– Нет.

Пьер стряхнул песчинки с джинсов и ответил:

– Стеганография, от греческого слова steganos, что значит «тайный». В принципе процесс стар, как мир, ну или почти. Им пользовались древние греки для передачи тайных сообщений. Они брили голову раба, писали на голом черепе послание, ждали, пока отрастут волосы, и посылали его, куда им было надо. Там ему снова брили голову и прочитывали, что написано! Сегодня так называют технику, которая позволяет вписать в компьютерный файл программы, невидимые для пользователей.

– Тс-с-с…

Гранье перебил рассказ Пьера шипением, выражавшим то ли восторг, то ли иронию. Эмма, казалось, не заметив предупреждения, воскликнула:

– А какая здесь связь с песнями?

– Очень просто: киберпираты внедрили в два-три хита каждой страны скрытую программу, которая превратила компьютеры в послушных зомби.

– Как ты это понял?

– У меня на компе стоит программа для стеганографирования, Invisible Secrets, друг подарил, он ас в программировании. Сейчас преподает математику в лицее в Гренобле. Я нашел две песни Джеймса Бланта: одну взял у друга, который купил компакт-диск, а вторую скачал с сайта. И сравнил их. Внешне они абсолютно идентичны, но изнутри первая была абсолютно нормальная, а во второй имелись цифры дополнительных кодов.

Пьер сделал паузу. Эмма не отрывала от него взгляда.

– Все обрушил пресловутый вирус.

– Боже мой! – воскликнула Эмма. – Хакеры, сделавшие это, отнюдь не последние люди в этом деле!

– Да уж. Атаку готовили минимум полгода. Помнишь тренировочные лагеря Аль-Каиды? Я уверен, что они создали такие же тренировки для программистов, вырастили молодых фанатиков. Они определили самые культовые песни на текущий момент и включили в них свою закодированную программу. Затем разработали приложение, благодаря которому пораженные вирусом файлы оказывались во главе списков на основных файлообменниках, eMule, Kaaza ну и прочих. Все, что им осталось, – позволить посетителям сайтов загружать мелодии, ко всеобщему удовольствию. Вирус распространялся сам собой.

Эмма внимательно слушала Пьера и, казалось, совсем забыла про Гранье. Пьер снова обратил внимание на ее утомленный вид: известие о смерти Баррета явно не прошло для нее бесследно, хоть она и старалась выглядеть спокойной и хладнокровной.

Словно ощутив чувства своих визави, Эмма поднялась и предложила им отправиться в «Ла Марин» на завтрак, в порт. Они ушли с пляжа друг за другом.

– А что дальше? – сказала Эмма, обращаясь к Пьеру, но не поворачиваясь к нему.

– Я уверен, что пираты применили еще и phishing, – ответил ей Пьер. – Это значит, что они создали мнимый сайт «Контролвэр», с которого предложили предприятиям загрузить обновления программ. Наверняка некоторые из них, полагая, что находятся на официальном сайте «Контролвэр», загружали приложения без опаски. И, несомненно, загрузили вирус. Техника давно известна…

– Послушай, Пьер! – Эмма резко повернулась к нему.

Наброшенный на плечи свитер, черно-белое парео и распущенные волосы – он никогда не видел ее такой. Ранимая. Трогательная. Желанная.

– Такое впечатление, что все это тщательно продумано. Как ты объяснишь, что весь Интернет, полностью отключившийся еще позавчера, так быстро восстановился и почти без последствий? Киберпираты, осуществившие такую атаку, сделали это просто чтобы показать свое могущество? Так делали раньше, во времена, когда ты общался со своей бандой хакеров! Но сегодня киберпиратство – крупное преступление. Так что у них точно была цель. Но вот какая?

