– Ты будешь моим певцом. Моим первым певцом! – прижимая к себе Аталанте и похлопывая его по широкой спине, воскликнул герцог. – Синьорина Галлерани! Сюда вашу розу!
– Состязание еще не кончилось! – возразила девушка в белом. – Сейчас мы послушаем соло на лире. – И она красной розой указала на Леонардо.
– Мне хотелось бы кое-что сказать, – обратился Аталанте к герцогу.
– Слушаю вас.
– Я не могу умолчать о том, что музыку к исполненному мной сонету Данте написал мессер Леонардо.
– Музыка хороша! – кивнул довольный синьор Лодовико. – Хороша и дружба. И мы охотно послушаем сольное исполнение твоего друга.
Первые звуки скорее угадывались, чем слышались. Казалось, кто-то просыпается прекрасным утром и из сада в комнату все настойчивее врывается гам весны; что ни миг, обворожительней и ясней становится пение птиц. Аккорды постепенно усиливались. Наконец, струны зазвенели в полную мощь, создавая впечатление игры целого оркестра, воплощающего в мелодии вздохи колышимых сильным ветром лесов и гул приближающегося могучего морского вала. Но вот грозный гул переходит в нежные звуки, – под лиру танцуют на росистой лужайке русалки. Танец кончился, родилась новая мелодия, сменившаяся в свой черед одной нотой, которая долго терзалась на одной струне. И вдруг, сладко замирая, зазвучала человеческая речь. То был обыкновенный, но чистый и сильный мужской голос, голос Леонардо:
Частенько в памяти всплывает разное,
Но чаще вспоминаю я о ней.
Мне шепчет вкрадчиво: – Твоя прекрасная! —
И сердце бьется, и дышать трудней!
Строки Данте. От смысла их мелодия не только не отвлекала внимания, но, наоборот, зажигая сердца, прочно запечатлевала в них всю могучую силу чувства. Каждый из присутствующих как бы ощутил в своей собственной груди пыл влюбленного сердца давно истлевшего порта. И снова Зазвенел невидимый оркестр, упрятанный волшебными руками мессера Леонардо в серебряный череп и его струны. Когда он отнял руку от струн и на лире замер последний звук, слушатели, словно окаменев, продолжали сидеть на своих местах, как бы ища глазами только что виденное чудо, но тщетно, потому что, завороженные, они уже забыли, что это было за чудо.
Долгие секунды держало людские души в своих оковах волшебство, повергши залу в глубокое оцепенение.
Тишину первым нарушил вздох Цецилии Галлерани, затем ее тихие слова, эхом прокатившиеся по рядам.
– Волшебник! Флорентийский волшебник!
И та, что первая прошептала эти слова, подошла к неподвижно стоявшему Леонардо и робко протянула ему красную розу.
И тут же поспешила к герцогу. Чуть склонив набок голову, она спросила его:
– Правда, волшебник?
– Флорентийский волшебник! – повторил Лодовико Моро и протянул руку художнику. – А ты будешь моим самым первым музыкантом!
Леонардо улыбнулся:
– Я не музыкант.
– Нет, ты крупнейший из всех музыкантов Италии. Может, ты мне не хочешь служить?
– Да нет, я с радостью. Только…
– Что только?
– Не в качестве музыканта…
– Какую же должность ты хотел бы получить?
– Военного инженера.
– Военного инженера?! А не заблуждаешься ли ты, мессер Леонардо? – И он тут же обратился к одному почтенному синьору: – Ты слышишь, старик Гаджио? – Он снова повернулся к Леонардо: – Об этом у нас будет разговор впереди. Правда, не нынче вечером. Но как-нибудь потолкуем. – И герцог, любезно кивнув Леонардо, взял под руку затянутую в белый шелк Цецилию.
Глава пятая
Письмо
В течение последовавшей за конкурсом недели правитель Милана трижды вызывал к себе Леонардо. С глазу на глаз они обстоятельно и долго говорили обо всем. Но искренность, теплота пизанских дней не вернулись. Напрасно проявлял герцог чуткое понимание, напрасно восторгался Леонардо прежней силой мечты синьора Лодовико и теперешними великими, высоко парящими планами достигшего власти правителя – художник ни на миг не мог забыть мольбы в чистом взгляде трепетавшей в грубой мужской одежде беглянки Лауры.
