Почему же эта позиция так широко распространена? Почему люди с пониманием кивают, вместо того чтобы поставить под сомнение точку зрения Морфеуса? Ответ прост: нам кажется, что существует неоспоримая причинная связь между разумом и телом. Мы верим, что, если наш мозг прекратит работать, мы больше не сможем ни слышать, ни видеть (по крайней мере, посредством глаз и ушей). Подтверждением этому является наш повседневный опыт (к примеру, находясь без сознания, мы ничего не видим и не слышим) и наука, постоянно добывающая новые доказательства каузальной связи между разумом и телом. Примером могут служить интраламинарные ядра зрительного бугра (таламуса): считается, что они играют особую роль в мышлении. Человек может лишиться значительной части коры головного мозга и сохранить сознание, в то время как самое незначительное повреждение интраламинарных ядер обрекает человека на растительное существование.

Если это здравое и общепринятое мнение, в чем же тогда проблема? Проблема действительно существует, ведь не случайно большинство философов отвергло такой взгляд. Причины подобного неприятия заставляют усомниться в метафизической основе «Матрицы» и гораздо серьезнее обычной критики, адресуемой научной фантастике. Для начала прочтите историю, придуманную Майклом Таем:

Представьте себе Мэри, блестящего ученого будущего, с момента рождения живущую в черно-белой комнате и получающую информацию из компьютерных банков данных и с черно-белого экрана телевизора. Предположим, в распоряжении Мэри есть любая объективная информация о том, что происходит, когда человек видит розу, дерево, закат, радугу и другие явления. Она знает все о поверхности объектов, о том, как они отражают свет, о воздействии света на сетчатку и зрительный нерв, о работе коры головного мозга и т. д. И все же кое-чего она не знает.[63]

Как верно замечает Тай, Мэри не знает одного: каково это — видеть зеленый, красный и многие другие цвета. Поэтому когда Мэри впервые увидит розу, она узнает что-то новое. Она узнает, что можно получить опыт, который не в силах описать ни одна физическая теория. Понимать, чем является та или иная вещь, — не то же самое, что знать, каков опыт взаимодействия с этой вещью. Это так потому, что опыт взаимодействия с вещью всегда рассматривается с определенной точки зрения (например, Луна кажется мне плоским диском), не относящейся к объективному описанию объекта.

Кроме того, редуктивный материализм встречает еще одно, более серьезное препятствие. Он претендует на то, что располагает адекватным объяснением, которое сможет заставить дуалистов признать, что состояние сознания есть состояние материи, что любое психическое состояние или свойство тождественно определенному состоянию материи. Именно употребление понятия «тождественность» ставит под сомнение утверждения редуктивного материализма. Это происходит потому, что понятие тождественности используется не по назначению. Что означает высказывание «Состояние сознания — то же самое, что и состояние мозга»? Ровным счетом ничего, так как оно бессмысленно. Состояние сознания не тождественно состоянию мозга. Если бы это было так, утверждение «Я вижу дерево» дословно соответствовало бы физическому объяснению виденья дерева. Но даже биолог, рассказывая о своем опыте, не считает эти вещи идентичными! Так происходит не потому, что нам не хватает слов для рассуждений о таких сложных вещах, как утверждает Пол Черчланд,[64] а скорее потому, что понятие психического состояния — пример чего-то нематериального. Оно в корне отличается от состояния мозга. Обратите внимание, что, даже владея необходимыми терминами для установления ложного тождества между состоянием сознания и состоянием мозга, говоря о психическом состоянии, мы не упоминаем и даже не думаем о состоянии мозга. Лэрд Аддис пишет:

[Хотя] редуктивный материализм не прекращает попыток определить все умственные понятия в физических терминах… похоже, существуют, и всегда должны существовать, явные исключения, которые невозможно определить таким образом. Неважно, носят ли эти попытки терминологический или же эмпирический характер, некоторым из нас они кажутся такими же бесплодными, как и любая попытка доказать, что две различные вещи на самом деле являются одной; это похоже на заявление, что… прилив — это просто определенное взаимное расположение Земли, Солнца и Луны.[65]

Вы можете возразить, что я ухожу в сторону от аргументации против материализма и рассматриваю не те вопросы. Разумеется, если я утверждаю, что психические состояния и состояния мозга — абсолютно разные вещи, то я не могу применять к ним понятия идентичности. На самом же деле я пытаюсь доказать обратное. Мы можем говорить, что воспринимаемое явление и состояние мозга суть совершенно разные разряды явлений, потому что к ним неприменимо понятие тождества, а это является фундаментальным показателем их различия, обусловленное приоритетом понятия тождественности. Яблоко — это не апельсин, а тарелка липкой протеиновой массы — это не тарелка манной каши. Они не одинаковы, они не тождественны, так же как состояние мозга не идентично психическому состоянию. Хотя понятие тождества позволяет нам показать различие между феноменом и реакцией мозга, различие это существует не потому, что к ним неприменимо понятие тождества. Скорее наоборот: из-за различия двух этих вещей понятие тождества к ним неприменимо.

Как я уже писал, существует возможность, что создатели «Матрицы» не являются сторонниками редуктивного материализма. Они могут оказаться приверженцами теории элиминативного материализма. Эта теория строится на гипотезе, что психических состояний вовсе не существует — существуют только физические состояния. (Не путайте элиминативный материализм с бихевиоризмом. Бихевиоризм — это метод, основой которого является изучение человеческого поведения. Материализм и все его ответвления занимаются исключительно материальными объектами вселенной.) Говоря о психических состояниях, мы всего лишь используем результаты развития нашего языка, в то время как в действительности наш опыт ничем не отличается от опыта стоящего на столе компьютера. Согласно этой точке зрения, я не вижу, не слышу и не ощущаю вкуса — я вообще ничего не чувствую в традиционном смысле слова «чувствовать». Я просто говорю о своем опыте так, будто я чувствую. Эта безумная точка зрения популярна среди многих ученых и философов. Ученых можно простить, а вот философов — нельзя, так как элиминативный материализм сталкивается с серьезными философскими проблемами.

Первая проблема состоит в принадлежности психических состояний, которую, как отмечает Джон Сирли, «сложно согласовать с научной концепцией реальности».[66] Предположим, я пью великолепный марочный портвейн и испытываю неописуемое наслаждение. Это наслаждение является моим личным в том смысле, что никто, кроме меня, не может его ощутить. Даже если бы я угостил друга стаканчиком портвейна и его удовольствие было бы таким же, как мое, это все же было бы не то же самое удовольствие, которое испытал я. Физические объекты, такие как мозг, нейроны и портвейн, безусловно, не разделяют это свойство. Определенный опыт получил я сам и рассматриваю его со своей точки зрения. То, что опыт был приобретен именно мной, является его неотъемлемой особенностью. Для понимания того, что я имею в виду, представьте, что я пью портвейн в компании своего друга. Он никогда не говорит, что испытывает мое удовольствие, а я не говорю, что испытываю его удовольствие, хотя мы можем сказать, что одинаково наслаждаемся портвейном или что пьем портвейн по одинаковой причине.