— О нем я и говорю, сэр! Вам его дали?

— Дали? Наоборот, вырвали!

— Совершенно верно, сэр, только когда я был ребенком и ходил рвать зуб, врач обычно отдавал его мне потом, чтобы хранить вместе со всякими безделушками. Вот я и подумал…

— Нет, — покачал я головой, — что за ерун… Ах да, конечно, черт возьми! Он у меня в коробочке… Вот.

Я порылся в кармане и достал ее. Дворецкий испустил радостное восклицание.

— Вот и замечательно, сэр, — с облегчением сказал он, словно дворецкий, у которого камень с души свалился.

Я по-прежнему ничего не понимал.

— Ну и что?

Он снова вообразил себя секретным агентом. Посмотрел туда, посмотрел сюда. Проверил здесь, проверил там. Потом прошептал что-то, но так тихо, что я совсем уж ни черта не разобрал.

— Не валяйте дурака, говорите громче! — рявкнул я. Он нагнулся, приблизив губы к самому моему уху.

— Этот зуб золотой, сэр!

— Вы хотите сказать, в нем золотая пломба?

— Нет, деньги.

— Что?

— Да, сэр. Вот что внезапно пришло мне в голову за чисткой серебра. Сначала мой мозг представлял собой, как говорится, чистый лист, а потом вдруг — озарение! В тот момент я как раз протирал кубок, который мистер Бринкмайер выиграл на ежегодном гольф-турнире киномагнатов, и этот кубок просто выпал у меня из рук. «Лопни моя селезенка!» — воскликнул я…

— Как?

— «Лопни моя селезенка», сэр — любимое восклицание его светлости в минуты волнения. «Лопни моя селезенка! — воскликнул я. — Зуб!»

— И что?

— Вы подумайте, сэр, подумайте! — возбужденно зашептал дворецкий. — Вспомните, как высоко ваше положение в глазах общественности. Вы — Кумир Американских Матерей, а почитатели знаменитостей готовы на все, чтобы добыть в качестве сувениров вещи, принадлежавшие их любимцам. За одну лишь пуговицу от брюк Фреда Астера была выплачена немалая сумма, весьма немалая, уверяю вас, а что такое пуговица по сравнению с зубом!

Мое тело пронизала дрожь. Я, наконец, понял.

— Так вы думаете, его можно продать?

— Без всякого труда, сэр, без всякого труда.

Дрожь усилилась, кровь застучала в ушах. Этот человек возрождал мои надежды.

— А кто купит?

— Да кто угодно, сэр! Любой богатый коллекционер… но это потребовало бы времени. Я бы предложил обратиться в какой-нибудь популярный журнал. «Чудесный экран» напрашивается сам собой. Сильно удивлюсь, если они не выложат хотя бы две тысячи долларов.

— Вы думаете?

— Да, сэр, легко, причем вернут себе эти деньги в десятикратном размере.

— Неужели?

— Ну конечно, сэр, — снисходительно заверил он. — Скорее всего, устроят конкурс среди читателей. Будут брать, к примеру, по доллару с каждого участника, а зуб получит тот, кто правильно ответит на вопрос, ну, там… верно расставит кинозвезд в порядке их популярности или что-нибудь в этом роде.

У меня голова шла кругом. Я чувствовал себя так, будто поставил на аутсайдера в главном забеге, и он идет к финишу на три корпуса впереди всех.

— Две тысячи долларов? — В это трудно было поверить.

— Больше, сэр. Пять как минимум, но только если за дело возьмется опытный посредник.

— Вы знаете такого?

— М-м… если вы не против, сэр, я бы мог взяться и сам.

— А вам не трудно?

— Я буду счастлив услужить, сэр. За обычное комиссионное вознаграждение.

— А сколько это?

— Пятьдесят процентов, сэр.

— Так много? У моего знакомого писателя есть литературный агент, так он работает всего за десять.

— Литература — совсем другое дело, сэр. Зубы ценятся куда дороже.

— Нет, пятьдесят не пойдет, — решительно покачал я головой. — В конце концов, это мой зуб.

— Однако вам самому неудобно его продавать, — возразил он.

— Я знаю, но тем не менее…

— Вам нужен кто-то, умеющий торговаться.

— А вы умеете? — хмыкнул я. Дворецкий снисходительно усмехнулся.

