Она раскраснелась, и румянец щек в сочетании с ее черными блестящими волосами выглядел прелестно. Она, похоже, уже изрядно опьянела.

Луиза потянула Поппи за руку.

– Пожалуйста, садитесь рядом со мной, – пригласила она. – Как у вас чудесно уложены волосы. Возьмите мой стакан, я из него не пила, только понюхала – не выношу крепкие напитки.

– Не знаю, смогу ли это выпить, – сказала Поппи, но все же отпила из стакана. Напиток оказался замечательным: он пах корицей, вином и Рождеством. – Понимаете, мне нужна помощь.

Исидора немного осоловело покосилась на нее.

– Хотите, чтобы мы выставили отсюда вашего мужа? – предположила она и повернулась к хозяйке: – Джемма, зачем вы так непредусмотрительно позволили герцогу приехать на этот прием после того, что он натворил на предыдущем?

– Его пригласила я, – поспешно сказала Поппи.

Исидора раскрыла рот от изумления:

– Вы?!

– Да, потому что я хотела… потому что я изменила свое мнение.

– О чем?

– О нем.

– Ты решила, что синица в руках лучше, чем натуралист в кустах, да? – с улыбкой пошутила Джемма.

– Да, – ответила Поппи.

– Так чем мы можем вам помочь? – спросила Исидора, отпив из стакана.

– Осторожно, дорогая, не то у вас завтра будет ужасно болеть голова, – предупредила ее Луиза. – И еще – только, пожалуйста, без обид – вы уже порядком разрумянились.

– Я всегда от спиртного краснею, как свекла. Но кому до этого есть дело? Муж бог знает где, путешествует то ли по Индии, то ли по Китаю, так что я могу заливаться краской сколько душе угодно, он не будет возражать… – Исидора сделала еще один глоток.

– Ваш муж просто ничтожество, – прямо, без экивоков заявила Джемма. – Милая, если хочется, краснейте, сколько душе угодно, никто и слова не скажет.

– Кажется, скоро я устрою какую-нибудь сумасбродную выходку, – проговорила Исидора немного невнятно.

– Несомненно, – живо откликнулась на ее реплику Луиза. – Когда придет время, мы приведем вас в чувство. На нетрезвую голову лучше не сумасбродить.

– Я тоже хочу выкинуть что-нибудь безрассудное, – заявила Поппи, сделав большой глоток пунша. Она явно считала, что небольшое опьянение сумасбродным выходкам не помеха.

– И вы? – повернулась к ней Исидора. – Что, ваш муж тоже уезжает в Индию?

Воспользовавшись моментом, Луиза забрала у нее стакан.

– С вас на сегодня хватит, дорогая Исидора, – сказала она. – Выпитого вами достаточно для того, чтобы проспать сочельник и все рождественские торжества.

– Не уверена, что мы сможем отметить празднике размахом, – встревоженно заметила Джемма. – Дворецкий сообщил, что Вильерсу совсем плохо. Я поднялась было наверх его проведать, но мне сказали, что он снова спит. Похоже, он проспал весь день.

– Вот бедняга, – с сочувственной гримаской проговорила Исидора. – Я тут подумала, не выйти ли мне замуж за него вместо своего вечного путешественника? Увы, это возможно только при условии, что Вильерс выживет.

– А я и не знала, что он вам нравится, – удивилась Джемма.

– По правде говоря, я его едва знаю. Но он герцог! Мне только и надо, что стереть на брачном свидетельстве имя мужа и вписать имя герцога. Выгодный обмен. Один герцог в Англии стоит двоих в Индии.

– Кстати, о герцогах, – вспомнила Джемма. – Что мы можем для тебя сделать, Поппи?

– Видишь ли, – ответила Поппи, которая уже прикончила свой стаканчик пунша и наслаждалась разливавшимся по телу приятным теплом, – Флетч говорит, что после нескольких лет брака мужчина теряет интерес к жене. Я больше не интересую его как женщина.

– Bastardo![20] – презрительно бросила Исидора.

Она взяла из рук Джеммы стакан и отпила из него.

– Я хочу заманить его в свою постель, – призналась Поппи.

– О, да вы такая же красная, как я! – заметила наблюдательная Исидора.

– Поппи, ты станешь настоящей роковой женщиной, – ухмыльнулась Джемма и, взяв младшую подругу за руку, скомандовала: – Луиза, Исидора, наверх!

