Какие лица! Женщины, дети, монахи, старики, — это совсем другой мир, как это ощутимо после пестрой и шумной Индии. Маленький Тибет, мечтающий о свободе. Хочется улыбаться всем прохожим, смотреть в их раскосые лучистые глаза, быть среди них, стать как можно ближе к этой солнечной самодостаточности, повернувшей взгляд внутрь себя.

Вот, кажется я нашла место, где хочу жить, — небольшой красный коттедж недалеко от дороги с белыми решетчатыми окнами, распахнутыми к ясным утренним горам. «Шоколадное логово», — так называется это местечко, с уютным небольшим шоколадным кафе, каменными лестницами, спускающимися меж горных деревьев к зеленой полянке, на которой, зажмурив глаза, под солнышком грелась маленькая смуглая девчонка.

Хозяйка удивила меня всем, — и безупречным английским, и итальянской внешностью, и экспрессией в свободе выражений, никогда не виденной мной раньше в индианках. Она так ловко отвела меня на самый верхний этаж, что я не успела опомниться, как уже сидела в роскошных по индийским меркам апартаментах и была счастлива, что там было все необходимое для жизни, даже холодильник и газовая плита.

Маленький чертенок во мне опять рвется на улицу, как в детстве, когда в любой момент готова сорваться и отправиться в увлекательное путешествие, даже если это путешествие за угол дома. Железная спиральная лестница гремит на весь маленький дворик, когда я сбегаю вниз и торжественно замолкает, когда я отталкиваюсь от последних ступенек и спрыгиваю на траву.

Полянка с ее белокурой гостьей с любопытством глазеет на меня, шелестя тенями и резвясь солнечными бликами.

— Куда ты так бежишь? — голубые глаза изучают меня таким же ясным взором, как сегодняшнее утреннее небо.

— Навстречу жизни. Ты кто?

— Я — Лесси.

— Лесси:) Какое нежное имя! Ты живешь здесь?

— Да.

— Приходи сегодня ко мне.

— Приду:)

— Давай ближе к вечеру, ОК? Часов так в пять, идет?

— Идет.

— Ну я побежала! Приходи обязательно, ладно?

— Обязательно приду.

Лесси… Чуть было не схватила ее сейчас с собой, хотела попросить, чтобы она мне все тут показала, но быстро поняла, что это не то, совсем не то, что если я сделаю это сейчас, то все прямо в этот момент и закончится обыденностью, скукой, серостью. Как же так? Почему когда я думаю о том, что она придет ко мне вечером, будет что-то звонкое и лучистое, а если бы я прямо сейчас осталась с ней или взяла ее с собой, то я уверена в том, что ничего бы этого не было?

Я все время живу так, как будто перехожу из точки А в точку Б, это движение по прямой. Меня как будто замуровали в эту прямую, и какая разница, когда на этой прямой появится точка «Лесси»? Часом раньше, часом позже… Какая же мертвость во всем этом! Как будто со всех сторон сдавлена бетонными плитами и могу только ползти.

Живые желания — вот что сбрасывает эти плиты и раскрывает мир-путешествие! Я не знаю, что ждет меня за следующим шагом, и каждое движение — выбор той реальности, в которой я окажусь в следующее мгновение, это установление нового, в котором важен каждый поворот. Стоит только немного отвлечься и выпасть из волны живого желания, как почти сразу возвращаюсь в мир обыденности. Да, это были бы две совершенно разных жизни, — с Лесси сейчас и с Лесси, которая придет сегодня вечером. Почему это так? Я не знаю, у меня нет никаких объяснений, но есть ясность, золотистой нитью ведущая к новым и новым открытиям.

Из-за ворот, украшенных яростными мордами буддийских божеств, выбежали две совсем юные, наголо стриженые монашки. Подхватив свои бордовые платья и звонко смеясь, они устремились вниз по разбитой дороге, еще не высохшей от ночной росы, быстро щебечут что-то на чарующем, переливающемся языке, и как же мне хочется узнать, о чем они говорят, о чем думают, чем живут… Ветер перебирает разноцветные флажки с тибетской символикой, солнце отражается в светло-желтом здании монастыря, укрепившегося на вершине невысокого холма, окруженного горными соснами и разлапистыми пихтами.

Высокое небо рассыпается стаей ворон, возвещающих миру какую-то важную новость. Хочется идти медленно, вслушиваться в каждый шаг, — бутон, распускающийся внутрь, стихия, взрывающаяся вглубь.