— Если бы вам, сэр, довелось услышать, как я торгуюсь с местными поставщиками, вы бы не сомневались ни минуты.

Я задумчиво пожевал губами. Переговоры, наверное, зашли бы в тупик, но мой собеседник неожиданно сам сделал шаг навстречу.

— Ну хорошо, сэр, не будем спорить. Двадцать процентов вас устроят?

Эта цифра показалась мне разумной.

— Вполне.

Он тяжело вздохнул.

— Конечно, двадцать процентов с такой сделки вряд ли сделают меня богатым человеком, но будь по-вашему. В таком случае я попрошу вас передать мне коробочку с зубом и присовокупить к ней документ, подтверждающий подлинность, написанный вашей рукой. Издатели крайне придирчиво относятся к подобным вещам, особенно после того, как «Экранные иллюзии» погорели на футболке Кларка Гейбла, оказавшейся подделкой. Вот ручка, сэр. Вы можете написать несколько слов прямо на коробке.

— Э-э… что-нибудь вроде… «Собственный зуб Дж. Кули. Подлинность удостоверяю». И подпись. Годится?

— Прекрасно, сэр, прекрасно. Благодарю вас. Я отправлюсь в редакцию журнала немедленно по завершении обеда. К сожалению, до тех пор официальные обязанности не позволят мне отлучиться из дома.

Несколько часов спустя я прогуливался во дворе возле бассейна, весело напевая себе под нос. Обед был позади, а вместе с ним — и мои неприятности. Будущее, еще недавно затянутое тучами, теперь было озарено золотым сиянием.

Как просто и изящно разрешил все проблемы этот замечательный дворецкий! Я не смог бы отдать свои дела в более подходящие руки. Он будто всю жизнь только и занимался, что продажей чужих зубов. Мигом позвонил в «Чудесный экран», условился о встрече, не забыв оговорить, чтобы сумма была выплачена мелкими купюрами, и тут же отправился в редакцию заключать сделку.

Несмотря на отвратительный обед, в котором тема шпината была раздута до издевательских пропорций, и болезненную пустоту в желудке, я чувствовал себя, как заново родившийся ребенок. Бодрость и оптимизм переполняли мою душу. Даже если дворецкий окажется не таким уж и кудесником и сумеет выбить из издателя лишь пару тысяч, денег все равно за глаза хватит для моих целей, при том, что его спокойное уверенное лицо выдает человека, который своего не упустит и сумеет настоять на предельно высокой цене.

Таким образом, как уже было упомянуто, я весело напевал себе под нос и, наверное, продолжал бы в том же духе еще какое-то время, если бы мое внимание не привлек странный прерывистый свист, доносившийся из кустов по ту сторону лужайки. Я было подумал, что звуки издает какая-то местная птичка, однако вслед за свистом раздался женский голос:

— Эй, Джозеф!

Голос принадлежал Энн, и я пошел узнать, что она хочет.

Кусты росли так густо, что вначале я никак не мог ее разглядеть. Потом Энн, наконец, выглянула, и я понял, что она, вслед за дворецким, тоже решила поиграть в секретную службу. Многозначительно подмигнула, приложила палец к губам и скривила лицо в зловещей гримасе.

— Ш-ш… — хрипло прошептала она.

— Что?

— Тихо! Ни звука!

— В чем дело?

— Где мисс Бринкмайер?

— Не знаю, а что?

— Мы в стане врагов, юный Джозеф! Говори тише, ибо даже стены здесь имеют уши. У меня есть для тебя пирог со свининой.

Я был растроган, как никогда в жизни. Казалось, даже моя преданность Эйприл Джун отступила в сторону под натиском чувства благодарности к этой славной девушке. Только теперь я смог заглянуть в тайные глубины ее натуры.

— Он у тебя с собой? — весь дрожа, спросил я шепотом.

— Нет, в доме.

— А какой он?

— Самый большой, какой только бывает.

— Вот здорово!

— Тише! Тише! Ты уверен, что ее нет поблизости?

— Я не видел.

— Наверняка откуда-нибудь выскочит… Ага!

Со стороны дома послышался скрипучий голос, и, обернувшись, я и в самом деле заметил проклятие здешней округи. Бринкмайерша высовывалась из окна второго этажа. Вид у нее был злобный и подозрительный.

— Что это ты там делаешь? — крикнула она.