Начнем с того, что если, исходя из следующей фразы «Сталин мог бы сказать Гитлеру:…а ну подписывай со мной пакт, иначе…» (с. 61<383>), вы решили, будто Гитлер пакт со Сталиным подписывать не хотел, то вы глубоко ошибаетесь. На самом деле Гитлер в 1939 году успел уже надоесть предложениями о сотрудничестве. Но Сталин отнесся к ним с сомнением и решил, что лучше сначала узнать, что ему смогут предложить господа французы с англичанами, для чего по сталинской, между прочим, инициативе, были проведены московские англо-франко-советские переговоры. О том, что добрые западные демократы в Москву прибыли не по собственному почину, а по сталинскому приглашению, Суворов, конечно, не упоминает. Как можно, — Сталин же злой!
Более того, не далее, как 17 апреля 1939 года Сталин сам обращался к господам англичанам и французам с просьбой заключить пакт о взаимопомощи. В Лондоне на это сказали, что они с нечистыми не дружат, и предложение отвергли. 14 мая того же года, после того как немцы расторгли англо-германское морское соглашение и польско-германскую декларацию о ненападении, Сталин снова прислал англичанам депешу с повторением старого предложения, мол, а теперь как? Англичане со вздохом согласились на те самые переговоры в Москве, но, чтобы Советы не зазнались, главой своей делегации назначили военно-морского пенсионера, а ныне — военного коменданта Лондона Дракса, в качестве транспорта выдав ему паровой пакетбот времен Крымской войны, благодаря чему он опоздал к дате начала переговоров.
И как вы думаете, что мог выбрать Сталин, когда, с одной стороны, к нему в друзья набивается почти сосед, набравший силу Гитлер, который чуть ли не ежедневно в своих личных телеграммах клянется в верности и любви до гроба, а с другой стороны, Англия и Франция, которые, во-первых, далеко, а во-вторых — присылают с большим опозданием каких-то дуболомов, ни на что не уполномоченных, но требовавших вступления СССР в войну против Германии на их стороне. Где-то это уже было. Не в Первую мировую ли? А чем кончилась для России Первая мировая?
«И советская делегация выдвинула требования: у нас нет общей границы с Германией, нашим войскам нужны проходы через Польшу» (с. 61–62<383>). Вот ведь какая агрессивная! Да только, что же ей оставалось требовать, когда англичане с французами единодушно заявляют: вступай, Сталин, в войну против Германии, когда мы скажем, а то не будет тебе никакого проекта договора (а на большее, чем проект, мы не уполномочены). «Если бы Сталин хотел мира, то зачем ему проходы в Польше?» (с. 62<384>) — удивленно вопрошает профессиональный перебежчик. Так эти проходы не Сталину нужны, а господам англичанам с французами. Им, видите ли, с Первой мировой против Германии в одиночку страшно. Но взамен они ничего не дадут. Сталин пусть, когда мы захотим, за нас воюет, а мы ему — потом решим что. Хорошо, хорошо, я согласен воевать, если уж вы так настаиваете, но как — у меня же проходов к Германии нет, закричал Ворошилов. А вот этого мы не знаем, — ответили англичане с французами, поляки вам, конечно, проходы не дадут, и воевать с ними вы не должны, мы их защитим (наверное), а вот на Гитлера — будьте добры. Нужно же нам наши гарантии Польше как-то исполнять. Самим нам некогда, вот вы и займитесь. Только Польша вас к себе не пустит… да вы как-нибудь выкрутитесь, чтоб и через Польшу не пройти, и с Гитлером в войну по нашему требованию вступить. Ворошилов ошарашенно чесал в голове.
