Но если мы до сих пор живы, это что-нибудь да значит? — и он суеверно поплевал через плечо.

Где-то издалека слышался назойливый звук, как жужжание пчелы над фруктами в полдень.

— Кажется, летит? — прислушиваясь, сказал второй.

— Верно. Пора. — Ты никогда не задумывался, чем нам приходится заниматься? — спросил вдруг второй.

— Мы сопровождаем груз. Занятие легкое, но опасное.

— Иными словами, помогаем другим набивать карманы?

— Какая разница? Хотя я был бы непрочь перевозить мешки с гуманитарным рисом вместо того, чтобы…

— Разница?! Рисковать, чтобы какие-нибудь чернозадые бездельники жрали халявный рис с маслом?

— Ага, сидит перед телевизором благополучный работяга и думает — какого хрена мы всем помогаем, да чтоб они передохли, чище станет. А сидит хозяин фабрики, на которой работает этот благополучный, и думает — надо бы уволить часть работников, только хлеб зря едят, а на сэкономленные деньги построю-ка новый бассейн. И вот, идет он купаться в новый бассеин, а там уже плавает микроб. И думает микроб — на хрена мне эта толстая тварь в бассейне? Только место занимает. А в этот момент, находясь неподалеку, молекула хлора вообще ничего не думает, ей, молекуле, просто не нравятся микробы. Ну, не нравятся, и все тут, что поделаешь, — он развел руками.

— Все, теперь уже точно пора, — перебил его собеседник, глядя на зависший в метре от земли вертолет. — А ты подумай на досуге, сколько стоит мешок риса, а сколько, — он поднял с земли увесистый тюк и взвалил на плечо, — сколько заработает Полковник вот на этой посылочке, когда она прибудет в конечный пункт…

Лопасти гнали пыль, и от пыли першило в горле.

— Сразу перехожу к конечному пункту, — заторопился другой.

— Желания всех исполнились. Чернозадые бездельники умерли с голода. И старики, и взрослые, и даже дети, которые еще не знали, что они бездельники. А уж какого цвета у них зад — тем более. Благополучного человека уволили с работы, он запил и скончался, замерзнув на улице, на том самом месте, где просил милостыню.

Хозяин фабрики долго мучился, прежде чем откинул копыта от случайно подцепленной в бассейне инфекции. Счастливая концовка, все умерли, и микроб тоже сдох, нанюхавшись хлора. И только молекула хлора осталась целой и невредимой… А вот мне не хочется быть молекулой, хотя ничего не имею против дезинфицирующего средства.

— SAVOIR VIVRE.

— Чего?

— Уменье жить. Житейская мудрость. Кому какое дело, что из меня мог бы вдруг получиться великий режиссер, а из тебя… Или наоборот… Мы не востребованы цивилизацией, ей, цивилизации, не нужны художники, а вполне устраивает чизбургер на рекламном плакате. Поэтому — живи и радуйся, и делай, чего тебе велят.

— По-русски это называется — играть по правилам? — уточнил собеседник.

— Во-во…

Они обменялись рукопожатиями, почему-то стараясь не глядеть в глаза друг другу.

Потом один из них повернулся спиной и зашагал прочь, к расчищенному и выровненному участку земли, служащему аэродромом.

— Следующий раз прихвати какого-нибудь приличного пойла — крикнул вслед тот, что оставался. — Следующий раз, когда мы встретимся. И крепких сигарет.

Но другой уже ничего не слышал из-за шума заходящего на посадку вертолета.

Через сорок девять минут полета пилот вертолета был смертельно ранен одиночным выстрелом из автомата «калашникова», который произвела пятнадцатилетняя девочка с красивым именем, которое можно было бы перевести как «Телка С Высокими Бедрами». «Телка» никого не собиралась убивать, ей просто стало любопытно бабахнуть в белый свет. Она обожала громкие звуки, и всегда заливисто смеялась, когда кто-нибудь громко пукал.

Всего один выстрел…

Пуля прошила пилота от ягодицы до ключицы, попутно продырявив кишечник и разорвав селезенку и легкое. Других жизненно важных органов она не задела.

Всего один выстрел, сделанный неумелой рукой.

Пилот умер за мгновение до того, как ему удалось посадить вертолет. Высокобедрую Телку побил сожитель за то, что она попусту истратила патрон.

Судьба груза и единственного пассажира «борта» с гуманитарной помощью осталась неизвестной.

— Полковник? — гонец сидел на корточках. Он был грязен и нищ, и даже армейская куртка на нем была в рваных дырах, откуда следовало, что он снял ее с трупа убитого им солдата. — Полковник? Colonel? — повторил он, надеясь привлечь к себе внимание.

— Говори, — разрешил тот, кого назвали Полковником и взял тонкими, почти женскими пальцами абрикос сорта «шеллак» с серебряного подноса.

— Вертолет не прилетел, — был ответ.

Полковник сдавил у кулаке бледно-желтый фрукт так, что мякоть выступила между пальцев.

— Нашли только место аварии, — сообщил гонец.

— А груз? — резко спросил хозяин.

Гонец ничего не ответил.

Полковник махнул рукой, отпуская гонца, сообщившего ему неприятную новость. Он уже подсчитал, сколько человек умрут из-за того, что «борт» не прибыл в пункт назначения. И одним из первых в списке станет он.