В ответ на эту критику Милгрэм арендовал заброшенный ангар в пустыре и повторил эксперимент там. Только никаких ссылок на Йель, никакого представления профессоров, ни одного упоминания факультета психологии. Просто какие-то учёные, представившиеся только по именам, проводили эксперимент для образовательных целей. Результат был точно таким же.
Я даже не хочу тут говорить о Холокосте. Возьмём что-нибудь поближе и попроще. Китти Дженовезе была зверски изнасилована и убита в Квинсе, Нью-Йорк, несколько лет назад. Тридцать восемь свидетелей. Ни один даже в полицию не позвонил, не то что не вмешался. А как насчёт той маленькой девочки во Франции, которая ползла, вся окровавленная, вдоль шумного шоссе, и ни одна машина из сотен не остановилась? И что даёт нам право думать, что мы не они, что мы повели бы себя по-другому в Германии сороковых годов, ушли с эксперимента Милграма, предотвратили смерть Китти или остановили машину во Франции?
Для существования цивилизации необходима некая степень повиновения власти, иначе наступят хаос и анархия. Мы с детства учим своих отпрысков послушанию: слушайся маму, учительницу, полицейского, начальника. Найти тонкую, расплывчатую грань между повиновением законной власти и неповиновением незаконной сложно, а воплотить эти принципы в жизнь ещё труднее. Как научить детей слушаться авторитетов, повиноваться в ситуациях, где это необходимо, но иметь в себе силы сказать «нет» когда то, что от них просится, противоречит их моральному кодексу?
И ведь кодекс у всех тоже разный…
В понятии морального кодекса и кроется ответ, который не дадут вам никакие эксперименты. Знать, что мы делаем в той или иной ситуации, отнюдь не так важно, как понимание того, что мы должны делать. Если у вас внутри есть моральный стержень, если вы знаете, что правильно и гуманно, а что нет, и действуете в соответствии с этим знанием, вне зависимости от ситуации, мнения других и от того, смотрит ли на вас кто-то, – вы в меньшинстве, в одной трети. Если же такого стержня нет, то вы заложник контекста, вне зависимости от того, как вы проживаете свою пока свободную от тяжких выборов жизнь. Иногда стоит в себя заглянуть и стержень поискать.
Но вернёмся к интернационализму. Если вы когда-нибудь путешествовали по югу Испании, то отмечали, наверное, как гиды любят рассказывать о чудесных временах правления мусульман. Тысячу лет назад в Гранаде была тишь, гладь да божья благодать; евреи, христиане и мусульмане жили мирно; волк ложился с ягнёнком, лев с козлёнком, а ягуар с антилопой. Потом пришли христиане и всех построили. А золотой век всеобщей дружбы до сих пор вспоминают.
Мои многочисленные друзья из Баку любят рассказывать о чудесных отношениях между армянами и азербайджанцами во времена их детства/молодости.
Евреев периодически где-то в Европе страшно любили.
Югославы тоже мирно жили.
А хуту и тутси в Руанде? Да они с трудом друг друга различали.
Благоприобретённая плёночка. Изменись завтра ситуация – и мои соседи наплюют на налёт интернационализма. Что-то говорит мне, что наплюют все, точнее – две трети всех индусов, китайцев, арабов, ирландцев… Моя бабушка рассказывала жуткие истории о временах голода на Украине. Нет, я об этом тут не буду, укажу лишь, что речь шла о соседях, о людях одного этноса, одной расы, одной религии. Что уж там говорить об иноверцах?
Природа – да. Но пока ситуация не меняется, люди заняты тем, что живут своей жизнью. Работают, детей растят, в кино ходят, книжки читают. Мы не выбираем приятелей по принципу «Пойду ли я с ним в разведку» – по этому принципу выбирается пара-тройка ближайших друзей. А общаемся, встречаемся и дружим (в бытовом смысле этого слова) мы с теми, с кем нам интересно. Просто мы живём на том клочке земного шара, где в данный отрезок истории цветёт и пахнет эпоха интернационализма. Людям из других стран понять это подчас сложно. Они видят изнанку, а у нас, понимаешь, медведи танцуют. Вы что, не знаете, что это звери? Вы верите их танцам? Нет. Но я ничьим танцам не верю.