Сидя за карточным столом, Флетч размышлял о том, что странноватого вида дворецкий должен знать, в какой комнат остановилась Поппи. Из задумчивости его вывело многозначительное покашливание сидевшего напротив Бомона. Флетч взглянул на хозяина дома – тот положил карты на стол и смотрел на партнера смеющимися глазами.

– Что такое? – удивился Флетч.

– Оглянитесь, – посоветовал Бомон, вставая со стула. – Думаю, это зрелище предназначено для вас, а не для меня.

Флетч тоже встал и повернулся к дверям.

В них входила Поппи. Но как она преобразилась!

За ужином она со своей обычной высокой прической без пудры была, как всегда, прелестна. Теперь же в гостиную вошла настоящая красавица куртизанка, достойная внимания принца крови. Собранные наверху локоны, перехваченные нитью сверкающих драгоценных камней, венчали ее голову, как корона, при этом несколько локонов падали на плечи. Густо подведенные черным голубые глаза казались гораздо больше и выразительнее, алые губы насмешливо улыбались.

Вырез темно-красного, почти черного платья Поппи был очень глубок, и саму белоснежную грудь скрывал от нескромных взоров лишь небольшой кусочек тончайшего кружева. Эффектное ожерелье с подвеской, лежавшей в ложбинке между грудей, довершало картину.

Гости и слуги, находившиеся в гостиной, остолбенели.

Флетч двинулся вперед, сдерживая себя, чтобы не броситься перед женой на колени.

Поппи остановилась, поощряюще приподняв уголки алых губ.

– Добрый вечер, мадам, – проговорил Флетч, склоняясь в низком поклоне.

– Bon soir,[21] – ответила она, и ее голос не напоминал нежные переливы колокольчика, как раньше, нет, это был хриплый, требовательный голос искушенной в любви француженки.

Переговариваясь и смеясь, в гостиную вслед за Поппи вошли Джемма с подругами, но Флетч не сводил глаз с жены. В ее глазах не было даже тени сомнения, потому что она точно знала, чего хочет. А хотела она его, Флетча.

– Я здесь всего на один вечер, – продолжала Поппи.

– Вы приехали в гости? Откуда?

– Из Франции.

– Не желаете ли пунша или еще чего-нибудь, мадемуазель?

– Увы, – сказала она, опуская ресницы, такие возмутительно черные и длинные, что Флетч ощутил томление плоти, – я не мадемуазель.

– Вы замужем, не так ли? – спросил он, беря ее руку и поднося к губам. – А я одинок.

Поппи пожала плечами:

– Почему? Я нахожу брак весьма интересным состоянием.

– Вот как?

– Конечно! Только брак дает женщине возможность понять, чего она на самом деле хочет.

Джемма рассмеялась, но Флетч остался серьезным – он был слишком взволнован, чтобы смеяться. Сердце в его груди билось, как бешеное: он превратился в неистового охотника, преследующего добычу, в первобытного дикаря, который жаждет бросить женщину на свое убогое ложе и овладеть ею. Ах, как ему хотелось перекинуть Поппи через плечо и унести наверх, такую соблазнительную, такую желанную! Он посмотрел на грудь жены в вырезе платья.

– И что же вы еще поняли в браке? – спросил он. – Каково ваше желание, мадам? – Ее глаза на мгновение утратили игривость, взгляд стал серьезным. – Чего ты хочешь, Поппи? – повторил Флетч, вновь поднося к губам руку жены. Даже от легкого прикосновения к ее коже по его телу пробежала дрожь.

– Я хочу тебя! – тихо ответила Поппи и обожгла его еще одним пленительным, опасным для мужских сердец взглядом. – Я хочу тебя.

Единственным оправданием для Флетча могло послужить то, что он совершенно потерял голову. Прямо в гостиной, в присутствии множества посмеивавшихся пэров и по меньшей мере двоих-троих лакеев, не говоря уже о дворецком, герцог Флетчер заключил в объятия свою супругу, а потом бросился с ней вон из гостиной, наверх, туда, где находились комнаты для гостей.

Уход из этого бренного мира оказался делом нелегким и затяжным. Вильерс считал, что уже приготовился к неизбежному концу, но тот оказался слишком долгим и мучительным. Врач-шотландец распорядился прекратить орошение раны терпентином, но при последовавшем затем осмотре у него разочарованно вытянулось лицо. Вильерс и сам предчувствовал недоброе: хотя приступы лихорадки мучили уже меньше, страшный упадок сил убивал в нем последнюю надежду, как бывает, когда неудержимый отлив уносит потерпевшего кораблекрушение прочь от спасительного берега.