— Может быть, мы и не умрем. Может быть, просто вылупимся из тела, как муравьиная личинка. — вдруг пришло ей в голову.

Муся вздохнула, продолжая расчесываться:

— Не надоело тебе?

Коша втала из-за холста и потянулась.

— Муся! — внезапно воскликнула она. — Я хочу клубники. Ты хочешь клубники?

— Хочу! — согласилась Муся. — Пойдем на рынок! Будем у всех пробовать и наедимся. Рынок большой. Одевайся.

Коша поднялась и задумалась, что одеть. Вчерашние шмотки она замочила в тазике, чтобы они отмокали после загула. А вся остальная одежда была — дерьмо, но другой не было.

Поэтому, оставаясь в рваных домашних джинсах, Коша ограничилась чистой майкой.

— А что было потом? — вдруг спросила Муся.

— Когда…

— Когда все ушли.

— Да ничего… особенного, — вздохнула Е-Кош. — Трахались, как кролики. Так, что меня уже глючить начало. Прикинь, я на канале досиделась до того, что увидела, как будто вода остановилась. Ну это было так круто!

— А… Я у Кастанеды такое читала, — не очень довольно заметила Муся.

— А кто это?

Муся искоса глянула на подружку и накрутила локон на указательный палец левой руки, потом взяла его губами, помяла, и пристроила, вытянув губы вперед, в виде усов под носом.

— Нм-м… Трудно объяснить. Я тебе лучше книжку дам. Сама разберешься лучше. Ну и что с Ринатом-то? Как он?

— Круто, — Коша печально вздохнула. — Я даже не думала, что так можно. Только я не уверенна, что дальше… Наверно у него отдельные планы на эту жизнь.

Коша заметила, что Мусин интерес несколько превышает праздное любопытство.

— Почему ты так решила? — спросила подруга и, закончив прихорашиваться поднялась со стула.

— Да так, показалось… — растерянно ответила Коша. — Правда, он обещал с Валентином поговорить. А… ну ты знаешь. Он при тебе говорил.

— А мне твои картины больше нравятся, — глядя куда-то сквозь стену, продолжила Муся. — Он тебе завидует. Мужчина никогда не простит, что ты талантливее. У него они конечно да… Но в твоих есть что-то такое… нечеловеческое, как будто они сами существуют. Как дождь или солнце… В них больше, чем нарисовано. А у него видно, что это он их нарисовал.

— Да кто ж знает, как надо? Помнишь, мы с Черепом ЛСД наелись? Меня так пробило, что я теперь ни в чем не уверенна. Я теперь не знаю, как все на самом деле. Понимаешь?

— Не совсем, — нахмурилась Муся. — Чего ты не понимаешь? Мы же обдолбанные были, а теперь-то нормальные!

— Но это мы так думаем, что мы нормальные, а может мы обдолбанные чем-то другим? И нам все кажется? Вот тебе одно кажется, а мне другое, а Ринату — третье. И всем разное кажется, а на самом-то деле как?

— Ну ты заморочилась! На самом деле, наверно, как всем кажется. Когда не бухие и не обдолбанные, и не с температурой, и… Да иди ты!

Муся махнула рукой и распахнула окно.

— Вот именно, что кажется! Всем кажется, что «Три медведя» лучшая картина времен и народов. А на самом деле? Ладно. Пойдем за клубникой.

Подруги выбрались из прохладной комнаты на горячий яркий тротуар. Захотелось сразу побежать вприпрыжку и орать какие-нибудь междометья. И они сделали это. Потому что не было никакой причины этого не сделать. У них не отваливались ноги, не клинило поясницу, почему бы им было не побежать?

Коша закричала, проносясь под яркими солнечными лучами, пронзающими яркую листву:

— А знаешь, у меня такая просечка была на кухне у Черепа! Я врубилась почему люди стремятся повторить чужой путь.

— Какой путь? — Муся сощурившись от солнца глянула на Кошу.

— Ну вот живут так, как все или как их родители жили.

— Ну?

— Когда меня заколбасило, я врубилась, что надо делать что-то очень обычное и очень простое, чтобы крышу не снесло. Прикинь, лучше всего оказалось мыть стаканы! Только нужно все время покачивать головой, чтобы они не пропали. Но это удерживает!

Муся остановилась и замахала руками:

— Коша! Не грузи меня! И сама не грузись, а то облысеешь, как Череп!

