И Чести поведал старику о том, что хотел бы пробраться в Лукку. Через горы. Минуя наиболее людные дороги. Да так, чтобы никто не знал об этом.

– Понимаю, понимаю, – пробормотал старый да Винчи, задумчиво вертя в руках палку. – Но может быть, вы зайдете сначала ко мне? Передохнете в моем доме. Я бы почел это за честь. К тому же сделать остановку необходимо: близится вечер.

Синьор Андреа решительно возразил: нет, нет, он должен немедленно продолжать путь.

– У горожан всегда все спешно. Как и у юношей. Боятся упустить какое-нибудь удовольствие. Да кто же это в ночную пору согласится идти с вашей милостью по горным тропам?! Кто пустится в такой нечеловечески трудный путь? Не найдете охотника. Или, постойте! Есть один. Человеком, правда, его еще не назовешь…

Флорентинец нетерпеливо следил за словами старика.

– Внук мой Леонардо! – произнес наконец Антонио да Винчи с торжеством. – Лучше его никто не знает гор. А при надобности он и молчать умеет.

– И он согласился бы сопровождать меня?

– Если я ему прикажу? Отчего ж нет! На худой конец, пожурит меня его бабушка: тревожиться ведь будет о внуке.

– Мать его умерла, не так ли? – осторожно спросил Чести, вспомнив о трауре сэра Пьеро.

– Альбиера, моя бедная покойная сноха, не была ему родной матерью, – со вздохом произнес старик, вытянув руку, как бы отстраняя что-то от себя.

Больше он ничего не успел сказать. Из уже окутанной предвечерними сумерками оливковой рощи выскочил всадник.

– Дедушка!

Чести, любуясь, наблюдал за тем, как светлокудрый, стройный подросток ловко спешился и с изяществом, свойственным очень юным существам, но в то же время с достоинством молодого человека склонился перед стариком. Даже угасающий дневной свет не помешал Чести разглядеть глаза мальчика, такие же ясные и синие, как у деда.

Все просьбы, уговоры осушить хотя бы один-единственный кубок вина в гостеприимном доме да Винчи были тщетны. Наконец старый Антонио уступил, по кивку его головы, выражавшему согласие, белокурый, улыбающийся мальчик подошел к лошади, поправил удила, дернул стремя, взлетел в седло и поскакал следом за странным, распалившим его любопытство, флорентийским банкиром.

Внук Антонио да Винчи столько раз бродил по суровым тропам Монте-Альбано, что действительно вдоль и поперек изучил окрестности. Во внезапно окутавшей все вокруг темноте он ориентировался не хуже, чем средь бела дня. Правда, над его головой ярко светили его друзья: Большая Медведица, Малая Медведица, Лебедь, Лира, ободряюще подмигивали огоньки созвездия, названного именем Геркулеса. Как много рассказывал ему о звездном небе дядя Франческо! Очарованный красотами вселенной, он не довольствовался тем, чтобы летними вечерами, сидя в своем саду, разглядывать темный, сплошь усеянный серебристо-золотыми чешуйками небесный полог. Он брал с собой племянника и, заручившись позволением приходского священника, поднимался с Мальчиком на колокольню. Поставив его перед собой на верхней площадке и как бы паря с ним между потонувшей в глубоких тенях землей и бесконечным небесным пространством, дядя Франческо посвящал его в тайны мироздания.

Кое-что из своих знаний дядя Франческо почерпнул еще от отца. Но самому Антонио да Винчи и в молодости не пришло бы в голову взбираться на колокольню. Примерно десять лет назад в замке гостил грек по имени Пальогос, ученый человек с кривым плечом. Он бежал от турок из захваченного ими Константинополя. Каким-то образом он нашел прибежище в Винчи, в имении Кортенуова, хотя хозяин увлекался больше лошадьми, чем науками. Зато маэстро Пальогос обрел вдохновенного слушателя в лице Франческо, младшего брата сэра Пьеро. Франческо был частым гостем в доме Кортенуова. Грек раскрывал перед двадцатилетним юношей чудесные картины загадочной вселенной. Беседы Эти велись в укромном месте – на уцелевшей со времен рыцарства башне замка. Но утративший родину ученый-грек давно исчез из этих мест. Недолго довелось слушать Франческо его странные, но захватывающие речи. Тщедушного ученого в один прекрасный день увезли на повозке в Рим, ко двору папы, куда тот был приглашен. Теперь-то уж он, наверное, покоится где-нибудь под холмом. Но рассказы его крепко запали в голову Франческо да Винчи, который охотно делился сейчас приобретенными в юности знаниями со своим любознательным племянником. И вот когда пригодилась наука, преподанная в те времена изгнанником с покоренной турками земли! Она оказала большую услугу всадникам в ночи: спасающему свою жизнь Чести и его юному проводнику.

