«Не манит, скорее, прощается», – подумал Чести с горечью.

На сторожевой башне Пистойских ворот взвыл сигнал тревоги.

Чести не успел задать себе вопроса, что это значит, как Аннибал показал ему на группу вылетевших из городских ворот всадников.

– Они вооружены, – проговорил он.

– Будем надеяться, что погоня не за мной, – буркнул Чести и подал знак продолжать путь.

Однако надежда его не оправдалась.

Когда возле Поджо они скакали по мосту над стремившейся к Арно речушкой, то заметили, что с недавно покинутого ими холма теперь мчатся вооруженные всадники, латы их сверкают, на остриях копьев блестит солнце.

– Что это, погоня? За нами? – спросил растерянно Аннибал, который, видимо, только сейчас начал понимать, что хозяин его неспроста гонит лошадей. Андреа Чести не стал тратить время на объяснения.

– Скорей, да скорей же! – торопил он.

На беду, они уже миновали долину, начинался подъем в гору. Группа преследователей устрашающе приближалась.

– На Эмполи! – И Андреа Чести повернул на вьющуюся вдоль реки тропинку.

Тут-то и случилась беда: буланая Аннибала, круто повернувшись, споткнулась. Упав, подмяла ногу седока.

– Тысяча чертей! – яростно воскликнул Чести.

Увидев, как его провожатый тщетно пытается высвободиться из-под лошади, он спешился и подбежал к нему.

Буланая с громким ржанием барахталась на земле.

– Она сломала ногу, – простонал Аннибал.

– А с тобой что? – Чести попытался поставить одетого в кольчугу слугу на ноги. Но тщетно. Бедро молодого человека было вывернуто. Очевидно, он повредил кость.

– Да-а, ты, я вижу, порядком размяк, нежась у меня во дворце, – заключил Чести.

Преследователи, спустившись с холма, быстро приближались.

– Дай сюда золото! – приказал Чести.

Раненый, с трудом приподнявшись, потянулся к луке.

– Попросишь, чтобы тебя отвезли в город, – бросил сквозь зубы Чести, засовывая кожаные мешочки под изгиб своего седла. – И ни слова о том, куда мы направлялись.

Он вскочил в седло и пришпорил лошадь, оставив Аннибала одного среди дороги.

«Драгоценные минуты потрачены на возню с этим несчастным. Теперь от погони не уйти». Чести бешено гнал лошадь к Эмполи, обдумывая, как бы провести своих преследователей. Но кто же выдал?

Терзаясь сомнениями, он вдруг вспомнил коварный огонек в глазах Джентиле. Почти нет сомнений в том, что племянничек не без злого умысла впутал его в авантюристические планы молодых Питти. Не исключена возможность, что и этот сладкоречивый нотариус тоже разнюхал кое-что и навел на след наемников Медичи. Сэр Пьеро да Винчи. Винчи! Родной городок: отсюда до него – рукой подать. Какая спасительная мысль!

Недолго думая, он съехал у одного из поворотов с тропинки и, обогнув ивняк, повернул на север, взяв курс прямо на Винчи. В горы! Да, ясно, уйти с тосканских земель он сможет только через горы. Ему не удалось пробраться в Ливорно? Ну и что ж, он спрячется в Лукке и оттуда свяжется со своим судном. А найдет ли он дорогу в горах? До Винчи путь знаком, тут не заблудишься. А потом он подыщет себе проводника. К тому же там проживает семейство Кортенуова. Оно также настроено против Медичи. Сам Кортенуова живет изгнанником в родном поместье. Лет десять уже не бывал он во Флоренции. Да, мысль о родных местах явилась как нельзя более кстати. Кому придет в голову разыскивать его в заброшенной окрестности Монте-Альбано? В Лукке находится еще и старый Реффаи. А преследователи пускай себе рыщут, пусть разыскивают исчезнувшего всадника и прочесывают все закоулки хоть до самой Пизы, хоть до берега морского.

От души отлегло, и Чести спокойно стал взбираться по склону. Вскоре у края каштановой рощи он обнаружил дорогу, ведущую в сторону Винчи, и по ней продолжал путь вверх. Он уже достиг первой седловины Монте-Альбано, когда, пожалев гнедую, решил сделать привал. Он молодцевато соскочил с лошади и, забыв про усталость, как в полные приключений дни своей юности, легким, быстрым шагом направился к поросшей оливами возвышенности. Отсюда, с походившей на террасу полянки он мог наблюдать, как его преследователи, сверкая латами, пронеслись мимо по тропинке вдоль реки. Растерянные, ослепленные расплавленным золотом заходящего солнца, они неслись сломя голову вдаль, к морю.

