Из глаз Коши брызнули слезы.
— Откуда ты знаешь? — Роня внимательно посмотрел Коше в глаза.
Та опустила голову и насупилась над тарелкой, пытаясь сдержать слезы.
— Зыскин проболтался…
Роня отхлебнул вина.
— А что тебе пришлось сделать?
Коша повозила вилкой по тарелке, вздохнула.
— Ты что? Совсем дурак? Что ты меня мучаешь своими дурацкими вопросами? Специально?
Роня покраснел:
— Правда, я честно не понимаю, о чем ты…
Коша фыркнула:
— Догадайся с трех раз, что может сделать девушка, чтобы заработать денег. Только не говори, что ты этого не знаешь.
Роня грустно поднял брови и покраснел еще больше.
— Что, так на самом деле бывает? Я думал — только в кино.
Коша расхохоталась:
— Я тоже думала, что в кино! Так вот ни фига! В кино бывает только, когда все по-нормальному. А в жизни все так, как ты боишься подумать. К сожалению девушкам платят только за это. Просто, когда к этому прилагается что-то еще — это стоит дороже. Ну, типа бывает хозяйственное мыло, я бывает гель для душа… Типа этого. Ладно. Давай пить. Думать об этом — удавиться захочется. Зато в армию не идти. У всех свои проблемы, как говорил один знакомый америкос. А ты-то что покраснел? Фигня все это! — Она подняла бокал. — За присутствующих здесь дам!
В предбаннике кафе послышалась возня.
Выпивая, Коша скосила глаза в зеркало. Вошла парочка — толстый золотозубый мужик с мальчишкой лет шестнадцати, длинным, как картофельная ботва.
Роня усмехнулся:
— Не только женщины…
Коша проводила взглядом странную парочку.
— Ну… Бывает…
Вошли трое парней в стильных черных майках и брючках, лекально облегающих круглые подкачанные попки. Последним вошел крепкий пожилой человек в высоком черном свитере. Она узнала его, но решила, что это глюк. Просто похож. Очень уж непривычно обыденно он выглядел в этой одежде.
— А ты не преувеличиваешь? Почему ты решила, что он не дал бы тебе денег просто за живопись?
— Да?! — Коша начала раздражаться. — Я тоже так думала, пока он меня не поимел. Честно говоря, у меня какой-то гипноз был, когда все это случилось. Я одной половиной головы понимала, что он хочет сделать, а другая говорила мне — как можно так плохо думать о человеке? Это же взрослый! Взрослые же все умные, хорошие! Предки меня знаешь, как долбили из-за учителей? Ну я и привыкла, что взрослые, значит — правы! Пока я думала и уверяла себя, что этого не может быть, он меня и трахнул.
— Может, не надо было? Может он так бы купил их? — с сомнением в голосе еще раз спросил Роня.
— Не надо было точно! — Коша резанула кусок с такой яростью, что чуть не опрокинула тарелку. — Но не потому! Он даже разговаривать со мной не хотел. И теперь про живопись ни слова! Просто не надо было. Надо было тупо по башке ему чем-то долбануть и выпотрошить его сраные карманы. И яйца отрезать и в рот ему засунуть! Да, ладно! Никто еще ни умирал от этого. Некоторые всю жизнь так живут. Все леди делают это!
Коша выразительно посмотрела на Роню.
Тот смутился окончательно:
— А что ты на меня-то орешь? Я-то никогда от тебя этого не хотел! На пляже тогда ты сама захотела так! Я даже не просил!
— А что ты глупые вопросы задаешь? — рявкнула Коша на грани истерики.
Осетрина кончилась.
Настроение у Коши стало окончательно раздерганное — не то морду набить кому, не то, чтобы ей кто набил. Вот и на Роню наорала. А он и правда ни в чем не виноват! И от этого она еще сильнее разошлась.
Она отвернулась и наблюдала за красивыми мальчиками.
— Коша! — начал Роня. — Знаешь, что я тебе скажу? Тебе надо научиться кое-каким вещам. Когда ты перестанешь выражаться, как ПТУшница? Зачем это тебе?
— Блин! Что вы меня все жить учите! — Коша швырнула вилку, подумала и снова взяла в руку, глаза тут же намокли. — Не знаю… я понимаю, о чем ты говоришь, но я очень плохо думаю о себе. Мне кажется, что я очень плохая. Я точно никчемная и с этим уже ничего не сделать!
