Мое молчание явно подбодрило противника.

— Фу-ты! — снова сказал он. — Маленький лорд Фаунтлерой!

Я ощутил растущее раздражение. Поначалу я не пришел ни к каким определенным выводам в отношении юного выскочки, однако теперь явственно осознал, что он со всей определенностью нуждается в хорошей выволочке. Унизительный эпитет «маленький лорд Фаунтлерой» пробил защитную броню и угодил в самое сердце, ибо с самого момента пробуждения в кресле Б. К. Буруоша золотистые локоны малыша Джо Кули были для меня источником постоянного стыда. Бешенство мое было столь сильно, что я несомненно перемахнул бы через стену и отколотил обидчика, не останови меня тут же мысль о жалкой хилой ручонке, которая утром сокрушила мои иллюзии. Пытаться отколотить ею кого бы то ни было означало лишь выставить себя на посмешище. Вздохнув, я вынужден был отказаться от мысли о решительной битве.

Пришлось ограничиться словесной перепалкой.

— Фу-ты! — ответил я, справедливо полагая, что данное выражение не защищено авторскими правами.

— Фу-ты, ну-ты! — развил тему он.

— Фу-ты, ну-ты! — молниеносно парировал я.

— Фу-ты, ну-ты! Хлюпик! Кисель! Размазня!

Я почувствовал, что теряю позиции. Незнакомец радостно продолжал:

— Кудрявый ангелочек! Девчонка!

Тут мне, на счастье, припомнилось выражение, употребленное однажды в «Трутнях» Долби Фодерингей-Фипсом по адресу Жмотти Проссера, когда последний отказался одолжить ему десять шиллингов до будущей среды. Жмотти тогда чертовски разозлился.

— Конопатый урод! — бросил я.

И, как оказалось, попал прямо в точку. Мой противник вспыхнул, как маков цвет. По всей вероятности, человеку с пятнистым лицом не слишком приятно, когда окружающие обсуждают, насколько он пятнист.

— Выходи! — истерически выкрикнул он. — Я тебе задам! Что, струсил?

Я молча пощупал руку в надежде, что она все-таки на что-то годится. Но нет, предплечье было тонким, как спичка, а бицепс скорее напоминал прыщик. Никакой надежды.

— Боишься? — бесновался рыжий. — Трус! Слабак! Внезапно решение вспыхнуло в моем мозгу, как молния.

Как уже было замечено, я стоял на цветочной клумбе. В центре клумбы красовалось приземистое апельсиновое деревце, увешанное, благодаря щедрому калифорнийскому солнцу, множеством твердых шишковатых плодов. Этот факт совершенно изменил соотношение сил. Апельсины! Как раз то, что надо.

Сорвать один и метнуть в цель было делом одной секунды, и представьте мое удовлетворение, когда я убедился, что малыш Джо Кули со всеми его физическими недостатками обладал невероятными способностями к стрельбе апельсинами. Сам Давид, готовясь к выяснению отношений с Голиафом, не мог похвастаться такой подготовкой. Мой снаряд угодил рыжему мальчишке точно в нос, и, прежде чем тот успел оправиться от удивления и испуга, я поразил его еще трижды: в левый глаз, в правый глаз и в подбородок, в вышеозначенном порядке. Быстро нарвав еще фруктов, я продолжил заградительный огонь.

Все оказалось просто. Интеллект — всегда интеллект. Неискушенные дикари скачут, выкрикивая угрозы и уповая на ближний бой, а хитроумные представители просвещенной расы остаются в стороне и предоставляют грязную работу артиллерии, вынуждая неприятеля чувствовать себя идиотом. Рыжеволосый противник выдержал лишь еще с полдюжины залпов, а затем предпочел отступить, признав мое полное стратегическое превосходство и получив вдогонку последний апельсин в качестве подзатыльника. Последний, ибо, размахнувшись для очередного броска, я ощутил железные тиски на своем запястье и обнаружил, что болтаюсь в воздухе, словно муха на рыболовном крючке.

— Господи ты боже мой! — воскликнула мисс Бринкмайер, — Что за ребенок! Стоит на минуту потерять его из виду, как он тут же принимается озоровать. Ты погубил мое апельсиновое дерево!

У меня в легких не хватало воздуха для полноценной защитительной речи, поэтому, видимо, даже не поняв того, что я лепетал про необходимую самозащиту, разгневанная тюремщица поволокла меня к дому.

