— Уж не знаю, кто эта девушка, но вас она, безусловно, знает. Однако я наболтал ей, будто вы — виконт де Блиссак, и она ушла вполне довольная. Выйдите из бара вон через ту дверь и не наткнетесь на нее.

И, разделавшись с такой ерундой, сенатор Опэл перешел к более важному предмету.

— Ну как? Все уладили?

Пэки, почавший третий бокал, посмотрел на него тусклым взором. Буйный нрав сенатора, всегда тлеющий наготове, мигом располыхался. Тень королевского пурпура, обычно заливавшего ему лицо в моменты ярости, уже окрасила его щеки.

— Какого такого дьявола вы пучите на меня глаза, будто рыба? — спросил он. — Вы что, упились? Говорить не можете? Полчаса назад вы поднялись наверх организовать все с этим вашим человеком. Что стряслось?

Пэки с усилием напряг мозги, стараясь уразуметь вопрос. От напряжения ему показалось, будто у него отлетела макушка, но что-то подсказывало, что, лишь выдав затребованную информацию, он сумеет без помех отдаться своим печалям.

— А-а, все сорвалось, — выговорил он. Сенатор побагровел.

— Сорвалось?!

— Угу. Сказал, что не станет…

— Почему? Он ведь взломщик, правильно?

— Угм. Но прошлой ночью, когда он что-то взламывал, вы высадили его на подоконник. Ему это не понравилось.

Сенатор примолк, сраженный ужасом.

— Черт! Это что ж, тот самый тип?

— Ухм…

— Он обиделся, что ли?

— И крепко. Сказал, если вы тонуть станете, он вам утюг швырнет в голову, иной помощи вы от него не дождетесь.

Сенатор молча переваривал эти слова. До чего ж верна истина, думал он: неведомы нам последствия поступков наших, даже самых мелких. Эка, подумаешь, важность — высадить грабителя на подоконник! Повседневный, самый обычный поступок; совершив его, люди через минуту напрочь о нем забывают, а вот на тебе — из-за этого ему грозит полнейший крах! Сенатор скорбел о бесповоротности прошлого, как скорбели и до него многие мужественные люди.

Пэки молчанию только радовался, получив возможность обратиться мыслями к собственным бедам. Он с головой нырнул в них, когда настойчивый шум вернул его на землю и, сильно досадуя, он увидел, что сенатор еще тут; мало того, тот опять принимается за расспросы.

— Что же нам делать?

Пэки с облегчением увидел, что на эту загадку ответ легок и прост.

— Не знаю.

Но сенатор почему-то явно не удовлетворился. Заметив, что его молодой друг впал не то в транс, не то в мечтательность, он завоевал его внимание самым немудрящим способом, резко лягнув по правой лодыжке.

— У-ух! — взвыл Пэки, разом забросив все мечтания.

— Мы должны получить письмо! Необходимо что-то предпринять!

Этот вопрос Пэки прояснить тоже мог.

— А-а, письмо… да я уже получил!

— Что? Получил?

— Ну да…

— Когда же?

— Только что.

— Мое письмо?

— Нет, не ваше. Беатрисино. Сенатор застонал.

— Спятили, а?

— Не то чтобы спятил, но мне неприятно, — признался Пэки. — Видите ли, в нем это… фрукт.

— Фрукт еще какой-то! Что за фрукт?

— Фига.

— Где?

— В письме.

Возможно, только благодаря присутствию духа голова у сенатора Опэла не развалилась на части. Он успел стиснуть виски, хватаясь за краешек ускользающего разума.

— Кто-то должен вскрыть сейф! — Сенатор вернулся к единственному вопросу, который не мог вызвать разночтений и недопонимания. — А сами вы что, сейфы вскрывать не умеете?

— Нет.

— А почему? — возмутился сенатор, словно подобное умение входило в программу обязательных наук.

— Вскрывать сейфы… тут столько сложностей… Кистеры, болты, зажимы… еще много всякого. Динамит нужен… марля, толстые какие-то штуковины, а еще и тонкие… сложно все очень.

— О-ох, черт!

— Если только это не сейф другого типа.

— Какого?

— Такого, как у миссис Гедж. Тогда все просто и легко.

— Легко?

— Угу. Только и надо — отыскать код.

— А как его искать?

Пэки в слабом удивлении взглянул на него.

— Понятия не имею.