Что оставалось товарищу Сталину? А вот что: на том самом сверхгипермегасекретном заседании Политбюро 19 августа 1939 года на основе анализа международной ситуации, выдержки из которого вы уже видели, товарищ Сталин решил, что Гитлер в руках лучше англичан и французов за горизонтом. Надо сказать, что оных господ пока с переговоров не отпускали, надеясь достигнуть соглашения на переговорах «в последний час». Возникший на этих переговорах тупик, однако, не был ликвидирован, и 23 августа СССР подписал пакт о ненападении с Германией. И, как показал дальнейший ход событий, был совершенно прав, ведь ни один союзник Англии и Франции, оказавшись в бедственном положении, не дождался от них сколь-либо действенной помощи.[447]
Теперь о сути всех этих переговоров. А суть такая. Ни Англия с Францией, ни СССР, в сущности, против договора как такового ничего не имели. Но вот с конкретным содержанием этого договора были большие проблемы. Проще говоря, обе стороны перебрасывались ответственностью. И СССР, и Англия с Францией не хотели быть в войне с Германией локомотивом этой самой войны. Все боялись того, что вот нападет Гитлер на Польшу, вот объявят они войну, а их верный союзник сделать это забудет, или задержится, или скажет — вы только погодите, я сейчас войска отмобилизирую, построю, немного модернизирую — и тут уж в бой.
«В любом случае основные боевые действия развернулись между Францией и Германией, а потом свежие советские войска через польскую территорию наносят завершающие удары в спину Германии. Британия и Франция согласны на такой вариант? Нет?» (с. 63<385>).
А странно. Потому что ничего уголовного в этом варианте нету. Смотрите сами: Гитлер нападает на Польшу (что, безусловно, считалось началом любого варианта войны с Германией). Что дальше? СССР должен через проходы в польской территории начать воевать с Вермахтом на Востоке, а Англия и Франция выступают с Запада. Но вот в чем вопрос — если Германия нападает на Польшу, то где у означенной Германии лицо? В Польше или во Франции, то бишь на Западе, или на Востоке? Суворов считает, что на Западе, вероятно, потому что Сталин в его представлении просто не может воевать «с лица», «по-честному». Значит, выход один: Гитлер должен нападать на Польшу спиной. Так вот, в этой «спине», по которой товарищ Сталин должен «наносить завершающие удары», будут основные силы вермахта, сосредоточенные для наступления, а вот храбрые Англия с Францией бесстрашно сразятся с Гитлером «лицом к лицу», то есть расколошматят в пыль хилое немецкое пограничное охранение и не отмобилизованные тыловые части. И кого должен был такой вариант не устраивать?
Еще раз повторим:
«для наступления против Польши были развернуты 44 дивизии, в основном, кадровые, в том числе, все танковые и моторизованные дивизии. Кроме того, с 1 сентября должны были отмобилизовать еще 10 дивизий, которые, однако, в военных действиях участия не принимали. Германские военно-воздушные силы сосредоточили против Польши около 2 тыс. современных самолетов».[448]
Это у нас с поляками такая «спина».
А у героических англо-французов — такое лицо:
«группа армий „Запад“ под командованием генерал-полковника Риттер фон Лееба, действовавшая на этом сильно растянутом фронте, имела в распоряжении 8 кадровых и 25 резервных и ландверных дивизий. Последние еще нужно было отмобилизовать, и их нельзя было считать полностью боеспособными ни с точки зрения технического оснащения, ни с точки зрения боевой подготовки. Западный вал (линия Зигфрида), который… частично еще строился, не являлся непреодолимым препятствием для противника, решившегося на наступление, и не мог компенсировать недостаточное количество используемых сил».[449]
Так что, выходит, Англии с Францией лень было ударить даже по такому худосочному «лицу». И, кстати, никто не обещал дать Сталину гарантий в том, что англо-французские силы на германской границе повели бы себя иначе, чем в реальности, когда случилась «странная война». И воевал бы Советский Союз с Гитлером в свое удовольствие, а господа «союзнички» с немцами между рядов колючей проволоки в футбол играли. Умело избегая «ненужных наступлений».
Так что взъелся наш предатель на товарища Сталина снова не по делу. Ему, видите ли, снова не понравилось, что Сталин в очередной раз обломал Англии и Франции их любовь к загребанию жара чужими руками. Какой бы они не подписали тогда в Москве договор, на долю СССР все равно пришлась бы большая часть вермахта. Это обуславливалось не текстом договора, а планами немцев. К тому же, учитывая, что Дракс и Думменк ни на что не были уполномочены, можно смело утверждать, что переговоры с самого начала были обречены на тухлый базар.
