— Что ж, — сказал я, едва мне удалось вставить слово, — все это прекрасно.

— Ничего себе, — ответил Джордж, — очень даже ничего. Накануне свадьбы прибавка к жалованью не помешает.

— Конечно, — откликнулся я, — вот где будет настоящее испытание.

— О чем это вы?

— Как же? Предложение Селии Тенант. Помните, в прошлый раз вы говорили…

— Ах, это, — отмахнулся Джордж. — Я уже все уладил.

— Не может быть!

— Да-да, по дороге со станции. Заглянул к Селии около часа назад, и мы обо всем договорились.

— Скажите пожалуйста!

— Что такого? Я изложил ей свое мнение, и она не могла не согласиться.

— Мои поздравления! Выходит, у вас прямо-таки не осталось непокоренных вершин.

— Не знаю, не знаю, — покачал головой Джордж. — Сдается мне, все только начинается. Ораторское искусство — штука затягивающая. Слыхали, какую речь я закатил на годовщине основания фирмы? Уверяю вас, это была бомба. Чистой воды феерия. Заставил всех смеяться, потом рыдать, снова смеяться и затем снова рыдать. Под конец шестерых пришлось вывести, а остальные катались по полу, задыхаясь от смеха. Публика приветственно размахивала салфетками. Три стола сломали. Официанты — в истерике. Честное слово, я играл на них, как на струнном инструменте.

— А вы умеете играть на струнном инструменте?

— Признаться, нет. Ну, скажем, как играл бы на струнном инструменте, умей я играть на струнных инструментах. Какое упоительное ощущение уверенности в себе! Я всерьез подумываю продолжать в том же духе.

— Надеюсь, не в ущерб гольфу?

Джордж рассмеялся так, что кровь застыла у меня в жилах.

— Гольфу? — переспросил он. — А что такое гольф? Подумаешь, мячик в лунку закатить. Младенец справится. Играют же дети в гольф, и небезуспешно. На днях читал, что ребенок четырнадцати лет выиграл какой-то там чемпионат. А смог бы этот отрок завладеть вниманием целого зала на торжественном банкете? Вот уж не думаю. Покорять людские толпы одним словом, чтобы они ловили каждый твой жест — вот в чем соль жизни. Наверное, не стоит мне больше играть в гольф. Я собираюсь отправиться в лекционное турне по Англии, к тому же меня пригласили выступить на пятнадцати званых ужинах.

Вот так. И это сказал человек, которому удавалось одним ударом пройти лунку рядом с озером. Гольфист, которого хотели выдвинуть от нашего клуба на участие в любительском чемпионате. Я не из робкого десятка, но от этих слов мурашки забегали у меня по спине.

К счастью, Джордж Макинтош не стал воплощать свои безумные планы в жизнь. С гольфом он не расстался и время от времени показывался на поле нашего клуба. Однако постепенно все игроки начали его сторониться — это ли не ужасная участь для того, кто, бывало, получал больше предложений о матчах, чем мог принять? Джордж не умолкал ни на минуту, и терпеть это было решительно невозможно. Мало-помалу все перестали с ним играть, и только старый майор Мозби, потерявший остатки слуха еще в девяносто восьмом году, иногда соглашался пройти раунд с Джорджем. Конечно, порой с ним играла Селия Тенант, однако, несмотря на всю свою любовь, и она держалась из последних сил.

Так явственно читалось напряжение на ее побледневшем лице, так заметна стала живая мука в ее глазах, что я нисколько не удивился, когда одним прекрасным утром мой слуга вышел в сад, где я листал книгу Рэя, и объявил ее имя. Я так и думал, что рано или поздно Селия придет ко мне за советом и утешением, ведь я знал ее еще совсем девочкой. Именно я в свое время показал ей, как держать драйвер, именно я научил ее по-детски картавить перед ударом предупредительный возглас «мя-а-ач». Слово «мяч» не так-то просто картавить, однако я научил Селию, и с тех пор нас связывала крепкая дружба, которая ничуть не ослабла с течением лет.

Она присела на траву у моего кресла и устремила на меня взгляд, полный невыразимых страданий. Я знал Селию с малых лет, а потому мне было ясно, что вовсе не мой внешний вид так расстроил ее. Нет, девушка терзалась душевными муками. Я ждал, когда она заговорит, и вот, наконец, ее будто прорвало:

— Я так больше не могу! Это ужасно! Ужасно!

