– А если наложить на этот план здания, где, например, будет Большой Трианон?

– Вот здесь! – показал он, касаясь нижней части плана, почти пустой.

– Но ведь есть тоннели, проходящие под зданиями?

– Только со стороны Лесного Трианона…

Я настаивал:

– А может существовать проход, отходящий от одного из коридоров и проходящий под главным зданием?

Он нахмурился.

– Зачем вам надо, чтобы коридоры проходили под главным зданием? С другой стороны нет фонтанов!

– Мне откуда знать, зачем! Коридор, идущий к тайной комнате, например!

Он снова посмотрел на меня мрачным взглядом, как отец, недовольный своим сыном. Словно ему, маленькому смотрителю, приятно поправлять своего «короля».

– Ах, вот в чем дело! Вы тоже хотите найти секретные переходы! Народ ковыряется в Версале уже триста лет в поисках тайников и тайных дверей. Кое-какие есть… но не под садами же!

Он ударил ладонью по стене, затем по полу, покрытому серым линолеумом.

– Месье Баретт, это вопрос здравого смысла! Вы представляете себе, как Людовик Четырнадцатый просит своих садовников проводить его каждый раз в коридоры, когда ему нужно пройти в тайную комнату? Все должно было быть сложнее и не столь надежно, как несгораемый сейф, признайте!

Я был разочарован, на твоем лице тоже появилась кислая мина. Когда смотритель провожал нас до двери, в моей голове резонировал крик Кевина, с каким он всякий раз побеждал меня в видеоиграх:

– Game over, daddy! Game over!

Но на сей раз я не собирался признавать, что он прав. Я вернусь в Трианон, когда наступит ночь.

Ресторан был полон, но Эмма сразу нашла Гранье. Он разговаривал с блондинкой неопределенного возраста, в уголках губ которой пряталась заговорщическая улыбка. Гранье сидел напротив своей собеседницы на самом краю террасы, за столиком у самого стекла, защищавшего гостей ресторана от ветра. Справа от него простиралась гавань Арроманша, которая в ритме отступающего моря открывала свой бетонный скелет – молы, поставленные здесь во Вторую мировую войну союзниками, чтобы организовать высадку десанта и сброс грузов. Сегодня, разъеденные волнами, они проржавели так, что по ним нельзя ходить. Месть моря за вторжение.

Спутница Гранье была элегантна и хорошо сложена, несмотря на возраст, который выдавали седеющие волосы. Женщина развернула свой стул и вытянула ноги вдоль стола. Спортивные, плотно облегающие ее ноги брюки придавали ей энергичный вид. Спортсменка, никаких сомнений. Скорее, даже спортсменка в прошлом. Потому что лицо все же выдавало ее возраст. Ей, должно быть, за шестьдесят.

– Добрый день, Жан-Филипп! – поздоровалась Эмма, подходя к столику, тяжело дыша.

Триста метров, отделяющие отель «Оверлорд» от бара «Ла Марин», она пробежала.

– Эмма! Да вы бежали! Определенно, вы бегаете еще быстрее, чем плаваете!

У Эммы не было никакого желания выслушивать любезности. Она повернулась к подруге Гранье, чтобы поздороваться с ней. Эмме показалось, что они где-то уже встречались. Но Гранье ее опередил.

– Эмма, это Лидия. Лидия, это Эмма, – произнес он.

И ни слова больше. Гранье не любил потакать условностям и не пропускал случая продемонстрировать это.

Ни дав ни одной из них времени ответить, он продолжил:

– Но что это я, вы же, наверное, знаете друг друга, потому что обе участвуете в конгрессе! Эмма Шеннон, это Лидия Бессон. Лидия, это Эмма.

– Я была на вашем выступлении сегодня утром, – сказала Лидия.

Внезапно Эмма вспомнила, где видела эту женщину раньше: в танцевальной школе Парижской оперы. Она там директор.

– Вы мать Ребекки Шеннон, конечно же.

– Да, мы встречались, когда дочь поступала, я думаю. И на последнем спектакле – «Лебедином озере». Приятное воспоминание. Я приехала тогда из Сан-Франциско и не жалею об этом.

