— Я очень люблю тебя, Бэби. Очень!

— Я знаю, — согласилась она. — А погода будет хорошая, можешь не сомневаться. Идем спать! Завтра я тебе не позволю валяться до полудня. Надо же хоть иногда на пляж выбираться, раз уж мы на море.

И мы легли.

Как это ни смешно, погода назавтра испортилась. Дождя, правда, не было, но не было и солнца, а на море бушевал шторм. В связи с этим идти туда не имело смысла, поэтому практичная Бэби решила истратить освободившиеся часы на встречу с Толиком Савченко, дабы узнать у него последние новости. Я же сперва хотела поспать, но потом предпочла отправиться на пляж, полюбоваться на бушующую стихию.

Стихия того стоила. Лежа на топчане посереди шумной толпы, трудно оценить все величие моря. Оно кажется огромной массой воды, да и только. Совсем другое — теперь, когда мы наедине. Природа вообще не любит, если людей слишком много. В таких случаях она прячется и водит нас за нос, подстраиваясь под примитивный уровень человеческого восприятия. Только общение с нею один на один позволяет понять нечто, недоступное в обычные моменты ни разуму, ни чувствам.

Однако долго восторгаться мне не пришлось. Я услышала пронзительный, какой-то ультразвуковой крик. Сердце мое так и ухнуло. Два раза этот крик был предвестником смерти. Что он означает теперь? В ужасе вскочив на ноги, я принялась озираться.

Невдалеке у самой кромки воды стояла Лида. Нет, не совсем стояла. Она предпринимала отчаянные попытки броситься в море, но волны выталкивали ее обратно. И слава богу! Я знала, что она совершенно не умеет плавать.

Взгляд мой скользнул в глубину, и я обнаружила там Максима. Только мальчишке может ударить в голову купаться при подобном шторме! Опыт учит, что войти в воду при этом вполне реально — главное, умело на нее лечь, а вот для выхода требуется физическая сила. Волна опрокидывает тебя и утягивает обратно, поэтому надо суметь устоять. Максим еще маленький — откуда у него возьмется сила? Вот он и бьется, захлебываясь и с трудом держась на поверхности. Хотя биться ни в коем случае нельзя! От этого лишь быстрее устанешь.

Я плаваю превосходно. Даже лучше Бэби, честное слово! Вода для меня всегда — друг, а не враг. Так что я быстренько скинула одежду и поплыла.

Самое смешное, вытолкнуть Максима оказалось гораздо проще, чем выбраться самой. Он легкий, и с ним проблем не было. Со мной же… ну, короче, выбралась же — иначе некому было бы писать эти строки, правда? Значит, и говорить не о чем.

Лида, белая, как полотно, ударила сына по лицу, да так, что он упал. Тогда она бросилась на колени рядом с ним и, рыдая, принялась обнимать и целовать его.

— Как ты мог! — кричала она. — Ты подумал обо мне! О бабушке! Ты подумал, что будет с нами, если ты утонешь! Ты подумал, как мы будем без тебя жить?

— А вы бы огорчились? — с робкой надеждой выдавил мальчик. — Ты меня не дуришь? Вы бы плакали, без дураков?

— Мы бы плакали всю оставшуюся жизнь, день и ночь, а у бабушки был бы третий инсульт, и она бы больше никогда не встала с постели.

Я почувствовала себя лишней и начала потихоньку отступать, но Лида, похоже, умела видеть затылком. Она вскочила, обхватила меня руками и судорожно, быстро повторяла:

— Не уходи, Оленька! Девочка ты наша! Ласточка ты наша! Красавица ты наша! Побудь немножко с нами, родная ты наша!

Я попыталась объяснить, что при моем умении плавать ничем не рисковала, но Лида была невменяема и не хотела слушать. Ее колотило, и она стиснула нас с Максимом обоих одновременно, словно опасалась, как бы мы вновь не бросились в бушующую стихию.

— Значит, вы с мамой Таней меня любите? — все еще недоверчиво, но с проступающим ликованием уточнил Максим. — Взаправду любите? По-честному?

— А то ты не видишь? — ответила ему я, а Лида упавшим голосом произнесла:

— Только не вздумай сделать этого еще раз! Убью своими руками! Мы тебя любим живого. В тебе — вся наша жизнь, понимаешь?

