Глава 3. Песенка о Джое
Юрий вошел в вестибюль медицинского института, машинально бросил взгляд на вахтершу, поздоровался с ней, посмотрел влево, где всегда стоял столик с театральными афишами и сидела полная, старая женщина. Посмотрел — и увидел за столиком Галю.
— Ты? — спросил он с удивлением.
— Я, — кокетливо улыбаясь, ответила Галина. Она была восхитительна в своем зеленом шелковом платье с глубоким вырезом на груди, с короткими рукавами, с ожерельем на точеной шее. Вокруг столика толпились студенты, преподаватели, но смотрели они не столько в афиши, сколько на Галю. Правда, некоторые из них все же покупали билеты, но выбирали подешевле.
Юрий начал кое-что понимать: у него не осталось ни малейшего сомнения в чувствах Галины к нему. Несколько взволнованный, он побежал по лестнице на второй этаж. При этом он раза два обернулся и посмотрел на Галину. Она тоже посмотрела на него и помахала рукой.
Она села за столик и выжидательно посмотрела на человека, достававшего из кармана деньги. Вероятно, он уже выбрал себе место, пока Юрий разговаривал с ней…
— Пожалуйста, на сегодня, — сказал человек. — Один билет.
Человек отдал деньги, взял билет и вышел из вестибюля. При этом он взял и сдачу — три рубля.
Это был Томпсон. Придя домой, он заперся на замок, налил в блюдце молоко и окунул в него полученные от Галины три рубля. На деньгах выступила надпись.
Томпсон сел за стол и принялся писать ноты. Часа через два он закончил сочинять музыку и взялся за слова.
Вечером он положил перед собой ноты, взял концертино и стал играть, напевая:
В моей Оклахоме далекой
Все знали мы черного Джоя.
Кожа его всегда мокла
От сырости, сохла от зноя.
И нечем прикрыть ему тело,
Хотя голова поседела,
Хоть с детских лет гнул он спину,
С хлопком таская корзину.
Из хлопка наткали отличных
Вагоны рубашек столичных,
Но нечем прикрыть Джою спину:
Хозяйскою был он скотиной…
В этот вечер песенку слушала не только квартирная хозяйка, но и некоторые радиослушатели, «поймавшие» волну неизвестной радиостанции. В этот же вечер песенку Томпсона слушал и радист Моррила. Он не просто слушал, а записывал ее на пленку с помощью магнитофона. Потом перемотал пленку на другую бобину — и принялся вновь прослушивать песенку, но не всю, а кусками. Прослушает кусок и быстро запишет на нотную бумагу. Опять пустит магнитофон, остановит — и опять нанесет на бумагу нотные знаки. Потом, когда пленка кончилась, на чистом листе бумаги появились вереницы точек и тире. Когда же и эта работа пришла к концу, радист занялся переводом точек и тире на язык букв.
Переписав текст шифровки начисто, вложил в конверт, заклеил и поднял телефонную трубку.
— Хэлло, мистер Ленди. Есть важные сведения.
Ленди пришел быстро. Забрал записи и понес шефу.
В тексте говорилось:
«Минерал «ледовит», необходимый для работы концентратора, залегает на подводной вершине Невидимый пик. Его координаты…»
— Так, отлично, — сказал Моррил, бережно складывая лист и пряча его в стол.
— Ленди, готовь полярную экспедицию в Антарктику.
— Значит, чертежи в наших руках?
— Еще нет, но скоро будут у нас. Томпсон не подведет. Пригласи для консультации одного-двух полярных исследователей и немедленно готовься в поход. Полетишь сам. Отвечаешь за это дело головой…
Глава 4. Непризнанная артистка
Галина Отрогова с детства стремилась в театр. Самым горячим ее желанием во все времена, сколько она себя помнит, было одно — стать артисткой. Она еще не ходила в школу, а уже участвовала в выступлениях на детских утренниках.
Потом стала самой горячей участницей школьной художественной самодеятельности. Правдами и неправдами она заводила знакомства в театрах города и проникала на спектакли. Не закончив десятилетки, она пошла работать в театр, надеясь завоевать сцену с черного хода, так как в театральное училище ее не взяли — не выдержала конкурса. Стараясь вращаться лишь в артистическом кругу и подражая некоторым «звездам» оперетты, она стремилась модно одеваться, иметь всегда модную прическу и тратила на это все заработанные деньги. Денег ей не хватало. Но она все же не ухватилась бы за предложение Томпсона неотступно следить за Юрием Кургановым, если бы не ее родные… Лично против Юрия она ничего не имела. Мало того, он все больше и больше начинал ей нравиться. Однако пять тысяч рублей, которые обещал ей Томпсон, на улице не валяются. Да и Юрию от этого не будет никакого вреда.
Ведь она будет лишь следить, где он бывает, что делает. А координаты горы — чепуха: ведь гора не его…
Познакомившись с ним, она поняла, что надо пробираться в медицинский институт, иначе не будешь в курсе работы Юрия. К тому же предоставлялся прекрасный случай для этого — старая кассирша, торговавшая театральными билетами в вестибюле института, уходила на пенсию. И Галина перевелась на ее место. Этот шаг она объяснила администратору театра тем, что имеет в медицинском институте «знакомого молодого человека, и вообще…»
Администратор отлично понял это «вообще» — ведь он тоже был когда-то молодым человеком, но все же посчитал своим долгом заметить ей:
— У вас там будет меньше заработок.
— Что мне заработок? — повела глазами Галина. — Мы скоро поженимся, и я вообще, брошу работать. Он скоро окончит аспирантуру.
— Он аспирант?
— Конечно. Вы, возможно, видели его. Он бывает в нашем театре. Он такой высокий, представительный. Уже не раз участвовал в полярных экспедициях.
У Галины эта сцена получалась прекрасно: ведь почти все, о чем она говорила, было правдой. Кроме того, она была от природы артисткой, хотя и непризнанной.
Зная, что знакомства в ее деле не вредны, она надумала завести их.
Завоевывать институт Галина решила с вахтерш, по очереди дежуривших у входа.
И добилась этого. Она вскоре хорошо познакомилась с женщинами, каждая из которых годилась бы ей по возрасту в матери. Впрочем, сказать «хорошо познакомилась» — значит сказать очень мало. Она просто обворожила вахтерш.
Решив покорить сердца старых привратниц, она для начала применила очень простой, но неотразимый прием: вдруг поднималась со своего места, подходила к столику с телефоном, за которым сидела вахтерша, и ласково говорила:
— Елизавета Никитишна, посмотрите, пожалуйста, минутку, я сейчас.
И, не дожидаясь ответа, быстренько выпархивала в дверь, оставляя ящик стола с деньгами и билетами полуоткрытым.
Елизавета Никитишна пожимала плечами, некоторое время сидела на своем месте, потом, заметив, что ящик открыт, начинала слегка тревожиться — ведь мимо столика с театральными афишами проходили люди. Поднималась, подходила. и хваталась за голову, заметив в ящике деньги и билеты. Она задвигала его и уже не отходила до возвращения Отроговой. Завидев ту в дверях, начинала хмуриться, приготавливаясь отчитать легкомысленную девчонку. Но Галина подбегала, протягивала пирожное или кул» чек конфет и говорила:
— Ах, простите! Я, наверно, заставила вас тревожиться? Я вам так признательна. Здесь, за углом в кондитерской, очень хорошие пирожные.
Попробуйте, пожалуйста. Вы извините, мне нужно было письмо опустить, а то все забываю.
Елизавета Никитишна оттаивала, снисходительно улыбалась, но пирожное брала.
Впрочем, не забывала ласково пожурить девушку:
