– Черт! – ругнулся он.

Надо было поставить на режим «без звука». Сообщение от Клары.

Перезв. мне. Срочно. Клара.

16.45. Но сообщение отправлено еще вчера. Пьер подумал, что все же подождет, когда будет более подходящее время для звонка. Не говоря уже о том, что если он позвонит сейчас, то проведет у телефона весь остаток ночи.

Ему показалось, он понял, из какой комнаты льется свет: бальный зал, пристроенный к вилле, покрытый чем-то вроде палаточной ткани в зеленую и белую полоску. Свет шел изнутри и рассеянно освещал соседнюю аллею и сад. Странно. Пьер был готов поклясться, что, когда он ложился спать, свет не горел. Он точно помнил: он тогда высунулся из окна, пытаясь разглядеть версальский замок с подсветкой.

Охранник снова зажег лампы в саду? Если да, то почему? Молодой человек производил впечатление компетентного человека. Наверное, он тут же узнал Эмму, когда они приехали, даже в темноте. Если бы он ее не узнал, им пришлось бы провести ночь на улице, прежде чем они смогли бы связаться с Амелией Баретт в США и получить ее разрешение на вселение. Код доступа, открывавший тяжелые зеленые ворота виллы «Трианон», реагировал только на считывание параметров крови нескольких человек. Если точно, то шести, как им рассказал охранник: Баретта, Амелии, их детей, самого охранника. И Эммы, которая с удивлением узнала, что числится среди этих «шести». Удивление было вызвано тем, что она никогда не была другом семьи и никогда не использовала эту возможность.

Бронированная дверь дома открывалась тем же ключом безопасности, но охранник его дезактивировал.

– Я отключу сигнализацию на входе, – сказал он уверенным тоном. – Иначе вы не уснете! Первый же, кто выйдет подышать, включит ее. Доброй ночи!

Пьер открыл дверь гостиной и вошел. Уже в эту ночь, только приехав, ему казалось, что все это сон. Стены гостиной были покрыты бледно-розовыми обоями и украшены зеленой лепкой того же цвета, который ошарашенный наблюдатель видел на потолке. Поразительный контраст между, с одной стороны, половицами массивного дуба, мебелью XVIII века, зеркалами, люстрами, тщательно отделанным камином и, с другой стороны, электронными экранами, сигнальными лампочками и пультами. Эмма объяснила им, что Баретт модернизировал виллу «Трианон» по планам Элси де Вульф. Он тщательно изучил десятки репродукций рисунков и фотографий того времени. Соединение двух миров – изогнутой лепнины и чистой линии, позолоты и стального покрытия – было взрывоопасным.

Рядом с креслом Людовика XV белые зажимы с телескопическими ручками защищали корпуса маленьких плазменных экранов. Три плоских экрана на стене оживали, когда в комнату кто-то заходил. На первом – фотография Баретта и Эммы в студенческие годы, под ручку. На втором время от времени появлялись различные вертикальные разноцветные полосы. Увидев их, Гранье изобразил удивление и восторг.

– Прекрасно, эта вещь прекрасна! Кто сделал это? И кого это изображает?

Эмма ответила:

– Меня.

– Какой юмор, дорогая моя, какой юмор! В такой час…

Ответ был резким.

– Тем не менее это правда. Картина очень точно воспроизводит матрицу моего генетического кода. Сделал один калифорнийский художник. Произведение цифрового искусства.

– И вам это кажется милым?

– В любом случае, Дэну очень нравилось.

– Не без причины. Самый интимный портрет, какой только возможен…

Рассмеявшись, Эмма прервала сомнительную похвалу Гранье, но ее смех был настолько вынужденный, что Пьер подумал, не смех ли это сквозь слезы.

Пока она объясняла вторую картину, на первом экране сменялись одно за другим изображения. Девочка примерно четырех лет, волосы забраны в длинные хвостики, в коротком миткалевом платье, хохотавшей во все горло, за обеденным столом.

Потом та же девочка постарше, со стрижкой каре, задувает свечи на большом кремовом торте. Наконец, девушка семнадцати-восемнадцати лет позирует перед камерой.

– Тоже ты, само собой? – спросил Пьер.

Он бы дорого заплатил за то, чтобы поближе узнать этого подростка с нежной улыбкой, позировавшего для фотографии, в шортах, с банным полотенцем в руке и волосами, развевающимися по ветру. Он узнал ее зеленые глаза, длинные пальцы и уже невероятно длинные ноги. Сколько Пьер себя помнил, он всегда завидовал Дэну Баретту… и не только его таланту программиста.

