— Не было у нас помолвки!

— Хорошо, расторгла глупости. Вот тогда бы ты стер прошлое. Надо было сделать что-нибудь такое, чтобы она прониклась к тебе отвращением.

— Как я мог? Я не умею!

— И даже сейчас, сумей ты совершить что-нибудь крайне омерзительное, чтобы мисс Стаббс отшатнулась от тебя с гадливостью…

— К примеру?

— Я должен подумать.

Хамилтон прокрутил еще четыре круга.

— Предположим, ты совершишь какое-то преступление, — сказал он, возвращаясь к исходной точке. — Предположим, ей станет известно, что ты — вор. Она не захочет выходить за тебя замуж, если ты на пути к Синг-Сингу.

— Правильно. Но тогда и Молли не захочет.

— Хм, верно. Ладно, подумаю еще…

Несколькими минутами спустя Джордж, уже посматривающий на друга с той неприязнью, которую вызывают носители высшего разума, когда не могут выдать стоящего совета, заметил, что друг этот внезапно вздрогнул.

— Вот оно! — закричал Хамилтон. — Нашел!

— Ну? Ну?

— Мисс Стаббс… Скажи-ка мне, она очень нравственная? Деревенские девицы обычно… такие, ну… недотроги.

Джордж призадумался.

— Не помню. Да ведь я ничего и не делал!

— Думаю, мы можем исходить из предположения, что, проживя всю жизнь в Ист Гилиэде, она все-таки нравственна. А следовательно, решение проблемы очевидно: надо внушить ей, что ты стал распутником.

— Кем?

— Ну, Дон Жуаном. Сердцеедом. Бабником. Это очень легко. Наверняка она насмотрелась фильмов из нью-йоркской жизни, и нетрудно внушить ей, что ты тут испортился. Теперь наш план действий выстраивается четко и просто. Все, что нам требуется, — раздобыть девушку. Пусть явится сюда и заявит, что ты не имеешь права жениться ни на ком, кроме нее.

— Что?!

— Я прямо воочию вижу эту сцену! Мисс Стаббс сидит рядом с тобой, серенькая мышка в самодельном деревенском платьице. Вы вспоминаете старые дни. Ты поглаживаешь ей руку. Внезапно дверь распахивается, ты вскидываешь глаза и вздрагиваешь. Появляется девушка, вся в черном, с бледным лицом. У нее страдальческие глаза, волосы в беспорядке, в руке она сжимает маленький узелок…

— Нет! Только не это!

— Хорошо. Обойдемся без узелка. Она простирает к тебе Руки. Неверным шагом идет к тебе. Ты бросаешься поддержать ее. Очень похоже на сцену из «Прохожих» Хэддона Чемберса.

— А что там такое?

— А что может быть? Невеста видит, что у погубленной девушки больше прав на ее жениха, соединяет их руки и тихо, молча уходит.

Джордж невесело рассмеялся.

— Ты проглядел одно. Где это, интересно, мы раздобудем бледную девушку?

— Н-да, проблема. Я должен подумать.

— А пока ты думаешь, — холодно заметил Джордж, — я предприму единственно возможные меры. Поеду на станцию встречать Мэй. Поговорю с ней и постараюсь убедить…

— Что ж, и это неплохо. Но все-таки мой план — идеален. Только бы найти девушку. Как неудачно, что у тебя нет темного прошлого!

— Мое темное прошлое еще впереди, — горько бросил Джордж.

И, развернувшись, поспешил по тропинке, а Хамилтон, погруженный в глубокое раздумье, зашагал к дому.

Дойдя до лужайки и остановившись закурить сигарету в помощь своим раздумьям, он увидел сцену, побудившую его отшвырнуть спичку и быстро вернуться под укрытие дерева.

Там Хамилтон встал, смотря во все глаза и слушая. Выйдя из зарослей рододендронов, незнакомая девушка тихонько кралась, в обход лужайки, к высоким дверям столовой.

Девичество — пора мечтаний. И Фанни Уэлч, задумавшуюся над положением дел после получения последних инструкций, посетила затейливая мыслишка, залетевшая на ум ненароком, будто пчелка на цветок: пожалуй, если она навестит дом на часик пораньше условленного срока, то, стащив ожерелье, сумеет оставить его себе.

Изъян в первоначально изложенном плане заключался, видимо, в том, что руководство взял на себя заказчик. Он заберет у нее добычу в тот самый миг, как она получит ее. Слегка видоизмененный план обрел несравненно большую привлекательность, и она начала претворять его в действие.

