Мне нечего было возразить, я молча внимал.

– А эту суть нужно еще найти, но человечество никогда осо–бо не стремилось ее искать. Основная масса населения плане–ты труслива и ленива. Поэтому историю и делают единицы – те, кто нашел в себе силы, и физические и духовные, чтобы отва–житься на одиночество и… поиск. Рядового же представителя этой цивилизации вполне устраивает то, что у него уже есть: возможность вернуться вечером после работы в иллюзорную защищенность дома – стереотип поведения, отлаженный тыся–челетиями. Года идут, и мысли о том, что надо что-то успеть, что жизнь превращается в болото, в трясину, а стало быть, во всем этом что-то не так… – эти мысли притупляются, а то и вовсе бес–пощадно топятся в алкоголе или наркотиках. Потому что гедо–низм – это демон, требующий беспрекословного подчинения. И вот был человек, в котором можно было любить и ценить то, что он переход и гибель…

Мара сделал паузу, грустно вздохнул.

– Ибо он – стрела тоски по сверхчеловеку, – шепнул мне на ухо седой старик Фридрих продолжение, которое я и озвучил.

– Точно… Был Человек, а осталась дряблая оболочка – кук–ла, сознание и душу которой выпотрошили демоны наслаж–дения.

Кислый чихнул и смутился. Я возразил:

– Мара, войны или глобальные катастрофы – они приносят горе. Люди помнят время, когда этой беды не было, и тоскуют по тому времени и по близким, которых потеряли. Естественно, смысл их существования сведется к желанию обычной и спо–койной жизни. После того ужаса, который они пережили, разве может им хотеться чего-то еще?

– Правильно, – согласился Мара. – Для наших дедов и пра–дедов, прошедших Вторую мировую, было счастьем вернуться на поля и за станки. Я и не собираюсь их в чем-то винить, со–всем наоборот – это были сильные люди, благодаря которым мы вообще сейчас существуем. Но это поколение ушло в про–шлое и унесло с собой тот уровень счастья, на который мог пре–тендовать гражданин того времени. А их внуки и тем более правнуки – для них обычная жизнь и стабильная работа, то есть то, что для наших дедов было пределом мечтаний, стало нормой. Даже не нормой, а серой и пресной повседневнос–тью. Понимаешь, в чем тут дело? Горя, тотального горя, нет, а тоска по счастью осталась. Чего же не хватает обычному че–ловеку? Отчего он мается, когда надо жить и радоваться жиз–ни? Может быть, эта тоска – следствие работы программы, записанной в ДНК, которая подталкивает индивида к поиску путей в эсхатологическую эру человечества? Но к этому пони–манию нужно прийти, это понимание нужно выстрадать, до него нужно созреть. Редко кто достигает этого рубежа, еще меньше людей отваживаются его переступить… Ну, а прочие –они остаются в своей серой повседневности и топят тоску в алкоголе. Наши деды и прадеды знали, что для них счастье. Современный человек не имеет об этом никакого понятия. Представитель нашего поколения не способен преобразовать слово «счастье» в конкретный образ, разложить его на состав–ляющие, которые бы обрели физическую оболочку и стали до–ступны. Это понятие остается для него этакой абстрактной суб–станцией, сущностью без формы и содержания – фантомом. И вот тут появляются сильные мира сего и говорят, что знают, чего не хватает человеку. Они говорят: тебе нужен автомо–биль – купи его. Тебе не хватает ужина в крутом ресторане –тащи свою задницу и зарплату туда. Они говорят: тебе необхо–дим стиль и шик – бегом за шмотьем от ведущих модельеров!

Они убеждают: все, что тебе необходимо, можно и нужно ку–пить. Больше денег, больше наркотиков, больше секса. Счас–тье в удовольствии! – вот что они внушают. Делай так, и ты по–лучишь свой кусочек вселенской радости. Но ведь это –мерзкая ложь. Потому что глаголы «приобретать» и «обретать» хоть и имеют общий корень, но в действительности противо–положны по смыслу.

Я перевел на Кислого взгляд, спросил:

– Кислый, ты ищешь в своей жизни предназначение? Тот нервно передернул плечами, ответил осторожно:

– Ну, это… денег заработать… человеком стать, – и загля–нул в глаза сначала мне, потом Маре, ища подтверждение того, что не ляпнул глупость. Было очевидно, что Кислый мало что понял из монолога нашего уважаемого лектора.