Зададимся на минутку вопросом: почему в других местах медведи не танцуют? Ну, с Израилем всё понятно. Земля, пропитанная кровью, где каждый кусок свят для нескольких религий сразу, где за каждый квадратный метр воевали столькие и столько, что не перечислишь. Я была там в сравнительно мирном девяносто третьем году, когда в стране было тихо и никто никого не взрывал. И то в воздухе висело напряжение, я его чувствовала. Там кипят страсти, там идёт война, там не танцует ни один зверь. Все давно сняли перчатки, а кто не снял – сам дурак. На войне как на войне.
Европа? В Европе нет нормальной интеграции и не было никогда. В каждой стране есть доминантный этнос. В какие-то периоды истории он более терпим к иным, в какие-то – менее, но Россия была, есть и останется страной русских, Украина – украинцев, Германия – немцев, а Франция – французов. И их культура в их стране – самая культурная, потому что это их страна и их культура. И ничего плохого в этом нет, здоровый такой национализм. К тому же у них у всех проблемы с экономикой. В той же Франции жуткая, по нашим меркам, безработица, а среди иммигрантов-мусульман она вообще чудовищна. Юнцы, у которых отнимают надежду, выплёскивают накопившуюся негативную энергию, которую больше некуда девать, и жгут машины.
Люди, у которых есть всё необходимое – надежда на нормальную жизнь для них самих и их детей, работа, крыша над головой, еда, секс, приличное здравоохранение и прочие атрибуты нормальной жизни, – машины не жгут, камнями не кидаются и детей на смерть не посылают. Толпа не звереет на ровном месте. Толпа звереет при попытке найти виноватых в чём-то, что этой толпе здорово насолило. Я не считаю хулиганов и криминальных юнцов, их везде полно. Посмотрите на английских футбольных болельщиков: они за последние пятьдесят лет столько нагромили, что волосы дыбом. Тоже, кстати, дети из неблагополучных семей с экономическими проблемами, как правило. Впрочем, из благополучных семей выходят иногда сумасшедшие идеологи, лидеры – люди типа Владимира Ульянова-Ленина, Че Гевары или Мохаммеда Атта. Но они всегда были, есть и будут. Они – исключение, лишь подтверждающее правило.
Недавно мы с детьми ходили на ярмарку в местной школе (high school), где все клубы по интересам собирали деньги для своих мероприятий. Французский клуб продавал вкуснейшую выпечку, географический устраивал викторину, музыкальные группы пели и т. д. Мусульмане… тоже что-то продавали и рассказывали. Закутана была только одна девушка. Остальные выглядели совершенно по-светски, улыбались, обнимались, держались за руки. Симпатичные неглупые парни, у которых в этой стране вряд ли будет проблема с противоположным полом. В той же Франции мусульмане живут в своих общинах, кучкуются, и нравы там – как на родине.
А тут все перемешаны, никто не блюдёт девственность и не спрашивает о религиозной принадлежности. Адекватные парни любой расы и национальности не страдают от недостатка секса. Зачем им мечтать о гуриях в раю? У них не бьёт тестостерон в мозг. У них также нет проблем с нахождением работы, с тем, чтобы жениться, прокормить семью. Их не дискриминируют, на их национальность и религиозную принадлежность не обращают внимания, разве что в аэропортах. Они все интегрированы и говорят по-английски. Они цивилизованы.
Четверть американских мусульман одобряют террористов-самоубийц. Одобрять одобряют, но сами они туда не полезут (ну, может, один процент). Им жизнь дорога, она слишком хороша. Им есть что терять. Кстати, заметьте: их всего четверть. Я думаю, это гораздо меньше, чем в большинстве стран. И то юнцы. Среди зрелых людей этот процент куда меньше. Более трех четвертей мусульман в Америке не приемлют терроризм. Здесь также нет honor killings – убийств чести. Возможно, что где-то когда-то брат пришил сестру за потерю девственности, но среди «реднеков»* в какой-нибудь Алабаме таких случаев больше, чем среди арабов. Соседи не одобрят, в тюрьму посадят, а терять опять же очень даже есть что. Список можно продолжать, но суть в том, что здесь очень мало религиозного фанатизма. Чем тяжелее эта жизнь, тем больше нас влечёт жизнь загробная. Религия играет тут огромную роль: она даёт надежду. Чем больше нужна надежда на чудо или на рай на том свете, тем сильнее власть религии, точнее, религиозных фанатиков.
