Так я стоял, глубокомысленно морща лоб, и стоял бы неизвестно еще сколько, если бы мои размышления не прервали звуки, донесшиеся снизу, из сада. Звуки впечатляли. Шум и крики, как пишут в театральных ремарках. Больше всего впечатлял истошный женский визг.

Будь это в два часа пополуночи, я бы и ухом, как говорится, не повел. Голливуд есть Голливуд — просто какие-нибудь соседи решили устроить вечеринку. Однако в такое время вечеринки еще не начинались, а если это не вечеринка, тогда что?

В следующее мгновение я уже высовывался из окна. Передо мной расстилались обширные травянистые пространства, в центре был мраморный бассейн, но я видел лишь его часть, потому что вид закрывала беседка, увитая плющом. Визг и крики исходили как раз с той стороны, поэтому вначале издававшая их особа женского пола оставалась для меня загадкой. На основании имеющихся у меня фактов можно было заключить лишь, что с легкими у нее все в порядке.

Дополнительная информация, впрочем, не заставила себя ждать. Из-за бассейна на хорошей скорости вылетела мисс Бринкмайер, а за ней по пятам — смутно знакомая фигура в неброском сером костюме. Когда нижние конечности последней мелькнули в свете вечернего солнца, я заметил, что они заканчиваются серо-зелеными носками и замшевыми туфлями.

Не думаю, что найдется много людей, которым приходилось выглядывать из окна второго этажа, наблюдая, как они сами бегут вокруг бассейна в погоне за женщиной среди их лет. Могу авторитетно заверить, что впечатление не из слабых. Несколько даже выбивает из колеи. Однако в то же время — в высшей степени занимательно. Принимая во внимание характер моих отношений с мисс Бринкмайер, которая с самого момента моего пребывания в заключении упорно обращалась ко мне самой темной и непривлекательной стороной своей натуры, легко понять, что я наслаждался спектаклем от всей души. До такой степени, что испытал немалое раздражение, когда бегущих вновь скрыла беседка с плющом. Когда же вслед за этим до моих ушей долетел громкий всплеск тяжелого тела, упавшего в воду, я даже застонал от разочарования, поняв, что пропустил самый интересный момент.

Впрочем, разочарование тут же вытеснили другие мысли. В частности, простая цепь рассуждений приводила к выводу, что, упав в бассейн, мисс Бринкмайер вскоре появится в своей спальне, чтобы переодеться. Поэтому я, хоть и пребывая по-прежнему в неуверенности насчет лягушек, не мог больше здесь оставаться для дальнейших изысканий. Независимо от того, удалось всех собрать или нет, пора трубить отступление, пока стратегические пути сообщения еще в моих руках.

Чтобы прийти к этому заключению, мне потребовалось несколько минут, но придя к нему, я уже времени не терял. Моя спальня, как уже говорилось, находилась через одну от комнаты Бринкмайерши, и я поспешно юркнул в нее, как кролик в свою нору.

Только тут мои умственные усилия по решению лягушачьей проблемы увенчались успехом. Я все вспомнил. Первоначально лягушек было восемь. Шесть сидели у меня в кармане. Еще двух я выпустил в ботинки моей тюремщицы, где они и продолжали благополучно пребывать.

Последнее открытие добавило хорошую ложку дегтя в море удовольствия, которое мне доставило падение мисс Бринкмайер в бассейн. Ситуация возникла более чем сложная. Идти за оставленными лягушками было уже поздно, в то же время положиться на естественный ход вещей означало, без сомнения, навлечь на себя неприятности еще невиданного масштаба. Это была явно не та ситуация, когда положение могли спасти простые извинения. Короче говоря, спасительный план действий отнюдь не лежал на поверхности, и я старательно морщил лоб в его поисках, когда в комнате материализовался уже знакомый мне лакей-филиппинец.

— Простите, да, вы идти нет, пожалуйста, несомненно, — с поклоном произнес он.

Хотя мой мозг в тот момент, как уже было сказано, пребывал в глубокой задумчивости, любопытство все-таки возобладало.

— Скажите, — спросил я, — вы так разговариваете, потому что иначе не можете, или просто играете роль, как прочие характерные актеры, которых в этом доме хоть пруд пруди?