– Я знаю, мы здесь не для того, чтобы говорить о вашей дочери, – продолжила Лидия Бессон, – но она творит настоящие чудеса. У меня на нее большие надежды. – И закончила, повернувшись к Гранье: – Вот танцовщица, которая усвоила в самом раннем возрасте, что секрет успеха – работа, работа и еще раз работа.

Эмма стиснула зубы. Как только Лидия узнает, что вся работа проделана впустую, что теперь Ребекка хочет нянчиться с ребенком, а не танцевать, она будет потрясена. Но Эмма поостереглась говорить о планах своей дочери. Тот факт, что Ребекка отказывается от дела всей своей жизни из-за чистой случайности, не укладывалось у нее в голове. Кроме того, так ли уж дочь уверена, что беременна? Разговор был такой короткий и невнятный, что Эмма с трудом верила в реальность этой истории.

Гранье взял свободный стул от соседнего столика и поставил его перед Эммой. Красивый стул затемненного дерева – гладкий, покрытый голубой подушечкой с символикой «Ла Марин». Эмма хотела было сказать, что ей некогда, но он опередил ее:

– Черный кофе для мадам, Мариэлль! – попросил он официантку, которая принесла тарелку мидий на соседний столик. – Пойдет?

Эмма кивнула и присела.

– Я только на минуту, – пробормотала она, убирая сотовый в карман, и сказала, обращаясь к Лидии: – Знаете, Ребекка очень много работает. Уже как минимум десять лет. Она живет ну просто как монашка.

Эмма произнесла эти слова непроизвольно, не принимая в расчет разговор с дочерью. Потом повернулась к Гранье:

– Вы тоже ведь понимаете, что танец требует полной отдачи.

Она постаралась показать ему взглядом, что ей необходимо поговорить с ним. Но романист не понял. Вместо него ответила Лидия:

– О, Жан-Филипп знает все это не хуже нас! Одна из его племянниц – настоящая звезда.

Гранье согласился, улыбнувшись уголками губ.

– В самом деле? – поинтересовалась Эмма.

– Знаете, я эклектик. Хожу в самые разные места. Так я придумываю романы. Везде, где есть красота! – заключил он, бросив красноречивый взгляд на грудь Эммы.

Она посмотрела на часы на экране сотового. Полвосьмого. Как Гранье мог шутить в такое время? Парадоксально, но она не могла его в упрекнуть этом. Он сбивал ее с толку. Разочарованный игрок. Беспечный, но в любом случае интересный. Будь она не замужем, она бы… Что за мысли – Эмма отбросила их…

– Жан-Филипп, у меня к вам просьба. Это срочно.

– Заранее соглашаюсь на любую вашу просьбу, – смеясь, ответил писатель.

Эмма с трудом удерживала натянутую улыбку.

– Скажите, что я могу сделать для вас? – мягко спросил он, казалось, глядя в самую глубину ее глаз.

Он почувствовал нетерпение Эммы и пытался ее успокоить. Юмор не действовал, и он переключился на обаяние.

– Жан-Филипп, я вас покидаю, – вклинилась Лидия. – Увидимся позже. Я попытаюсь найти способ вернуться в Париж. До свидания, мадам Шеннон. Мы еще увидим вас в Опере, не так ли?

– Весьма охотно, если, конечно, обстоятельства позволят!

Эмма ничего не понимала, глядя на них. И Гранье, и Лидия были совершенно спокойны. Казалось, они просто не понимали масштаба происходящей драмы.

Гранье смотрел, как уходит его подруга, затем взял стакан вина, отпил глоток и повернулся к Эмме.

– Жаль, вас не было на ее выступлении вчера утром. Он вела одну из тем дополнительной программы: «Состояние тела и уверенность в себе», если я не ошибаюсь. Мило было наблюдать, должен признаться. Все эти дамочки, выпячивающие грудь вперед! Вам уж это точно совершенно не нужно.

Эмма больше не старалась скрыть свое нетерпение.

– Жан-Филипп, прошу вас, хватит! Мне нужно знать, можете вы одолжить мне машину или нет!

Она скороговоркой объяснила, почему ей необходимо попасть в Версаль. Близкие Дэна были абсолютно уверены, что только ей он мог доверить цифры кода, закрывающего backdoor, поскольку открыто он никогда об этом не говорил, но оставлял знаки, важность которых она понимала не сразу. Например, «Ленотр», который «спасет мир».