– Есть еще одно место, которое надо сделать более женственным, миссис Феррерс, – сказал он.

– Не лучше ли предоставить это дело одной из горничных? – предложила экономка, еще раз с сомнением оглядев его нелепую фигуру. – Например, Бетти – настоящая артистка, ей-богу.

– Нет, – покачал головой Финчли. – Герцог никогда не простит мне, если я позволю женщине увидеть его в нынешнем состоянии.

– Да, Бетти не должна лишиться работы, – обиженно поджав губы, ответила миссис Феррерс. – У нее на руках три сестры, мал мала меньше.

– Вот видите! Значит, я должен сделать все сам.

– Надеюсь, вы не рассердитесь на мое замечание, мистер Финчли, но у вас очень волосатые руки.

– Не прикрыть ли их шалью? Я пытался натянуть на себя то красное платье с длинными рукавами, но оно мне безнадежно мало.

– Что ж, для мужчины, переодетого женщиной, вы выглядите наилучшим образом. Я дам вам шаль, а грудь вы прикроете кружевной косынкой, тогда не будут заметны и черные волосы, выбивающиеся из-под корсажа.

– Может быть, их лучше сбрить?

Миссис Феррерс сделала шаг назад и окинула камердинера оценивающим взглядом.

– У его светлости страшная лихорадка, он едва в состоянии открыть глаза… – добавил Финчли для убедительности.

– А ему много и не надо. Углядит ваши ручищи и подумает, что ему привиделся кошмар.

Застонав от отчаяния, камердинер сдался на милость миссис Феррерс.

– Готово, – угрюмо произнес он через несколько минут, выполнив все ее указания.

– Шали подходящего размера не нашлось, – с этими словами экономка накинула ему на плечи кусок какой-то ткани. – Но не волнуйтесь, мистер Финчли, пасхальная скатерть из малой столовой на вас будет выглядеть ничуть не хуже. Вот теперь все действительно готово!

Даже не посмотревшись в зеркало, камердинер двинулся к двери.

– Старайтесь идти легкой походкой, мистер Финчли, – напутствовала его женщина. – Вы же не хотите растревожить его светлость своим топотом, правда? И не забудьте, что вы должны говорить высоким женским голосом и негромко.

Распахнув дверь герцогской спальни, Финчли объявил своим обычным голосом:

– Ваша светлость, герцогиня Бомон прибыла к вам с визитом, чтобы сделать свой ход в шахматной партии.

– Отлично! – воодушевился раненый. Он сбросил ночной колпак и сел в кровати. – Да здесь темно, как у волка в глотке! Как, по-твоему, мы будем играть в темноте, Финчли? Принеси лампу!

– Ах, не надо лампы, я и так все прекрасно вижу, ваша светлость, – проворковал женским голосом камердинер. Вобрав голову в плечи, чтобы казаться меньше ростом, он приблизился к кровати Вильерса. – Мы можем продолжить игру?

Герцог уставился на Финчли, тот занервничал и немного отступил назад. Но волновался он напрасно – раненый явно принял его за герцогиню Бомон, потому что сказал:

– Вы похожи на привидение, Джемма! Зачем вы завернулись в эту белую шаль? По-моему, ваш нынешний наряд вряд ли воспламенит воображение лондонских джентльменов.

Лакей подал Финчли шахматную доску.

– Я поставлю свою пешку вот сюда, ваша светлость, – прощебетал камердинер. – Делайте ход, милорд, и я отправлюсь домой.

Но герцог вдруг закрыл глаза, по-видимому, утомленный столь длительным усилием. Финчли чуть-чуть пододвинул шахматную доску поближе к нему. Раненый снова открыл глаза и стал смотреть на фигуры.

– Джемма, – проговорил он наконец, – когда вы смотрите на ладью, она не встает на задние лапы и не ластится к вам?

– Нет, никогда, ваша светлость, – тонким голоском проговорил дворецкий, обменявшись многозначительным взглядом с лакеем.

Вильерс уже потянулся к доске, как вдруг его рука замерла в нескольких сантиметрах от шахматных фигур.

– Ваша светлость? – пискнул Финчли.

Вильерс медленно-медленно повернул к нему голову и оглядел от макушки завитого парика до кринолина, чуть задержавшись на чисто выбритом подбородке и на красноватой коже над вырезом платья.