Шумная компания неуклюжих щенков пушистым комком вываливается из проема двери, завешенного расшитым покрывалом. Топорща хвосты, тявкая и покусывая друг друга, носятся вокруг меня какое-то время, но едва на пороге появляется черная сучка с лукавыми глазами и двумя рядами оттянутых темно-коричневых сосков, они забывают обо всем и набрасываются на нее, требуя внимания и еды. Нежность вспыхнула прямо в центре груди и тонкими струйками окутала всю эту звериную компанию, чутко откликаясь на каждое их движение.

Здесь даже коровы другие! Или мне просто так нравится здесь? …Интересно, а как я смогу найти Лобсанга? И смогу ли? Дэни написал, что ему надо срочно возвращаться во Францию, я так и не знаю до сих пор, что у него произошло. Я ведь даже не знаю, как выглядит Лобсанг… Неужели прямо за стенами этих монастырей творится чудо? Неужели прямо здесь ведется непрерывная радостная работа над собой, которая шаг за шагом уводит в другие миры? При этой мысли горячая волна поднялась от ног и омыла все тело изнутри красноватым огнем.

Какая-то странная усталость от такой насыщенности восприятий. Никогда не думала, что можно устать быть счастливой, а сейчас мне хочется расслабиться, зайти в магазин, подумать о ерунде. Мне хочется отупить себя! Вкусно поесть, купить новую маечку, послушать музыку вон в той лавке, открывающейся улице отрешенным пением тибетских монахов. Кругом мальчики… Что это со мной? Я даже не знаю, за что схватиться, а может лучше забраться в какой-нибудь монастырь и посидеть там в одиночестве? Интересно, это возможно? Надо поискать подходящее место… Мальчики. Девочки. Лесси. Сегодня она придет.

И все-таки вкусная еда, музыка, мальчики. Ныряю.

— А что такое «момо»?

— Момо? — тибетский мальчишка-официант посмотрел на меня с любопытством, — ты не знаешь? Ну… Момо — это момо:) Хочешь, я могу показать тебе.

— Давай.

Через пару минут приносит на тарелке пельмени.

— А-а! Ясно:) Буду. С яблоками и медом… А что такое тибетский хлеб?

— Это такая большая лепешка, она внутри пустая… Очень вкусно, всем нравится.

— ОК, беру, с сыром. Ну и вон тот шоколадный торт. И горячий шоколад.

— Тебе так нравится сладкое? — смотрит с детским восхищением.

— Ага:)

Небольшое кафе с массивными деревянными столами, рассеченными солнечными лучами, и компьютерным углом, отделенным загородкой, было почти что пустым. На стене большой плакат с красными буквами — «Мы не продаем китайские товары». Еще бы!

Китайцы как резистентный к антибиотикам вирус оккупировали Тибет и судя по всему не ослабят своего давления до тех пор, пока на месте Тибета не останется зияющая лысина, на которой они смогут воздвигнуть свои адские монументы коммунистических лидеров и бараки для любого инакомыслия. За время своего вторжения в Тибет китайцы разрушили шесть тысяч монастырей, убили миллион и двести тысяч тибетских монахов! Миллион!! А тибетцев всего 6 миллионов. Тотальное подавление любого национального характера, крайние степени дискриминации во всех социальных проявлениях, многолетние тюремные заключения, пытки, массовые смертные казни, сплошная стерилизация мужчин и женщин — вот что из себя представляет жизнь тибетцев, не сумевших вовремя вырваться из Тибета. Впрочем, Тибета больше нет, теперь есть тибетская провинция Китая.

Мир слеп и безразличен, и только жалкой горстке безумцев почему-то не все равно, что происходит в Тибете. Но это ничего не меняет. Кто пойдет против этого мирового экономического гиганта — Китая? Да и ради чего? Ради каких-то там тибетцев… нет, доллары важнее. Далай-Ламе не дали визу в Россию — так спокойнее, зачем нервировать наших китайских товарищей? Вон контракт с поставкой истребителей на носу, газ опять же, электричество… черт с ним, с Далай-Ламой, в конце концов Россия — страна православная, не надо нам всех этих… Насилие? Расовая дискриминация? Пытки и террор? Ну нехорошо, нехорошо, конечно… но визу Далай-Ламе все равно не дадим. Что? Шакальское согласие с насилием и расовой дискриминацией? Нет, ну что вы — это просто стратегическое мышление во благо нашего многострадального народа.