— Не можете? — переспросил я, хотя все прекрасно понял.

— Бедный Джордж все время говорит, как одержимый, — с чувством воскликнула Селия. — Наверное, с тех самых пор, как сделал мне предложение.

— Да, Джордж не прочь поболтать, — признал я. — Он рассказывал вам анекдот про ирландца?

— Раз пять. А про шведа — и того больше. Да разве я против? Женщина должна стойко переносить анекдоты любимого мужа. Такова уж наша женская доля. Но ведь Джордж без умолку разглагольствует обо всем на свете, так что даже мое терпение вот-вот иссякнет.

— А ведь когда Джордж просил вашей руки, наверное, можно было заметить его разговорчивость. Он не вдавался в подробности, но намекнул, что был довольно велеречив.

— Ах, — всплеснула руками Селия, — Джордж делал предложение изумительно. Говорил минут двадцать без остановки. Сказал, что я — предел его самых сокровенных мечтаний; смысл всей его жизни; Настоящее, Прошлое и Будущее… и так далее в том же духе. Да если бы он и теперь ограничивался этой темой, я слушала бы его дни напролет. Так нет же. Только и знает, что рассуждать о политике, статистике, философии и… да обо всем. Голова болит.

— Да и сердце, наверное, тоже, — печально добавил я.

— Я люблю его! — просто ответила Селия. — Несмотря ни на что, люблю. Но что же делать? Что делать? Я с ужасом представляю, как во время свадебной церемонии Джордж не ответит священнику «да», а поднимется на кафедру и выступит с речью о традициях бракосочетаний от основания мира идо наших дней. Весь земной шар для него всего лишь огромный лекционный зал. Он считает жизнь званым ужином, а себя — специально приглашенным оратором. Сердце кровью обливается. Больно смотреть, как бывшие друзья сторонятся его. Да что сторонятся! Все так и бросаются врассыпную, едва завидев Джорджа. Как только его голос раздается поблизости от гольф-клуба, даже самые храбрые ищут спасения под диванами. Как тут не отчаяться? Что же это за жизнь такая?

— Всегда остается гольф.

— Да. Остается гольф, — мужественно прошептала она.

— Давайте сыграем сегодня после обеда.

— Я обещала провести день… — она вздрогнула, но быстро взяла себя в руки, — с Джорджем.

— Приводите его, — сказал я и погладил ее по руке. — Может, вдвоем мы сумеем поговорить с ним. Она лишь покачана головой.

— С Джорджем нельзя поговорить. Он просто не дает вклиниться.

— И все же попробовать стоит. Я думаю, его горе поправимо. Слишком уж быстро угнездился в Джордже вирус болтливости. Вспомните, до нынешних приступов болезни Джордж считался молчуном. Порой мне кажется, что его недуг — лишь естественная компенсация за чрезмерную неразговорчивость, и вскоре все вернется на круги своя. А может, какое-нибудь потрясение… Как бы то ни было, мужайтесь.

— Постараюсь не раскисать.

— Отлично. Встречаемся в половине третьего у первой лунки.

— Вам придется дать мне по удару форы на третьей, девятой, двенадцатой, пятнадцатой, шестнадцатой и восемнадцатой, — дрогнувшим голосом сказала Селия. — Видите ли, в последнее время у меня не очень идет игра.

— Ничего, — мягко произнес я и снова погладил ее по руке. — Я все понимаю.

Размеренный гул знакомого баритона, донесшийся до моего слуха, едва я приехал к полю и вышел из машины, свидетельствовал о том, что Джордж не забыл о встрече. Он восседал на камне под каштаном и делился избранными мыслями о лейбористском движении.

— Итак, к какому выводу мы приходим? — говорил он. — Мы неизбежно приходим к единственно верному выводу…

— Добрый день, Джордж, — поздоровался я.

Он еле заметно кивнул, но не произнес в ответ ни слова. Казалось, мое приветствие было для него сродни невпопад заданному откуда-то с галерки вопросу. Джордж продолжил свою речь и все еще говорил, когда Селия подошла к мячу и приготовилась бить. Ее замах совпал по времени с резким риторическим вопросом Джорджа, рука дрогнула, а мяч запрыгал по земле и закатился в раф, даже не спустившись с холма. Мученическое выражение ее лица до сих пор стоит у меня перед глазами. Однако Селия не бросила Джорджу ни слова упрека. Поистине любовь женщины — настоящее чудо.