Роня уже пожалел о том, что затронул опасную тему. Он плохо понимал, что нужно делать дальше. Посетители начали оглядываться.
— Кошкина! — окликнул Роня подругу. — Прекрати! Ты не хуже других. А местами так и получше. Что ты о себе так плохо думаешь? Пойми, что к тебе все относятся так, как ты сама к себе относишься!
— Да пошел ты! — Коша недовольно поморщилась. — Еще скажи, что я сама виновата, что Валентин меня трахнул.
— Конечно сама, — хладнокровно объявил Роня. — Хотя я не стал бы так переживать на твоем месте. Ты расстраиваешься, потому что думаешь, что это он тебя поимел. А ты переверни. Это ты его поимела!
Коша дернула плечом и запихнула в рот кусок.
— Роня! А ты никогда не хотел голубым стать? — Кровь с лица хлынула к сердцу, там столкнулась с другой кровью, которая хлынула из всех других мест, и чуть не разорвала горло.
Роня беспокойно оглянулся, увидев Кошину обморочную бледность.
— Что?
— Это он…
Она увидела, как тому, кого узнала, принесли поросенка, картина сна отчетливо вспыхнула перед глазами. Золотистые блики в зеркале опасно замельтешили. Отражение старика торжественно улыбнулось ей. Коша боялась и оглянуться, и не оглянуться.
— Роня! Я тебя очень прошу, пойдем отсюда. — сказала она, поднимаясь.
— Что случилось-то? Тебе плохо? Сходи в сортир!
— Я тебе потом все объясню, — она залпом выпила стакан и направилась к выходу.
Раздосадованный Роня догнал Кошу на улице и резко выговорил:
— Меня достали твои истерики! — и резко пошел вдоль канала.
— Да! Конечно! У тебя-то не бывает никаких истерик! — завизжала она и вдруг, сорвав с руки часы, швырнула их в воду.
Роня остановился:
— Зачем ты это сделала? Что тебе сделали часы?
Коша молчала, стыдясь своего глупого поведения.
— Ты можешь мне объяснить, что ты изменила тем, что выбросила часы? — снова повторил вопрос Роня. — Ты стала лучше? Богаче? Свободнее? Зачем? Ты не хочешь со мной говорить?
— Блин! Как я тебя ненавижу, когда ты из себя учителя корчишь! — фыркнула Коша и отвернулась.
Теперь она вытащила из кармана проездной, огрызок карандаша, ключ и все это полетело следом за часами. Роня пожал плечами и двинулся в сторону Невского.
Коша постояла пару минут в одиночестве, глядя, как закружился подхваченный темной волной светлый прямоугольник старой проходки в метро, и побежала за Роней следом.
— Роня! Прости меня! Это все он! — Коша хватала его за рукав и канючила. — Прости меня, Ронечка! Прости глупую Анисью! Мне самой противно. Только я ничего не могу против него сделать!
— Против кого? — Роня в упор посмотрел на Кошу.
— Ну ты видел? Мужик с поросенком! Это тот, кто мне снился. Помнишь?
Роня пожал плечами:
— Ну и что?
— Он преследует меня.
Роня разозлился:
— Да это ты сама себя преследуешь! Все! Перестань себе придумывать всякую гадость, и она оставит тебя в покое! И поменьше напивайся, а то еще и не то увидишь!
На месте Рони она точно так же рассвирепела бы, но на своем ей было гадко. Закатное солнце высматривало точечки пор на Ронином лице и пересчитывало ресницы. Он вздохнул и медленно поплелся дальше. Коша волоклась следом, отстав на шаг.
— Ладно! — сказал Роня через некоторое время. — Может быть, это я — мудак.
И они помирились.
На прощанье Роня дал ей полтинник.
СМЕРТЬ РЫЖИНА
(Коша)
Есть кошачий Бог.
Он отомстил Рыжину за смерть Чернухи.
Жестоко.
Несколько дней после явления в кабаке, Коша не вылезала из дому, старательно приводя в порядок все свои записки и крася потихоньку холсты. Ее хватило ровно на неделю, но и за это время она сделала много. Надеясь, конечно, что готовые холсты куда-то продадутся, но без особой уверенности. Она чувствовала, не умея этого объяснить, что сейчас время других понятий. Что ни за живопись, ни за какую другую работу платить никто не будет. Потому что деньги — это энергия. А кто же ее отдаст просто так. И работа — это только повод взять свои деньги, если ты знаешь как. Как это сделать?
