— О' кей. Будь по-твоему. Ну, сэр, не хотел бы я оказаться на вашем месте… Нет, сэр, ни за какие коврижки. Думаешь, тут один только Томми Мерфи? Я, когда шел, и Орландо Флауэра заметил неподалеку, а он, пожалуй, покрепче Томми будет. Хотя не знаю… В общем, один другого стоит. Нет, не завидую я тебе, не завидую. Ладно, как хочешь.

Одарив меня еще одной омерзительной ухмылкой, он зашагал по дороге, и я остался один в этом страшном мире.

То есть, один, если не считать грозного Мерфи, который приближался ко мне семимильными шагами. Его глаза излучали зловещий свет, блестели — или, вернее сказать, сверкали, — и он плотоядно облизывал губы.

Это был мальчишка, чьи лучшие мечты воплотились в жизнь, и который поймал синюю птицу счастья.

Глядя на Томми Мерфи, вставшего в боевую стойку и задумчиво оценивавшего дистанцию, я просто не мог поверить, что он когда-либо был Кумиром Американских Матерей. Несомненно, Американские Матери сваляли большого дурака. У парня не было ни единой привлекательной черты, он будто вышел из грязного гангстерского боевика. Короче говоря, не из тех, кого бы вы хотели видеть в своем клубе.

Я отступил на шаг. Потом еще на один. Когда я сделал примерно восьмой, нога наступила на что-то мягкое, и я понял, что стою на траве газона. Если вы еще не знаете, в Голливуде есть закон, предписывающий строить дом на некотором расстоянии от дороги и разбивать перед входом лужайку, и данному обстоятельству я был чертовски рад. В ближайшем будущем мне, без сомнения, предстояло не одно падение, и все, что могло хоть в какой-то мере смягчить удар, могло только приветствоваться.

Все описанные до сих пор маневры происходили в полном молчании, нарушаемом лишь хриплым угрожающим сопением малолетнего гангстера и дробным стуком моих зубов. У меня мелькнула мысль, что легкая непринужденная беседа могла бы ослабить напряжение. Так часто бывает: слово за слово, и не успеешь оглянуться, как выясняются общие интересы, и люди становятся почти что братьями.

Долби Фодерингей-Фипс раз хвастался, как он однажды столкнулся с мускулистым типом, твердо вознамерившимся получить два фунта шесть шиллингов и одиннадцать пенсов по счету из лавки, но сумел удачно перевести разговор на бега и ставки, и десять минут спустя тип уже платил за пиво в ближайшей забегаловке, а Долби деликатно пытался расколоть его на пять шиллингов до будущей среды.

Разумеется, в своем случае я не мог рассчитывать на столь счастливый исход, поскольку у меня язык не подвешен и вполовину так хорошо, как у моего старого приятеля, однако все-таки решил попробовать в надежде хоть что-то выгадать. Отступил еще на шаг и, как мог, изобразил на лице добродушную улыбку.

— В чем дело, друг мой? — спросил я, стараясь копировать сладкую манеру Б. К. Буруоша. — Чем могу быть полезен?

Никаких изменений в поведении противника мои слова не вызвали. Томми Мерфи продолжал хрипло сопеть, сверля меня угрожающим взглядом. В беседе наступила пауза.

— У меня мало времени, — добавил я, чтобы нарушить тягостную тишину. — Спешу на важную встречу… Рад был познакомиться.

С этими словами я попытался бочком проскользнуть мимо него, однако новый знакомый оказался в этом отношении не менее трудным объектом, чем мистер Бринкмайер. Столь различные по объему, они тем не менее обладали общим свойством перегораживать любой проход. Влево я делал шаг или вправо, Томми Мерфи неизменно оказывался прямо передо мной.

Я решил попробовать еще раз.

— Вы любите цветы? Можете взять букет. По-видимому, цветы он не любил. Протянутый букет был выбит из моей руки с такой злобой, что мои самые страшные опасения тут же возобновились.

Подняв букет, я сделал очередную попытку.

— Может быть, друг мой, вы хотите автограф?