Не зная, как себя вести, я спросила:

— Бабушка — ваша мама?

— Нет, мама мужа. Максик называет ее мама Таня. Удивительная женщина! После двух инсультов в свои семьдесят девять она еще в полном разуме, представляешь? И даже может пройти по квартире, если ее поддерживать. Никогда не сходит под себя, такая молодец! Вот, отпустила нас с Максиком на юг. Езжайте, говорит, вам надо от меня отдохнуть, вам так со мною тяжело. Ну, бывает, конечно, тяжеловато, но кому легко, правда? Хотя сейчас, конечно, сердце за нее изболелось. Как она там, без нас?

— А кто за ней сейчас ухаживает?

— Ее дочь, сестра моего бывшего. Я уговорила ее это время у нас пожить. В конце концов, это же ее родная мать! Не говоря уж о том, что мама Таня в свое время ради дочери разменяла квартиру, так что Верочка обязана ей своим жильем, а мы оказались в однокомнатной.

— Втроем? — посочувствовала я.

— Ну, да. А раньше жил еще и бывший. Правда, комната большая, и мы сделали капитальную перегородку, но все равно. Слава богу, зато бывший не может ничего у нас оттяпать. Живет у своей нынешней. У нее с жильем хорошо, двухкомнатная, но прописывать она его не прописывает. Прописан он все еще у нас.

— А почему он не возьмет свою маму к себе?

Вроде и неловко интересоваться, а вырвалось.

— Ну… все мужики сволочи, это известно. Женился на молодой мамзели, ей и гостей позвать надо, и в ресторан сходить, а при полупарализованном человеке разве ж это получится? Бывший мне сразу сказал: не имею, мол, права взваливать на бедную Светочку такую обузу. Она такая юная, такая нежная, где ж ей каждый день подмывать старую женщину? Она не для того создана природой. А я, видимо, для того. Я уже не юная и не нежная.

У меня закипело в душе, и я гневно заявила:

— Совести у него нет, вот что!

— Ну, — пожала плечами Лида, — в чем-то он и прав. Ну, спихнула бы я маму Таню им. Что, стали бы они ее обслуживать, как я? В лучшем случае дотащили бы пару раз в день до туалета да тарелку супа поставили. Сколько бы она у них прожила и, главное, как? А у меня она ухожена, обстирана. Я ей недавно зубы новые вставила. Не посчиталась с расходами и вставила! Когда Максик был маленький, она мне всегда помогала, так что, не имеет права на старости лет хоть немножко пожевать? Она не жалуется, но я же вижу — ей это протертое надоело хуже горькой редьки!

Стыд резанул меня по сердцу. Лида стеснялась отсутствия нескольких зубов, даже улыбаться опасалась по-настоящему, однако на все деньги вставила зубы не себе, а свекрови. А я смела думать — женщина опустилась и совершенно за собою не следит! Я смела осуждать ее и считала правильным отобрать у нее единственного ребенка, в котором вся ее жизнь! И за что? Лишь за то, что она отзывалась о нас за глаза в недостаточно изысканных выражениях! Эстетка нашлась! Никогда, никогда нельзя подгонять другого человека под свои личные мерки. Никогда, никогда нельзя делать выводы о чужой душе на основании слов. Слова летучи, слова неадекватны, слова фальшивы. Поступки — вот единственный критерий.

— Тяжелая у нас смена, да? — с трудом произнесла я, почему-то не в силах больше молчать. — В кои-то веки вы поехали отдохнуть, а тут…

— Да, — кивнула моя собеседница. Она понемногу приходила в норму. — Я часто думаю об этих смертях. Особенно о Пете. Для мужика он был еще и неплох. По крайней мере, порядочный. Только непутевый какой-то. Угораздило втрескаться в твою Аньку. Ежу понятно, что он ей не нужен. И угораздило так нелепо погибнуть! Леша, тот как-то больше соответствует подобной смерти, а Петя… Он ведь и по тропинке-то этой дурацкой не ходил никогда, всегда шел в обход, по освещенной части. А тут черт попутал. Я, конечно, виновата. Не стоило его так сразу пугать, с ним надо поосторожнее. А я поторопилась, вот он и сбежал в ужасе, не разбирая дороги. Я была уверена, что все еще можно исправить, а его убили, и исправить уже ничего нельзя. Впрочем, все это пустяки. Главное, ты спасла Максика.