– Финчли, – произнес он ясным, совершенно нормальным голосом, – мне кажется, я теряю рассудок. Признайся, ты приложил к этому руку?

– Я не Финчли, а герцогиня Бомон. – попытался исправить положение камердинер.

– Вот как? Тогда вы разительно переменились, герцогиня. Может быть, вы пережили какое-то сильное потрясение, которое стало причиной столь резких изменений?

Финчли судорожно сглотнул – неужели герцог пришел в себя?

– Вы так беспокоились, что пропустите следующий ход в партии с герцогиней… – несмело забормотал он.

– Я весь потный, – прервал его признание герцог. – Немедленно приготовь мне ванну. Я же не могу развлекать герцогиню, пока не приведу себя в порядок, не правда ли?

– Я тоже так думаю, – согласился верный слуга и не удержался от вопроса: – Но каким образом…

– Ко мне вернулся разум? – снова перебил его Вильерс. – Видишь ли, Финчли, герцогиня Бомон начала эту партию, двинув пешку от ферзя на два поля. Мысль о том, что она хочет пойти королевским конем на край доски, так меня поразила, что я вышел из лихорадочного забытья. Она никогда не сделает такой ход в этом дебюте. Полагаю, я был лишен способности ясно мыслить?

– Да, ваша светлость.

Вильерс огляделся вокруг:

– Какой сегодня день?

– Суббота, милорд, – ответил камердинер и с видимой неохотой добавил: – Вы прикованы к постели уже десять дней.

– А что они говорят по этому поводу? – спросил герцог, закрыв глаза.

– Кто?

– Доктора, болван!

– Болезнь может продлиться еще некоторое время, – пустился в объяснения камердинер. – Бандерспит говорит, что иногда такая лихорадка затягивается на месяцы.

– Что значит «затягивается»? А потом?

– Больные выздоравливают, – заверил слуга, мысленно кляня себя за неудачное слово.

– Напиши записку герцогине с просьбой отложить на время нашу партию, – продолжал Вильерс, не обращая на него внимания. – И вот что – пошли за моим поверенным, пока я еще в своем уме.

– Конечно, ваша светлость. Обычно вы приходите в себя по утрам.

– Я ничего не помню, – герцог с досадой потер лоб, – как будто та проклятая дуэль состоялась вчера.

Опытный взгляд Финчли заметил приближение нового приступа безумия.

– Пожалуй, я приведу поверенного завтра утром, – сказал он.

Вильерс пристально посмотрел ему в глаза:

– Пожалуйста, перед его приходом напомни мне, что я умираю, на случай если я забуду о цели его визита.

У Финчли сжалось сердце, но он как ни в чем не бывало поклонился хозяину:

– Как вам будет угодно, ваша светлость.

Две недели спустя

15 мая

Джемма перечитывала трактат «О благородной игре в шахматы», когда ее горничная Бригитт, тихонько постучав в дверь, сказала, что герцогиня Флетчер просит позволения войти. Джемма тотчас поднялась.

– Поппи, дорогая, ты прелестно выглядишь! – приветствовала она вошедшую подругу.

– Боюсь, я – наихудшая из ваших гостей, Джемма, – заметила та.

Точнее было бы сказать – самая необычная. Большую часть времени Поппи проводила у себя в комнате, по словам горничных, за чтением книг. И еще, вне всякого сомнения, молодая герцогиня много плакала.

– Нет ничего лучше гостя, который почти не показывается хозяевам на глаза, – пошутила Джемма, чтобы приободрить подругу.

– Не думала, что есть книги, посвященные шахматам, – заметила Поппи, коснувшись рукой трактата, который читала Джемма.

– Есть, и их немало.

– Надеюсь, ты извинишь мое невежество… Я знаю, что ты отличная шахматистка и сейчас играешь одновременно против герцога Вильерса и своего супруга.

Джемма бросила на Поппи взгляд из-под ресниц – возможно, подруге известны и самые предосудительные детали ее пари, так что скрывать их нет смысла.

– Да, играю, – кивнула хозяйка. – Мы делаем по одному ходу в день. Если в каком-либо из матчей дело дойдет до третьей партии, то она будет сыграна вслепую и в постели.