Едва эти слова вылетели из моих уст, я понял, что совершил трагическую ошибку. Об автографах уж точно говорить не следовало, трудно выбрать более скользкую и болезненную тему. В прошлые времена этому мальчику, без сомнения, приходилось давать автографы до мозолей на пальцах, а после восшествия на волшебный экран звезды Джо Кули спрос на них обрушился до нулевой отметки. Мои слова разбередили печальные воспоминания о былой славе, иначе говоря, попали как соль на незажившую рану.

Впрочем, даже если бы я сам не сообразил, что допустил промах, то понял бы по реакции своего собеседника.

— Автограф! — произнес или, вернее, прорычал Томми Мерфи неприятным низким голосом, исходившим откуда-то из угла рта.

Тигриный огонь в его глазах вспыхнул еще ярче, и я вновь невольно спросил себя, как получилось, что этот урод завоевал расположение всех матерей Америки.

Он заговорил, на удивление внятно и даже красноречиво — как оказалось, даже слишком красноречиво, ибо как раз решение отложить прямые действия, ударившись в разглагольствования, и привело к крушению всех его планов.

Вы, вероятно, замечали, как это обычно бывает в детективных историях. Злодей привязывает героя к стулу и заносит над ним что-нибудь тупое и тяжелое, однако вместо того, чтобы нанести удар, вдруг начинает трепать языком. Так и хочется ему сказать: «Давай же, кретин, действуй! Не трать время на болтовню!», потому что всякому понятно, что сейчас кто-нибудь явится и разлучит милую парочку. Но он раз за разом с тупым упорством делает то же самое и неизменно оказывается в дураках.

Так вышло и на сей раз. Кто-нибудь более хладнокровный не стал бы размениваться по пустякам и сразу взял быка за рога, но Томми Мерфи гордо выпятил подбородок и принялся в деталях излагать программу, которую планировал осуществить.

— Автограф, да? — повторил он тем же хриплым голосом, наводившим на мысль о воспаленных миндалинах. — Автограф, да? Забудь об автографах! Никаких автографов ты больше давать не будешь. Знаешь, что я с тобой сейчас сделаю? Вздую хорошенько, так и знай! Знаешь, что сделаю? Вышибу из тебя все потроха. Измолочу, как бифштекс. Задам такую головомойку, что никто больше не скажет: «Ах, какое милое личико!» — потому что от твоего личика останутся одни только воспоминания! Знаешь, что я сделаю? Я…

Тут его возвышенная тирада прервалась, но не от нехватки слов, коих, судя по всему, оставалось еще в избытке, а из-за того, что земля у нас под ногами словно бы взорвалась!

Дело в том, что под всеми лужайками, разбросанными по Беверли-Хиллс, запрятаны то здесь, то там такие металлические штуковины с отверстиями, через которые подается вода. Один поворот крана, и прямо из земли начинает бить настоящий фонтан, что, собственно, теперь и произошло. Невидимая рука японца-садовника включила напор живительной влаги, и мы оказались в самом ее средоточии.

Мне еще относительно повезло, поскольку благодаря своей тактике перманентного отступления я оказался в сравнительно сухом месте, в то время как звероподобный Томми Мерфи стоял непосредственно над штуковиной и удар струи пришелся ему прямо в лицо. Так что, по иронии судьбы, головомойку как раз получил он сам.

Таким образом, внимание противника было отвлечено. Вряд ли кому-то удалось бы не потерять ясность мысли хотя бы на мгновение после такой водяной затрещины, во всяком случае, Томми Мерфи ясность мысли, несомненно, потерял. Он с воплем подпрыгнул на месте, а я, без промедления воспользовавшись стратегически выгодным моментом, рванулся вперед и припустил что было сил по дороге. Именно к такому способу спасения, как я помнил, прибегал Джо Кули перед лицом подобной угрозы.

До сих пор, если не считать эпизода с апельсинами, мне не приходилось испытывать чисто технические характеристики нового тела. Если верить зеркалу, с декоративной точки зрения оно было выше всяких похвал, однако впечатляющей мускулатурой похвастаться никак не могло. Теперь же я с благодарностью отметил, что передвигаться могу чертовски быстро. Спринтерский бег по ровной местности явно был коньком моего предшественника.

Набрав хорошую скорость, я понесся вдоль по улице. Сзади слышался тяжелый топот, сопровождаемый сопением, но я нисколько не сомневался, что легко оторвусь от погони. Такие мясистые, крепко сбитые увальни никогда не приходят первыми в забеге.