Коша рассмеялась:

— А ты, кстати, не знаешь, почему у него и бровей нет? Неужели тоже от химии?

Муся помотала головой.

— Не знаю!

Они уже подошли к рынку. Там было шумно. Насытиться, конечно, не удалось, но они все попробовали. Кроме клубники. Ее еще не было. Она еще не родилась. Она еще не родилась, а ее уже хотели сожрать.

Разочарованные, страдающие от безделья, они долго болтались по Васильевскому острову.

— Вот, нас упрекают, что мы лентяйки и бездельницы, — посетовала Муся. — А я бы с радостью работала. Я устала ничего не делать. Ну закончила я институт, и что? Кому это надо? Меня не берут туда, куда я хочу. А куда берут, я туда не хочу!

Вечером, наткнулись на неизменную компанию: Зыскин, Котов и Рыжин. Пиво. Водка. Скучно.

Побрели к знакомым актерам Зыскина на какой-то эротический спектакль. По сцене бегали полуголые актерки и мотали развесистыми сиськами. Прима пыталась изобразить остервенелую эротику. Жалкое зрелище. Баня второго разряда.

В антракте приобщились вместе с остальной публикой к бутербродам с пересохшей икрой и коньяку. За шутками и остротами развеселились, и на второе действие остались в буфете.

Это действие оказалось самым прикольным Подсела какая-то девка и, нагло схватив стакан Зыскина, опрокинула в распахнутую пасть. Зыскин хотел было возмутиться, но забил и налил себе еще. Однако незванная гостья снова выхватила стакан и опять плеснула его в себя.

Муся по своей обычной привычке качалась на стуле и накручивала локон на указательный палец. Коша смотрела на все это и пыталась понять — она-то чем хуже?

— Еще водки! — сказала девка и потекла локтями по столу. — Дерьмо эти актриски. Мочалки банные. Куклы фельдиперсовые.

Она откинулась на спинку и заглянула себе внутрь выреза:

— У меня все лучше… Хотите посмотреть?

Она мгновенно сдернула с себя блузку и стала размахивать ей над головой. Обозрению окрылись большие грушевидные молочные железы. Никого это не обрадовало. Зыскин беспокойно заерзал, предполагая предстоящие трудности. Девка жарко дышала и щурила бесстыдно размалеванные глаза. Было видно, что она просто хочет, чтобы ее грязно отымели. Желательно отбойным молотком.

Зыскин стал уговаривать одеть блузку обратно. Деваха рухнула к нему на грудь и сказала, что хочет его. Котов пошевельнул бровью и произнес:

— Вот как?!

Никто не понял, что он хотел этим сказать. Рыжин тихо наливал себе и тихо пил. Зыскин пытался втиснуть девицу обратно в блузку, заговаривая ей зубы:

— Девушка. Это вы сейчас так говорите, потому что выпили, а днем ни за что такого не скажете… ну, рученьку-то не дергай, дай сюда!

Коша с Мусей мрачно наблюдали пакостное зрелище, ожидая развязки.

Наконец кое-как он ее одел и тут же встал из-за стола:

— Пойдемте. А то до милиции с ней досидимся.

На улице пошли в ближайший дворик. Деваха увязалась тоже. Она буквально висела на Зыскине, вцепившись в локоть. Поэтому пришлось идти далеко. Наверное, до самой Пушкинской.

Там в каком-то дворе сели на лавку и продолжили пить водку из пластиковых стаканов.

— Ну трахни меня, что тебе жалко? — канючила капризно пышногрудая вакханка.

Зыскин тренировался терпению.

— Давай я тебя трахну! — сказал Котов и схватил деваху за задницу.

Рыжин заржал и плюнул на землю.

— Нет… — заупрямилась та. — Я не хочу тебя, я хочу его…

— Ну давай, пошли…

Он просто поволок ее в угол дома. Деваха на полусогнутых ногах, продолжая упираться, визгливо повторяла:

— Не тебя… Пусти.

— Какая разница. Тебе понравится? — Сказал Котов самоуверенно.

Стало слышно, как они перешли к делу. Вскоре раздался сладострастный вздох, потом постанывания. Очевидно, Котов не обманул. Понравилось.

В темном углу достаточно смутно, но все-таки было видно, как они барахтаются на лавке. Рыжин медленно направился туда.