Он сразу сбросил маску, перейдя на безупречный американский:

— Прямо в точку, приятель. Мой профиль — комедии и семейные мелодрамы. Как только удастся застать старого хрыча одного, выдам ему скорострельный монолог на этническом диалекте, такой, знаешь, со слезой, и будь я проклят, если он мигом не поставит свою подпись на контракте — быстрее, чем цыпочка из массовки поедает икру. Мы тут все братья по ремеслу.

— Мне говорили, — кивнул я. — Послушайте, вы, случайно, не видели тут поблизости Чаффинча?

Я все еще надеялся вопреки очевидности. Лакей покачал головой.

— Он уехал.

— Я знаю, просто подумал, что он, может быть, вернулся.

— Нет, с концами. Позвонил с вокзала час назад и сказал, что едет в Нью-Йорк, потому что получил наследство от богатого дядюшки из Австралии. Везет же некоторым…

Не думаю, что я и в самом деле продолжал надеяться вопреки очевидности, но теперь уж очевидность точно взяла верх. В свете информации, полученной из первых рук, любой оптимизм теперь выглядел глупо. Интуиция меня не обманула. Мерзавец, как я и предполагал, прибрал к рукам общую кассу и был таков. Я тихо застонал и дрожащей рукой взъерошил золотистые кудряшки.

Однако жизнь в образе Джо Кули имела то преимущество, что никогда не позволяла переживать о чем бы то ни было слишком долго. Едва усядешься поудобнее и начнешь себя жалеть, как случается что-нибудь еще похуже, и поневоле приходится переключаться.

— Ну ладно, приятель, — сказал лакей, — давай, поворачивайся.

— Простите?

— Старуха велела тебя привести.

Вот тут-то я и перестал думать о Чаффинче. Душа у меня ушла в пятки.

— Она хочет меня видеть?

— Ну да, — пожал он плечами.

— Не сказала, зачем?

— Нет.

— А про лягушек она не упоминала?

— Нет, не слышал.

У меня зашевелилась слабая надежда, что карающая длань еще не занесена. Войдя в комнату мисс Бринкмайер, я обнаружил ее в постели. Рядом стоял мистер Бринкмайер. Одежда с кровати исчезла, так же, как и ботинки со зловещим содержимым. Куда их убрали, неизвестно, во всяком случае, было ясно, что беда пока прошла стороной, и я сразу оживился.

— Так-так, — с жизнерадостной улыбкой произнес я, потирая руки. — Как дела, как… э-э… самочувствие?

В лицо мне с сочным чавканьем ударилось что-то мягкое. Больная запустила в меня грелкой. Тут я понял, что несколько переборщил с оживлением. С ним всегда следует быть осторожней.

— Оставь свои ухмылки и хихиканье! — раздраженно бросила старуха.

Ее брат, по обыкновению, выступил в роли миротворца.

— Она очень нервничает, — извиняющимся тоном объяснил он. — Такое потрясение…

— Еще бы! — поддакнул я, убрав улыбку, не встретившую восторгов публики, и делая теперь ставку на сочувствие. — Когда тебя швыряют в бассейн, нервная система неизбежно страдает. Когда я это увидел, то сказал себе…

Мисс Бринкмайер, которая после меткого броска бессильно упала на подушки, снова вдруг села.

— Ты что, все видел?

— Да, а как же.

— Ты смог бы опознать того негодяя?

— Демона, — поправил мистер Бринкмайер, любивший точность. — Должно быть, тот самый, о котором писали в газетах.

— Ты сможешь опознать этого демона? — повторила она.

— Само собой, — уверенно кивнул я. — Такой мелкий, плюгавый, лицо тонкое, как у женщины…

— Чушь! — фыркнула Бринкмайерша. — Он был здоровенный, как горилла!

— Да нет, что вы!

— Пф! — отмахнулась она с той характерной теплотой, которую всегда обнаруживала в моем присутствии. — Мальчишка — просто идиот!

Мистер Бринкмайер снова решил прибегнуть к дипломатии.

— А может быть, — прищурился он, — это и была горилла?

— Ты тоже идиот, и еще похуже!

— Я просто вспомнил, — продолжал он, — что Метро-Голдуин-Майер как раз снимает что-то про Африку…