– Знаешь, Дэн был не из тех, кто устраивает чей бы то ни было культ. Если бы он знал, что приедете вы, он выделил бы по экрану каждому из вас.

– Как это?

Она вздохнула.

– Я первая открыла дверь. Украшение гостиной и спален подстраивается под приглашенных. Достаточно дотронуться до ручки комнаты, и ваши оцифрованные отпечатки отправляются в центральный компьютер, который программирует экраны. Думаешь, Амелия стала бы терпеть мой портрет?..

– То есть предполагается, что отпечатки уже есть в базе данных компьютера? – перебил ее Пьер.

– Записаны все друзья Дэна, знакомые, ВИП-персо-ны. По крайней мере в его доме в Кейп-Код. Я думаю, здесь просто продублирована та система. Дэн любил удивлять людей и делать им приятное, и…

Ее голос оборвался. Гранье протянул ей руку. Мужественный защитник. Рука на плече. Ему даже не надо было говорить.

Эмма с опущенными глазами и тихим «спасибо» на губах, очевидно, была ему признательна. Пьер всегда ненавидел свое неумение выражать свои чувства, неумение находить нужные слова.

– А третий экран? Он не имеет к тебе никакого отношения?..

Это был портрет мужчины средних лет – пудра, парик, рубашка с жабо.

– Слушай, а ведь правда. Ошибка вышла, – задумчиво ответила Эмма. – Помнится, последний раз, когда я тут была, на экране воспроизводилось «Ню в желтом», одно из любимых моих полотен Модильяни, и несколько вещей Матисса. Этот парень совсем не в моем вкусе.

Гранье подошел к экрану. Затем повернулся, довольный собой, и подвел Эмму к экрану на стене.

– Не обманывайтесь, Эмма, это изображение касается вас больше, чем вам кажется. Ну же, догадайтесь!

– Жан-Филипп, вы очень милы, но загадки в полвторого ночи…

Гранье отпустил руку Эммы.

– Ну же, Эмма, неужели вы не узнаете Ленотра? Это портрет Андре Ленотра!

Воцарилось молчание. Пьер кивнул:

– Что ж, Эмма, ты была права. Дэн донес до тебя свое послание.

– Откуда он мог знать, что я приеду?

Озадаченные, они друг за другом поднялись наверх. В своей комнате, когда Эмма ушла, Пьер принялся проверять Google News по сотовому. Среди его сообщений не было новостей о новых катастрофах, но его это ничуть не утешило. Он лег спать с чувством неминуемой опасности. Странная ясность. Он подумал, что подобное чувство появляется в затишье перед бурей.

Свет зажегся, как только Пьер толкнул дверь большой гостиной. До выключателя он не дотронулся. Рассеянный свет лился из трех электрических светильников, вделанных в стену напротив камина; они придавали комнате вид собора. Спустя несколько секунд загорелись настенные экраны. Поскольку отпечатков Пьера не было в базе данных, компьютер показывал картинки по умолчанию: те же, что вчера. Эмма и Баретт в двадцать лет. Пьер снова подумал, что хозяин «Контролвэр» почти не изменился внешне. Его подруга, наоборот, обзавелась несколькими морщинками, которые он не мог не считать трогательными.

Пьер подошел к портрету Ленотра. Баретт на самом деле знал перед смертью, что Эмма приедет сюда? Он расставил по всему дому указания, чтобы навести ее на след кода? Ленотр спасет мир. Эти слова Баретта были единственным указанием, которое привело их на виллу «Трианон». Маловато. А если они ошибаются? Если портрет Ленотра остался здесь со времени последнего приезда Дэна?

– Что мы здесь вообще делаем? – повторил он вполголоса, разыскивая глазами дверь, которая вела в библиотеку.

Ему по-прежнему не давал покоя свет в саду. Пьер вернулся в коридор и открыл дверь, ведущую к пресловутой пристроенной комнате. Удивленный, он остановился на пороге. За двумя колоннами белого мрамора, высвеченными прожекторами, и тремя ступенями, которые когда-то вели в парк, был врыт бассейн. Большой бассейн двадцать метров на десять, отделанный каррарским мрамором. Он отражался в зеркалах и казался огромным. Почерк Баретта, точно не Элси, подумал Пьер.