Надежды сенатора увяли. Внимание Пэки снова рассеялось.

— Так что, вы хотите сказать, что сделать ничего нельзя?

— Э?

— Сделать ничего нельзя?

— Абсолютно ничего. Она говорит, одно время еще надеялась, будто сумеет что-то из меня сделать, но теперь видит — нет, не получится.

— Какого дьявола? — выпучил глаза сенатор Опэл. — Про что вы тут бормочете?

Сознание Пэки прояснилось. Он увидел, что чуть было не выболтал этому старику, сующему нос в чужие дела, сокровенную историю священной и личной трагедии, которой делиться ни в коем случае нельзя. С некоторой трудностью (Гюстав из отеля «Дез Этранжэ» смешивал очень мощное снадобье) Пэки оторвался от стойки.

— До свидания…

— Эй, эй! Погодите!

Но Пэки уже ушел, ушел туда, где нет никаких голосов, где царят покой и тишина. Ну если не покой, так хотя бы можно размышлять на досуге, в одиночестве, о своем разбитом сердце. По пути к пирсу, где была зачалена его лодка, он немножко поудивлялся, с чего вдруг сенатор Опэл так заинтересовался Беатрисиным письмом, но, приписав этот интерес пустому любопытству, выкинул из головы такую мелочь.

Заведя мотор, он не совсем прямо поплыл к лодочному домику. В состоянии он находился весьма рассеянном и не мог воспринимать приземленные явления.

Именно по этой причине слабое бульканье (его ухитрялся издавать через кляп во рту Блэр Эгглстон, связанный по рукам и ногам в темном углу лодочного домика) не пробилось в его сознание. Если даже Пэки и слышал его, так и внимания не обратил. Зачалив лодку, он, по-прежнему весь в раздумьях, отправился в домик.

Несколькими часами спустя, когда Сен Рок окутала темнота, можно было заметить, как гибкая фигура, выскользнув украдкой из отеля «Дез Этранжэ» направляется, тоже украдкой, к гавани.

Вынужденное затворничество давно угнетало нервную систему Мориса, виконта де Блиссака. Этот молодой человек всю жизнь любил веселье и развлечения; а мало что веселого, а уж тем более — развлекательного в затянувшемся одиночестве.

Сегодня вечером виконт сломался. Долгие часы созерцал он потолок, умывальник, одно кресло, другое, обои в цветочек, гравюру «Прощание гугенота» и готов был пойти на любой риск, пусть хоть самый опасный. Словно героине современной пьесы, ему хотелось одного — убежать от невыносимой среды. Когда он сражался с этим приступом, его вдруг осенила идея, такая блестящая, какая в жизни не осеняла. Почему бы ему не пробраться под покровом темноты на яхту Пэки, а там во имя их старинной дружбы, умолить того сняться с якоря и увезти его в Англию, где он не подвластен жандармерии Сен Рока?

Чем больше виконт раздумывал над этой идеей, тем больше она ему нравилась. Он даже недоумевал, отчего ему раньше такое в голову не пришло? Разумеется, в пробежке по улицам, ведущим к пирсу, таится определенная опасность, но он наплевал на все. Ему хотелось сбежать от потолка, умывальника, кресла, второго кресла, обоев в цветочек и гравюры «Прощание гугенота».

И вот он, с превеликой осторожностью, крадется по загогулистым улочкам, которые, петляя, сбегают к гавани.

Удача сопутствовала ему. Не раздалось строгого окрика с требованием остановиться, тяжелая рука не легла ему на плечо. Виконт добрался до пирса, разыскал лодку, забрался в нее, отвязал канат и отплыл. Было несколько затруднительно опознать «Летящее Облако» среди множества яхт, покачивавшихся на подступающем приливе, но в конце концов ему удалось разыскать и ее.

Виконт тихонько окликнул Пэки, однако ответа не дождался. По-видимому, тот ушел на берег. Он решил, что поднимется и дождется друга на яхте.

Ступив на палубу, виконт де Блиссак вспомнил нечто весьма существенное, о чем узнал в предыдущий свой визит на борт, — местонахождение шкафчика, в котором Пэки хранил виски, и прямиком устремился к нему. Душа его томилась по тонизирующим напиткам.

Лишь несколько минут спустя виконт обнаружил, что он — не единственный пассажир на борту, чьи мысли текут в этом направлении.