— Мисс Флек?

— Да.

— Простите, что беспокою в такой час. Не выйдите ли вы за меня замуж?

— Конечно, выйду. А кто это?

— Смолвуд Бессемер.

— Не разобрала фамилию.

— Бессемер. Банан, енот, сурок, еще сурок…

— О, Бессемер! Очень приятно. Спокойной ночи.

— И вам того же, мисс Флек.

Бывает так, что, выспавшись, мы видим, как нелепа идея, казавшаяся превосходной. Случилось это и с Бессемером. Проснулся он с неприятным, хотя и смутным ощущением, что наделал глупостей. Потом, за чисткой зубов, он вспомнил, в чем дело. Вчерашние события хлынули в его душу, и он беззвучно застонал.

Почему в этот скорбный час он подумал обо мне, не знаю, мы были едва знакомы. Видимо, он почувствовал, что я пойму его, и позвонил, умоляя повидаться с Эгнес, чтобы разузнать, как смотрит она на произошедшее. Через час я смог сообщить ему все, что нужно.

— Она вас безумно любит.

— Почему? Мы почти незнакомы.

— Так она сказала. По-видимому, вы сражаете с первого взгляда.

Он помолчал, потом — заговорил слегка дрожащим голосом:

— А нельзя объяснить, что это шутка?

— Ни в малейшей мере. В сущности, мы коснулись этого, и она сообщила: если это просто розыгрыш, она знает, что делать.

— Знает, что делать…

— Именно так она сказала.

— Знает — что — делать, — задумчиво повторил он. — О, Господи! Я понимаю. Но почему она меня любит? Наверное, не совсем нормальная.

— Ее пленил ваш ум. Приятная перемена после Сидни Макмердо.

— При чем тут он?

— Они собирались пожениться.

— Да-а… — сказал Бессемер.

Позже он говорил мне, что, повесив трубку, кинулся к бару и выпил портвейна, который хранил для экстренных случаев. Он пил его, когда падал духом, а вышеупомянутый ум подсказал, что падать ниже ему еще не приходилось. За первым бокалом немедленно последовал второй.

Обычно благородный напиток зажигал кровь в его жилах, но сейчас не сработал. Дух где был, там и остался.

Вероятно, это его не удивило. Все-таки не каждый день теряешь ту, кого любишь, и обретаешь ту, которую не сможешь полюбить. Смолвуд восхищался Эгнес Флек, как, скажем, Эмпайр Стейт Билдингом или Большим Каньоном в Аризоне, но на них не женятся.

А тут еще Сидни Макмердо.

Смолвуд, как мы говорили, был с ним едва знаком, но уже заметил, что чувства его сильны. Представив себе могучие плечи и мускулы, грозно, словно питон, перекатывающиеся под свитером, он был вынужден выпить третий бокал вина.

Именно в это время Макмердо появился в дверях. Ясно ощутив, что в нем — не меньше восьми футов роста, Смолвуд едва не упал, но справился с собой и выразил сердечную радость.

— Заходите, заходите! — бодро воскликнул он. — Вы-то мне и нужны. Помните, вчера вы хотели продать мне полис? Я поразмыслил и решил купить его.

— Правильно, — одобрил Макмердо, — надо думать о будущем.

— Вот именно!

— Никогда не знаешь, что тебя ждет.

— То-то и оно. Поедем в ваш офис?

— Не стоит. Я один прихватил.

— Сейчас мы его подпишем.

Когда Смолвуд это сделал и дал чек за год, зазвонил телефон.

— Здравствуй, лапочка, — произнес голос, который сразу узнали и Смолвуд, и Сидни. Второй из них окаменел, лицо его вспыхнуло. Когда Эгнес говорила по телефону, ее слышали все, кто находился в комнате.

Смолвуд судорожно глотнул, кажется — два раза.

— Доброе утро, мисс Флек, — выговорил он.

— Какая «мисс Флек»? Называй меня Эгги. Вот что, я в клубе. Иди сюда. Хочу поучить тебя гольфу.

— Хорошо.

— Ты хотел сказать: «Хорошо, душенька»?

— Э-э-дэ… Хорошо, д-д-душенька.

— Так-то лучше, — одобрила его Эгнес.

Он положил трубку и обернулся. Гость пристально смотрел на него. Он был малиновый, глаза у него горели, и вообще он напоминал чудище из Апокалипсиса.