– Вот-вот… – печально подытожил Мара. – Это ведь далеко не уникальный пример, напротив – это суть мировоззрения со–временного человека. Весь смысл сводится к тому, чтобы как можно больше заработать. А спросишь, зачем им деньги, куда они собираются их тратить, так и не находят, что ответить. Будут сидеть у ящика и смотреть, что им предложат… Поколение че–ляди в обуви от Prada и в немецких авто – вырождающаяся цивилизация.

Последние слова Мара произнес без злобы, но с такой не–скрываемой грустью, с такой безысходностью, словно то были думы самого Господа Бога, вдруг осознавшего, что дети его уже никогда к нему не придут.

До Кислого дошло, что его ответ не пришелся ко двору, он сму–тился, но все же попытался выстроить хоть какую-то оборону:

– Ну как же… это… без денег?

Мара повернулся к нему всем телом и в одну секунду разру–шил хлипкие его укрепления:

– А я и не говорил, что деньги – бесполезный мусор. Такую иллюзию я не питаю. Я о том, что деньги не должны быть глав–ным. Вот что я скажу, юноша: тебе никогда не хватит денег, что–бы стать Человеком. Ты думаешь, что, стоит тебе надеть доро–гой костюм и зайти в крутой ресторан, чтобы окружающие увидели твой достаток и как следствие сделали вывод о соци–альном статусе, и тогда ты получишь право с гордостью прице–пить на лацкан своего пиджака бейджик с величественным именем «Человек», да?

Кислый понурил голову, словно десятилетний школьник, ко–торого отчитывает директор школы.

– Нет, – добивал его Мара. – Этого не произойдет. То есть ты, конечно, может, и заработаешь на костюм, машину, на до–рогих проституток, но от этого ты не станешь человечнее. Я ска–жу даже больше – ты, наоборот, отдалишься от того главного, что отличает животное от человека. Потому что ты идешь доро–гой, утрамбованной до твердости гранита ботинками челове–чества – человечества, которое уже много тысячелетий отда–ляется от своей сути, а стало быть, прокладывает дорогу не туда – не в том направлении!

– И что? Что делать-то?! – почти в отчаянии выкрикнул Кис–лый.

Мара улыбнулся, перевел взгляд на меня, ответил:

– Закончить начатое. Дать возможность родиться homo extranaturalis.

И слова эти прозвучали так логично и естественно, словно открылась дверь купе и сама Гармония вошла к нам в гости и одарила каждого благословением. Я улыбнулся, но пауза дли–лась недолго. Кислый снова подал голос:

– И… это… что потом? Что будет, если… все получится? Вот так вот. Кислый обозначил вопрос, который должен был

задать себе в первую очередь любой здравомыслящий чело–век. До меня вдруг дошло, что об этом аспекте предстоящего мероприятия Мара не обмолвился ни словом, а мне такой воп–рос попросту не приходил в голову. Я засмеялся, а Мара, глядя с лукавой улыбкой на Кислого, вдруг запел:

– А что же за всем этим будет? Будет весна. Будет весна, вы уверены? Да-а-а, я уве-е-ре-ен. Я уже слышал капель, и слух мой прове-е-ре-ен, будет, и будет, и будет, и будет весна!

Мне показалось, что со словами песни Мара чего-то напу–тал, но это было неважно. Если с тембром голоса у него дела обстояли середина на половину, то о музыкальном слухе и вов–се речи быть не могло – песня в его исполнении напоминала работу газонокосилки на низких оборотах. Но выражение лица Мары – озорство и усердие – вкупе с самим исполнением… в общем, я смеялся от души, и даже на физиономии Кислого растерянность сменила осторожная улыбка.

– Будет весна, парень, – подытожил Мара. – Будет весна.

И в этих словах была легкость и свежесть, словно слепили их из росы на лепестках ромашек, терпкого утреннего пара над густыми травами, щебета птиц и озабоченного жужжа–ния шмеля; словно были они связаны из бликов утреннего солнца на изумрудных листьях березы, запаха свежескошен-ного сена и скольжения водомерок по глади ручья – ручья, источающего дух невинности и прохлады. В них было что-то от улыбки лесной нимфы и от смеха ребенка – они намекали на существование мира, в котором не было ничего, что печа–лило Мару…