Небесное светило еще не совсем скрылось, когда одинокий всадник подъезжал к горному селению, но предвестница сумерек, лиловатая пелена, уже опустилась на далекую пизанскую равнину. Чести напоил у водопада лошадь и уже готов был вновь вскочить в седло, когда из оливковой рощи вышел необычного вида старик.

Наш путник не смог бы сразу ответить, чем удивил его этот человек. Длинной белоснежной бородой? Нет, отнюдь нет. Быть может, одеждой из зеленого сукна, по которой его в равной мере можно было принять и за горожанина и за землевладельца? Пожалуй, тоже нет. Разве что холеностью, подтянутостью, казавшейся здесь, в глуши гор странной? Опрятным суконным камзолом, белоснежной рукой с длинными тонкими пальцами, опиравшейся на резную палку? Впрочем, и в этом не было ничего особенного. Ничего не было примечательного и в речи старика, когда тот обратился к Чести. Вот, может, глаза? Да, видимо, все дело было именно в его глазах. Синие и ясные, они, казалось, отражали чистое небо на заре…

После обмена приветствиями старик еще некоторое время не сводил с Чести своего внимательного взгляда.

– Мне девяносто четыре года, – сказал он просто, и в его совсем не стариковском голосе не было и следа хвастовства. – Я прожил девяносто четыре года, по все же узнаю еще благородного сына Флоренции. Что же его привело вновь в паши края? И чтобы этот вопрос не показался нескромным, позволю себе напомнить синьору Андреа, что мы уже встречались. Зовут меня Антонио. Антонио да Винчи. Я отец нотариуса сэра Пьеро.

Эти слова вызвали вдруг в памяти Чести праздник сбора винограда. То было давным-давно. Лет двадцать, а может, двадцать пять назад. В то время еще и старый Кортенуова был жив. Гулянье было устроено во дворе его замка. Молодежь хвастала силой, удальцы фехтовали, перетягивали палку, катали гигантские бочки. И тогда подле вечернего костра остановился седобородый человек. Он с улыбкой начал вертеть над головой железный брус для перекатывания бочек. И вдруг среди внезапно наступившей тишины он согнул этот брус, как камышовую тростинку.

«А ну, удальцы, разогните!» – крикнул он парням через плечо.

Но напрасно засучивали молодые люди рукава – все до одного терпели неудачу.

«Друг мой Антонио! – обратился к нему наконец хозяин дома, качая головой. – Зачем же ты конфузишь наших юношей? То, чего ты от них требуешь, у тебя тоже не получилось бы, не только что теперь, но даже в расцвете твоих лет».

«Ой ли?» – снова улыбнулся старик и опять взялся за брус.

И разогнул его.

«Почти выпрямил», – вспомнил теперь Чести.

Напрасно наводил сейчас синьор Андреа разговор на этот давнишний случай – из памяти Антонио его, видимо, бесследно унесло время. Это и было самым странным. О своих успехах, о триумфе на гулянии, о победе над парнями вспомнить он не мог, а вот лицо прибывшего тогда на праздник флорентийского гостя навсегда врезалось ему в память. А ведь с тех пор…

– Над вашей милостью тоже не бесследно пролетело время, – указал старец длинным пальцем на седые волосы Чести, как бы ответив этим на его безмолвный вопрос.

– Увы, – кивнул тот.

– Я только не возьму в толк, – начал размышлять вслух старый Антонио, – почему ваша милость вспомнил теперь о сборе винограда? Ведь до праздника еще далековато.

– На этот раз я здесь не ради праздника. Хотел бы найти моего друга Кортенуова.

– В таком случае вашей милости не повезло. Все семейство выехало из замка на целую неделю. Они отправились в Пистою на свадьбу.

– К Галацци, что ли, поехали?

– Ну вот, ваша милость, стало быть, и сам знает. Выходит, вы вовсе и не его ищете.

– Я ищу свое счастье, почтеннейший Антонио. Может быть, даже вы мне поможете вместо Кортенуова?