— Это Эгнес, — хрипло произнес он.

— Д-да, — подтвердил Смолвуд. — Я думаю, вы правы.

— Она назвала вас лапочкой.

— Д-да…

— Почему?

— Я как раз хотел вам сказать. Мы обручились. Вчера, после танцев.

Сидни повел плечами, и мускулы под свитером затанцевали адажио. Взгляд, и без того неприятный, стал еще хуже.

— Та-ак, — сказал он. — Подлые козни.

— Ну, что вы!

— Именно — подлые, — повторил Макмердо, отламывая угол каминной доски. — Вы посоветовали мне заняться другой девушкой, чтобы Эгнес досталась вам. Если уж это не подло, я не знаю… Ну, посмотрим, что можно сделать.

К счастью, Смолвуд успел укрыться за столом. Устраняя препятствие, Сидни заметил полис и остановился, словно зачарованный.

Бессемер с легкостью читал его мысли. Сидни Макмердо был не только влюбленным, но и вице-президентом страховой компании, которая почти болезненно ненавидела финансовый урон. Если в результате его действий ей придется выплатить большую сумму, она будет недовольна. Быть может, разжалует его из вице-президентов, выстроившись каре. А надо сказать, что после Эгнес и большой клюшки, он больше всего любил свое место в компании.

Смолвуд очень долго смотрел на духовную борьбу сильной личности. Наконец кризис миновал. Сидни опустился в кресло и засел там, скрежеща зубами.

— Ну, что ж, — сказал Смолвуд, чувствуя себя примерно так, как Седрах, Мисах и Авденаго,[51] — мне пора. У меня первый урок гольфа.

Сидни вздрогнул.

— То есть как — первый? Вы никогда не играли в гольф?

— Вот именно. Сидни глухо застонал.

— Нет, это подумать! Моя Эгнес выходит за такого человека!

— Если на то пошло, — сказал Смолвуд, — моя Селия выходит за неуча, который не отличит Эдну Сент Винсент Милле[52] от комикса про Страшилу.

Сидни удивился.

— Ваша? Вы что, собирались жениться на этой козявке?

— Она не козявка.

— Козявка. И вообще, она читает стихи.

— А то как же? Я счел своим долгом познакомить ее со всем лучшим и…

— Она говорит, я тоже должен их читать.

— Это принесет большую пользу. Простите — спешу, спешу.

— Минуточку, — сказал Сидни, вчитываясь в полис. Увы, там все было правильно. — Ладно, идите.

Мне кажется (продолжал Старейшина), нет ничего печальней, чем любящие сердца, размешенные крест-накрест. Можно сказать, что они перепутались, как спагетти, и я испытывал жалость. Дамы не исповедовались мне, а вот кавалеры прибегали что ни час. Они страшно страдали. Не знаю, кому я сочувствовал больше — Смолвуду, которого ни свет, ни заря будила звонком Эгнес, или Сидни, который описывал мне, как читает У. Х. Одена.[53] Собственно говоря, оба разрывали мне сердце.

Так обстояли дела к началу женского матча.

Участвовали в нем почти все наши женщины, от огнедышащих тигриц до нежных крольчих, которые занялись гольфом, чтобы пощеголять в спортивных нарядах. Предполагалось, что выиграет Эгнес, у нее гандикап равнялся нулю, тогда как у некоторых участниц доходил до сорока восьми. Кубок доставался ей в прошлом и в позапрошлом годах и, выиграв его в третий раз, он могла оставить его себе. Говорю об этом, чтобы показать, как важно было для нее это событие.

Поначалу все шло правильно. Она сшибала соперниц, словно кегли, уверенно продвигаясь к финалу. Однако через некоторое время стало ясно, что мы недооценили одну искусственную блондинку с гандикапом двадцать семь. То ли она схитрила, скрыв свой талант, то ли ей способствовал жених, член комитета, определяющего гандикап, но по совести ей больше подходила бы цифра 10. Словом, она тоже продвигалась к финалу, и многие полагали, что Эгнес придется поискать другое украшение для камина, чем серебряный кубок.

Прохладным летним вечером игра возобновилась. Мне предложили быть судьей. Я как раз пересекал террасу, направляясь на место, когда повстречал Бессемера. Мы остановились перекинуться словечком, а тут подошел Макмердо. К моему удивлению, мой друг приветливо помахал рукой.