Пьер был не в восторге, что Гранье узнал про его прошлое компьютерного пирата, но сейчас это не имело особого значения. Эмма оставалась верна себе. В то время когда они работали в «Супра Дата», Эмма славилась тем, что вмешивалась в презентации поставщиков или даже своих коллег специально подготовленными вопросами, чтобы сбить с толку и выявить ошибку в рассуждениях говорящего. Пьер не сомневался, что она даже получала удовольствие, ставя в тупик докладчика, особенно если это был мужчина.

«Постарела», – подумал он.

Но Пьер продолжил говорить серьезно, что позволяло ему доминировать в беседе. Во всяком случае, оставляло Гранье минимум возможностей блистать свойственным ему сарказмом.

– В точку, Эмма! Ты оценила масштаб катаклизма. Второй этап атаки не заставит себя долго ждать. И он будет намного тяжелее.

Жан-Филипп Гранье жил на бульваре Курсель перед парком Монсо. Бежевый тесаный камень, высокие окна, тротуар в дорожной грязи. Обычное парижское здание, с виду ничем не отличающееся от соседних.

Входная дверь, видимо, раньше украшавшая какой-то специальный замок, открывалась прямо в гостиную – квадратную комнату, огромную, с потолками как минимум шесть метров. В глубине половину стены занимал камин розового гранита. Но мы пришли в разгар июля, и им, наверное, уже давно не пользовались. Писатель, несомненно, снес потолок, чтобы объединить два этажа и повесить огромную люстру в форме равнобедренного треугольника, основание и высота которого вполне тянули на три метра, хрустальные кисти зазвенели в потоке воздуха, когда мы открыли дверь. На трех стенах висели картины современных художников. Их стиль «без излишеств» контрастировал с огромным количеством различных писем, беспорядочно закрепленных на четвертой стене, наклеенных одно на другое, как раньше делали в провинциальных музеях – или в доме доктора Барнса, знаменитого коллекционера из Филадельфии, куда ты меня однажды затащила, помнишь? Неоновая роза Дэна Флэвина рядом с каракулями Золя – такой стиль. Или нестиль.

Не готика, не барокко, не последний писк моды – декор соответствовал хозяину. Все было просчитано со знанием дела, чтобы успешно завершиться невнятной сумятицей, так похожей на хозяина.

Естественно, я подготовил электронный файл по Гранье, на сей раз иллюстрированный. Пятьдесят лет, но отлично сохранился: прямые волосы, седеющий блондин, разочарованная улыбка и безразличный взгляд. Не особенно красивый, но, несомненно, сексуальный, судя по бесчисленным успехам у женщин («невольным», утверждал он). Гранье постоянно мелькал в хрониках L'Express, Le Point, Marianne и Voici. Чуть не получил «Гонкура» в 1999 и 2002 годах. С утра пораньше его видели за «его» столиком в кафе де Флор, с томиком «Тошноты»,[9] привычно лежащим на тростниковом стуле.

Время от времени он писал в Le Monde статейку-другую против виртуальной реальности или «диснеизации старой Европы». Писатель, несший на своих плечах наследие Камю, Сартра, Арона, Бовуар (и все это на них умещалось), ненавидевший «Код да Винчи» и Голливуд, зато обожавший Кастафьоре,[10] Бекассин[11] и единственную галерею экспериментального искусства в 18-м аррондисмане.[12] Ассистентка записала мне одну из его статей, чтобы послушать в самолете.

Он высмеивал телепередачу, спонсированную «Контролвэр», – литературную хронику, которую ведет Опра Уинфри. «Все равно что во Франции попросить Патрисию Каас вести „Экслибрис“ или „Ночной полет“».[13]

Когда я встретил в аэропорту Катрин, то понял, что об этом сбивающем с толку персонаже она знает столько же, сколько я.

– Интересно, почему он ответил на объявление. Ему принадлежит семейный замок в Солони, вилла на Корсике, его книги хорошо продаются, он наверняка несметно богат…

Катрин тоже провела исследования в Интернете. В бледно-розовом костюме – ты бы сказала «куколка в стиле элеганс» – с маленьким бежевым чемоданом в руке, она напоминала Ким Новак в «Вертиго».