Звезды показали им путь через горы и долины и вывели на простор. Впереди, за горизонтом, находился город Лукка. Этот край был совсем незнаком внуку старика Антонио. Проводив Чести до большака, он хотел было распрощаться с ним. Но Чести не пожелал отпустить его, уговорив ехать с ним в Лукку, вместе откушать, хорошенько передохнуть и только на другой день вернуться домой.

Почему беглецу захотелось вдруг удержать при себе провожатого? Может быть, потому, что в его рассуждениях чувствовался незаурядный ум, каждое сказанное им слово, как взмах дерзких крыльев разрезало ночную тьму, отвлекало от тяжких дум? А может, просто для того, чтобы показать мальчику Лукку, отблагодарив тем самым его за оказанную услугу? Или же иные, скрытые побуждения заставили Чести увлечь с собой юного знакомого?

Нет. Андреа Чести был на этот раз вполне искренен. Он настолько разоткровенничался с Леонардо, что посвятил его даже в причины своего бегства из Флоренции, в то время как деду его, любезному Антонио, только смутно намекал на них. У Андреа Чести не было тайной цели, просто ему не хотелось оставаться наедине с молчавшей вокруг ночью.

Наконец вдали показались и наземные огоньки. Огни города. Всадники снова пришпорили лошадей.

Стража у городских ворот оказалась покладистой. Чести назвал своего луккского поверенного в делах, старого Реффаи. Его здесь хорошо знали. Таким образом, еще задолго до полуночи беглец, утомленный и голодный, постучал в ворота дома Реффаи предназначенным для этого железным кольцом.

Закрытые деревянные ставни дома не пропускали света, но звуки цитры и смех слышны были на улице. Долго ждать не пришлось. Когда стало известно, что Андреа Чести собственной персоной пожаловал из Флоренции, настежь раскрылись ворота и сверху, по лестнице, с приклеенным на раскрасневшееся лицо радостно удивленным выражением поспешно стал спускаться Реффаи в сопровождении трех своих сыновей.

– Какая честь, какой почет для моего дома! У меня, кстати, собралась небольшая компания. Прошу, прошу к нам!

– Вы меня извините, но мы усталые. И пыльные. Вот мой провожатый и юный друг Леонардо, сын флорентийского нотариуса сэра Пьеро да Винчи. Проголодались мы изрядно. С самого полудня ничего не ели.

– Именно поэтому я и прошу вас к столу! Не обижайте моих гостей. Весьма неплохие люди, хотя в их жилах не течет дворянская кровь. Кстати, все они являются клиентами банкирского дома вашей светлости, – сказал управляющий луккским филиалом его банка, поклонившись, затем хихикнув, добавил: – благодаря, разумеется, рвению покорного слуги вашей светлости.

– Мне надо поговорить с вами, синьор Реффаи. Наедине.

– О, найдется и для этого время. – И хозяин угодливо Закивал головой.

Глядя на него, Леонардо невольно подумал: «До чего же физиономия этого старого дельца похожа на лисью».

Человек с лисьей физиономией провел их в зал, где за длинными столами, изобиловавшими яствами и винами, сидели гости.

Главу знатного дома Чести одни приветствовали озорно, с видом сообщников, иные – с утрированным почтением, но все нашли вполне естественным, что своего нежданного гостя хозяин посадил в центре, на почетное место за столом, которое до этого занимал сам.

Это позднее, далеко зашедшее за полночь пиршество в роскошном чужом доме впоследствии рисовалось в воспоминаниях Леонардо, как какое-то смутное, кошмарное сновидение.