На следующий день, поздним воскресным вечером 16 августа, в краковской ратуше состоялось повторное заседание участников переговоров, завершившееся созданием Главного национального комитета (ГНК) как высшей инстанции в сфере политической, военной и финансовой организации польского ландштурма. Председателем ГНК, состоявшего из 40 представителей политических группировок галицийских поляков, был избран Лео. Комитет был разделен на две секции – восточную во Львове и западную в Кракове. Общие вопросы находились в ведении исполнительного комитета, возглавленного тем же Лео. В его состав вошли также члены президиумов обеих секций: председатели в ранге вице-председателей (консерваторы Тадеуш Ценьский от Львова и Владислав Леопольд Яворский от Кракова), руководители военного, организационного и финансового департаментов, генеральные секретари. В связи с созданием ГНК Комиссия конфедерированных партий приняла 17 августа решение о самороспуске. Таким образом, с политической сцены ушел орган, в котором мнение Пилсудского было определяющим, и появился руководящий центр, в котором откровенно доминировали его вчерашние оппоненты.
Исходя из полученного от австрийцев согласия на формирование добровольческого корпуса, ГНК принял решение организовать два легиона, по одному в Восточной и Западной Галиции. Их основу должны были составить стрелковые союзы и стрелковые дружины. Польский характер корпуса планировалось обеспечить путем назначения на все командные должности австрийских офицеров польской национальности, введения особой формы одежды и польских знамен. Планировалось вооружение легионов по нормам, предусмотренным для армейских частей, в том числе артиллерией и пулеметами. В результате бойцы легионов автоматически приобретали статус комбатантов (это было очень важно сделать, потому что русские войска, в полном соответствии с признанными европейскими государствами нормами ведения войны, расстреливали попавших в их руки на поле боя бойцов Пилсудского, как это случилось 13 августа с пятью стрелками, захваченными в окрестностях Кельце). О создании Главного национального комитета и принятых им решениях в военной области Лео проинформировал подполковника Новака, а тот, в свою очередь, венское начальство.
Пока происходили все эти, имевшие для Пилсудского серьезные последствия, события, он находился со своими стрелками на территории Царства Польского. 15 августа он реорганизовал находившиеся под его командованием стрелковые отряды в 1-й пехотный полк. Это был демонстративный шаг с целью показать бойцам, что все идет по плану, что потом будут создаваться другие полки. Но реального значения он не имел, потому что судьба Пилсудского и стрелков была полностью в руках австрийцев. Консультации с людьми из ближайшего окружения относительно австрийского ультиматума не смогли подсказать Пилсудскому какого-либо выхода из критической ситуации. У него не было ни одного серьезного контраргумента, способного заставить австрийцев изменить свою позицию. Обещанного Пилсудским восстания не случилось, а это был единственный аргумент, способный обеспечить ему самостоятельный статус. Конечно, его люди снабжали австрийцев разведывательной информацией и даже осуществляли диверсии, создавая некоторые затруднения для русской армии в Царстве Польском. Но этого было недостаточно для того, чтобы с ним считались как с самостоятельной силой, способной повлиять на исход войны.
Поэтому у Пилсудского оставались две возможности: или признать свое поражение и сойти с политической сцены, или же принять условия австрийцев, как наименьшее зло на данный момент, и попытаться выработать новый план осуществления главной цели своей жизни – освобождения Царства Польского из-под русского господства. Будущий маршал решил отсрочить ответ австрийцам еще на несколько дней, а за это время совместно с галицийскими политиками найти какой-то устраивающий его выход.
17 августа Пилсудский направил Славека в Краков с поручением сообщить Дашиньскому, что в сложившихся условиях он соглашается с инициативой Лео и принимает австрийские условия. Но это решение Пилсудского имело сугубо символический характер. С момента образования Главного национального комитета Пилсудский переставал быть для австрийцев самостоятельным партнером. Комиссия конфедерированных партий исчезла, и он не мог опираться на авторитет представленных в ней политических сил. Стрелковые союзы и стрелковые дружины в ближайшие дни должны были быть выведены из его подчинения и включены в польский добровольческий корпус под оперативным австрийским командованием. Из Главного коменданта стрелковых формирований Пилсудский вновь превращался в обычного политического эмигранта, судьба которого полностью находилась в руках властей приютившей его страны.
Согласие Пилсудского на австрийские условия означало, что ему следовало поставить жирный крест на своем плане относительно Царства Польского. С этого момента над ним выстраивалась иерархическая пирамида, персонально представленная председателем ГНК Лео, руководителем Западной секции ГНК профессором Яворским и руководителем Военного департамента Западной секции Сикорским, его недавним подчиненным по Союзу активной борьбы. К тому же не было ясности относительно собственной судьбы Пилсудского.
В начале консультаций по вопросу о создании ГНК Дашиньский настаивал, чтобы командование добровольческим корпусом было поручено именно Пилсудскому, но его предложение не нашло поддержки. По мнению Славека, в этом были повинны национальные демократы, для которых Пилсудский все еще оставался социалистом. Они якобы опасались, что в случае передачи всего польского ландштурма под командование Главного коменданта он поведет молодежь к социальной революции. К тому же «эндеки» крайне низко оценивали профессиональную пригодность Пилсудского для занятия генеральской должности и сумели убедить в этом часть польского общества Галиции. Но дело было не только в интригах национальных демократов, как убеждал Славек. Ведь планировалось создание достаточно крупного военного соединения, и австрийцы не могли доверить командование им самоучке-любителю, к тому же имевшему весьма колоритное прошлое марксиста и террориста.
19 августа Пилсудский был проинформирован Славеком и Сокольницким о качественно новой ситуации, сложившейся в Галиции в связи с созданием ГНК. Жизненный опыт подсказывал ему, что раз с ним не посоветовались по вопросу о судьбе стрелков, то ему вряд ли доверят командование легионами. Нужно было искать такой выход, чтобы не похоронить дело, которому он посвятил два десятилетия. 20 августа Главный комендант обратился к своим офицерам с вопросом, как поступать дальше – подчиниться и перейти на службу Австрии или же сохранить независимость, уйти в леса и вести там повстанческую борьбу, как в 1863 году. Большинство склонялось ко второму варианту, но Пилсудский не мог не понимать, что его молодые подчиненные руководствуются эмоциями а не рассудком. Поэтому он выбрал первый путь. На следующий день на заседании Главного национального комитета он признал новый политический центр и принятые им решения, в том числе и касавшиеся организации легионов. В тот момент это было единственно возможное для него решение, оставлявшее надежду на сохранение хотя бы частичного влияния на ход событий. Не случайно на заданный ему в тот день Дашиньским вопрос об отношении к созданию ГНК Пилсудский ответил: «Это спасло мое существование».
Таким образом, первые две недели войны Австро-Венгрии с Россией со всей очевидностью показали провал долго и тщательно разрабатывавшегося Пилсудским плана решения вопроса о судьбе Царства Польского в полусвободном союзе с монархией Габсбургов. Поляки русской Польши не увидели своих освободителей ни в пруссаках, без всякой надобности жестоко обстрелявших из орудий город Калиш, ни в их союзниках австрийцах. Не вызвало сколько-нибудь серьезного патриотического порыва и появление вместе с австрийцами плохо вооруженных полувоенных людей с польскими кокардами на фуражках-мацеювках, немедленно приступивших к реквизициям продовольствия и лошадей. В одном из своих выступлений в конце 1914 года на собрании офицеров 1-й бригады Пилсудский с горечью отметил, что поляки оказались «поросшим мхом камнем, а не зарядом динамита».