— Отправляйся в свою комнату, — велела она, предварительно отпустив еще несколько замечаний в уничижительном тоне, — и не смей оттуда показываться, пока не придет время ехать в студию!

Не слишком-то радостное возвращение домой для того, кто проявил блистательную находчивость в трудной жизненной ситуации и одержал столь знаменательную победу, но спорить, увы, не приходилось. Бринкмайерша была явно не расположена воспринимать мои аргументы. Отконвоировав меня в спальню, она величественно удалилась, хлопнув дверью. Я лег на кровать и предался размышлениям в очередной раз.

Кто был тот рыжий пятнистый тип, и в чем причина его столь очевидного отвращения к Джо Кули? Репутация последнего легко позволяла предположить, что у жертвы оспенной эпидемии были вполне достаточные основания для неприязни, но я тем не менее нисколько не жалел, что выдал ему по первое число. В конце концов, он задел мою честь. Не все замечания можно простить, и если судьба вынудила вас пребывать в обличье ребенка с золотистыми кудряшками, то «маленький лорд Фаунтлерой» — одно из таковых.

Однако давешняя сцена и моя заслуженная слава недолго занимали мои мысли. Внезапно, будто кто-то нажал кнопку, болезненное чувство голода вновь напомнило о себе. Я безуспешно боролся с ним, когда за дверью послышались шаги, и вошла Энн.

— Вот ты где спрятался, глупенький. На, держи, не хватает У меня духу тебя мучить.

И она сунула мне что-то в руку. Это был большой сочный мясной пирог.

Я потерял дар речи. В такие моменты просто нечего сказать. Поднес пирог ко рту и впился в него зубами…

Внезапно дверь распахнулась, и в комнату ворвалась торжествующая Бринкмайерша. Леди Макбет показалась бы радом с ней нежной голубкой.

— Так я и думала! — провозгласила она. — Я с самого начала подозревала, что это вы проносите ему еду. Вы уволены, мисс Баннистер!

Я стоял на распутье. Две альтернативы открывались передо мной: перестать есть и попытаться заступиться за Энн, употребив все красноречие, которое мне доступно, или продолжать вгрызаться в пирог, чтобы успеть проглотить побольше, прежде чем его вырвут у меня из рук.

Благородство возобладало. Я заступился.

Разумеется, из этого ни черта не вышло. Лучше бы мне промолчать и потратить силы на то, чтобы взять свое, пока позволяли обстоятельства. Приговор был вынесен и обжалованию не подлежал. Действуя из добрых и гуманных побуждений, моя благодетельница в результате получила пинок под зад. Мне же, как всегда, велели замолчать. Пирог был конфискован, и я вновь остался один.

Уныло проклиная все на свете, я принялся мерить шагами комнату, что неизбежно привело меня к окну. Оказавшись у окна, я выглянул наружу. Внизу, возле пристройки, подстригал кусты косоглазый садовник с бородавкой на носу.

Я застыл на месте, осененный идеей, и через несколько мгновений уже был на крыше пристройки, привлекая внимание садовника приглушенным «Эй!».

Ход моих размышлений, запущенный взглядом на косо-бородавчатого садовника, можно вкратце изложить следующим образом. Согласно заверениям Джо Кули, этот честный малый имел в своем распоряжении рогатых мексиканских жаб и готов был поставлять их бесплатно и с доставкой за свой счет с тем единственным условием, что они будут предназначаться для постели мисс Бринкмайер. Припомнив это, я вдруг понял, что у меня нет причин отказываться от его услуг.

То, что Бринкмайерша крайне нуждалась в рогатой жабе для своей постели, не вызывало никаких сомнений. Вряд ли на свете существовала женщина, которая в меньшей степени на это напрашивалась. А теперь отпало и единственное возражение против такого шага — опасность разоблачения и неминуемой расплаты. Данный аспект проблемы можно было целиком сбросить со счетов, поскольку, когда разразится гроза, меня здесь просто-напросто не окажется. Как только явится дворецкий с деньгами, я избавлю этот дом от своего присутствия. Вступив в контакт с низшими формами жизни, мисс Бринкмайер вооружится одежной щеткой и поспешит ко мне, но обнаружит комнату пустой, а постель — нетронутой.