И Мавр точно почуял тайну, сокрытую от него Леонардо. Его испытующий взгляд то и дело недоверчиво вонзался в искрящийся хрусталь синих глаз Леонардо. Иной раз герцог под личиной бесшабашности и легкомыслия вдруг переводил разговор на какую-либо отдаленную тему, надеясь таким образом выпытать у художника его секрет.
От внимания Леонардо не ускользнуло и другое обстоятельство. Когда верный своей старой привычке, он порой целыми днями бродил по улицам, то замечал, что следом за ним вытянувшейся, дразнящей тенью движется то одна, то другая безмолвная мужская фигура. Приняв это к сведению, он ни шагу не делал больше без своего надежного кинжала.
Аталанте, которого герцог принял с завидным жалованьем на службу, вручив ему на хранение «поющий конский череп», поселился в замке. Леонардо же, с разрешения синьора Лодовико, ознакомился с военным снаряжением замка и башен, с военными мастерскими, вел переговоры с ворчливым и нелюдимым Бартоломео Гаджио, главным военным инженером герцогства, затем разыскал в своем сундуке прежние записи, зарисовки и чертежи и написал письмо такого содержания:
Так как я, светлейший государь, уже достаточно видел и изучал произведения всех тех, которые считают себя мастерами и изобретателями военных орудий, и [убедился в том], что замысел и действие этих орудий ничем не отличаются от обычно применяемых всеми, я хотел бы, чтобы без ущерба для кого бы то ни было ваша светлость выслушала меня, причем я открываю ей свои секреты и предлагаю на ее усмотрение в удобное время оправдать на опыте все то, что частично и вкратце ниже изложено:
1. Я знаю способ делать чрезвычайно легкие и легко переносимые мосты, пригодные для преследования врагов и для бегства от них, и другие безопасные и предохраненные от огня и поражения, легко поднимаемые и опускаемые. Знаю также способы сжигать и разрушать мосты противника.
2. Я знаю способ, как во время осады какого-нибудь моста спустить воду из рвов и как сделать множество мостов, щитов, лестниц и других приспособлений, нужных в таких предприятиях.
3. Также, если благодаря высоте стен или укрепленности места, или его положения при осаде невозможно будет пользоваться бомбардами, я знаю способ разрушить всякую цитадель или другого рода крепость, если только она не построена на скале.
4. Кроме того, я знаю системы удобнейших и легких в перевозке бомбард и умею метать ими камни наподобие града. И их дымом нагонять великий ужас на врага с большим для него уроном и смятением.
5. Также я знаю способы прокапывать тайные изогнутые ходы без всякого шума, даже если бы пришлось проходить под рвами или под рекой.
6. Также я могу сделать закрытые и совершенно неуязвимые колесницы, которые со своей артиллерией, ворвавшись в ряды врагов, вызовут поражение войска любой величины. И за ними сможет следовать пехота совершенно безопасно и без затруднения.
7. Также, если потребуется, я могу сделать бомбарды, мортиры, и огнеметные приборы прекрасной и целесообразной формы, не похожие на обычные.
8. Где нельзя применить бомбарды, я сконструирую катапульты, манганы, стрелометы и другие орудия удивительного действия и не похожие на обычные; вообще в соответствии с каждым данным случаем могу сконструировать бесконечное множество разных приспособлений для нападения и защиты.
9. И если случилось бы быть в море, я знаю множество систем приспособлений для нападения и защиты и [мне известны] суда, которые не будут повреждены ни выстрелами бомбард любой величины, ни действием пороха и дыма…
Леонардо перечитал письмо. Как много сказано в нем! И он способен претворить в жизнь все перечисленное здесь. Гарантия этому – имеющиеся чертежи. Помощницей при их составлении была ему наука, наука о механике. И наблюдательность. Наблюдательность художника.