Удача как будто сопутствовала Фанни. Поблизости никого, дверь чуть приоткрыта, а на столе лежит то, что сейчас она уже рассматривала как награду за остроту ума. Фанни осторожно выбралась из тайного укрытия и, тихо обойдя лужайку, проникла в комнату, а там — зажала футляр в руке, как вдруг ей открылось, что удача не так уж и сопутствует ей. На плечо легла тяжелая рука, и, обернувшись, она увидела импозантного мужчину с квадратной челюстью.

— Так-так, моя милочка, — сказал он.

Фанни тяжело задышала. Мелкие неприятности составляли риск ее профессии, но от того, что она это понимала, сносить их философски ничуть не легче.

— Положите на место футляр.

Фанни положила. Наступила пауза. Хамилтон подошел к двери, загораживая отступление.

— Ну и что? — спросила Фанни. Хамилтон поправил очки.

— Ну, застукали вы меня. И что теперь будете делать?

— А как вы считаете?

— Полиции сдадите?

Человек у двери коротко кивнул. Фанни заломила руки. Глаза у нее наполнились слезами.

— Ах, пожалуйста, мистер! Не сдавайте меня быкам! Я пошла на это только ради своей матери!

— Все неправильно!

— Если бы вы сидели без работы, и голодали, и смотрели, как ваша бедная старая ма гнется над лоханью…

— Все неправильно! — твердо повторил Хамилтон.

— Что неправильно?

— Изображаете примитивную бродвейскую мелодраму. Такая чушь, может, кого и обманет, но только не меня.

— Решила попробовать, — пожала плечами Фанни.

Хамилтон пристально рассматривал ее. Живой ум никогда не дремлет, а теперь он заработал в еще более интенсивном режиме.

— Вы актриса?

— Я? Да нет, не сказала бы. Родители бы не пустили.

— У вас есть определенный актерский дар. В околесице, которую вы несли, проскальзывали вполне искренние ноты. Ваш монолог многих обманул бы. Думаю, что могу использовать вас в маленькой драме. Давайте заключим сделку. Мне не хотелось бы отправлять вас в тюрьму…

— Вот это разговор!

— Хотя, конечно, следовало бы.

— Так-то оно так, да ведь куда забавнее поступать не так, как следует, правда?

— Дело в том, что один мой друг попал в затруднительное положение, и мне пришло в голову, что вы могли бы его выручить.

— Со всем моим удовольствием.

— Мой друг сегодня женится. Но он только что услышал, что его прежняя невеста, про которую он, в волнении, обычно сопутствующем новой влюбленности, напрочь запамятовал, едет сюда.

— Поднять бузу хочет?

— Вот именно.

— Ну а как я тут могу помочь?

— А вот так. Я хочу, чтобы на пять минут вы преобразились в жертву моего друга. Сыграете?

— Что-то не пойму.

— Объясню проще. Очень скоро эта девушка приедет. Возможно, уже с моим другом, который отправился на станцию ее встречать. Вы подождете тут, в саду, а в подходящий момент ворветесь в комнату, протянете руки и закричите: «Джордж! Джордж! Почему ты бросил меня? Ты не принадлежишь этой девушке! Ты принадлежишь только мне!»

— Еще чего!

— А?

Фанни гордо выпрямилась.

— Еще чего! — повторила она. — А что, если про это ненароком прознает мой муж?

— Вы замужем?

— Вышла замуж сегодня утром в церковке-за-углом.

— И явилась сюда красть! В день свадьбы!

— А что такого? Вам не хуже моего известно, сколько стоит в наши дни обзавестись хозяйством.

— Для вашего мужа, конечно же, будет жестоким ударом, когда он узнает, что вы угодили за решетку. Думаю, лучше проявить благоразумие.

Фанни скребла пол носком туфли.

— А это попадет в газеты?

— Боже сохрани!

— И еще одно. Предположим, устрою я это представление, но кто же мне поверит?

— Девушка поверит. Она совсем простушка.

— Да уж, если на такое купится…

— Что с нее взять, неискушенная провинциалка.

— Ну а если ко мне пристанут с расспросами? Что да как?

— Не пристанут.

— Ну а если? Предположим, девушка спросит: «А где вы познакомились? Когда все это было? И какого черта…» — и, ну, сами знаете. Что мне тогда отвечать?