— Вот и все… — подумала она и успокоилась.

Старуха еще поводила носом. Поежилась и пошла в дом.

Дождь постепенно затих и тусклый пасмурный рассвет забрезжил среди ветвей. Старуха наконец-то ушла в дом. Но из него тут же вышла молодая ведьма. Она торопливо прошла за угол и через пару минут оттуда выехал серебристый «Шевроле».

Когда «Шевроле» скрылся за поворотом дороги, Коша осторожно сползла с дерева вниз. Стуча зубами на непослушных, застывших от холода ногах, авантюристка побрела к ближайшей станции метро.

Вахтерша в метро и мент подозрительно зыркнули на Кошу, но она умудрилась проскочить без осложнений. Подошел поезд. Редкие сонные люди зашли в вагон и устроились на сидения досматривать утренние сны. Коша осталась стоять, боясь, что уснет и проедет все на свете. А чтобы ранние питерские трудяги не пялились на нее с укоризной, прислонилась лицом к стеклу. Вагон оглушительно грохотал, болтаясь из стороны в сторону. Коша снова удивилась совершенно чужому выражению на лицах людей, выражающему простоту ровно отрегулированной жизни. Невидимый слой пространства отделял ее от них, как зрителя отделяет экран от героев фильма. Только на этот раз зрители были с той стороны. Девушка отвернулась к стеклу.

В темноте тоннеля извивались пачки кабелей, мелькали тусклые лампочки. Веки отяжелели, и Коша почувствовала, что может уснуть стоя. С той стороны стекла на нее смотрело ее измученное лицо. Без всякого выражения. Похудевшее и ожесточившееся за ночь.

Вдруг она отшатнулась от стекла и вцепилась в поручень — прямо на поверхности стекла возникло лицо человека, которого она видела ночью. Коша мотнула головой и провела ладонями по глазам, стараясь успокоить себя тем, что это всего-навсего ее отражение и бред уставшего мозга, но на всякий случай отвернулась и отошла от стекла в центр вагона.

(Коша)

Коша почувствовала, как теплый поток воздуха поднимает ее вверх.

Васильевский, окруженный сверкающей петлей Невы отодвигался все дальше, превращаясь в музейный макет. Маленькие машинки и человеческие фигурки сновали по линиям и проспектам. Она увидела мгновенным кадром лицо толстозадого Зыскина, плетущегося от метро в кафе, выражение удивления мелькнуло на нем, и тут же она оказалась на набережной возле сфинксов, там, где они с Роней отдыхали в первый день знакомства.

Ощущение солнечных лучей, покалывающих руки и плечи золотистым потоком корпускул, пробудило в ней невесомую радость. У воды стоял тот самый человек, который так пугал ее в прежних снах. Она опустилась на землю, и, первозданно ощущая фактуру гранита, направилась к воде.

— Фа…к…ту…ра. — пробормотала она.

— Да. Это похоже на факт. Но это только кажется. Фактом является другое. То, что ты сейчас здесь, — услышала Коша внутри своего сознания чужой мужской голос.

Удивляясь ощущениям, Коша остановилась у воды, которая необыкновенно светилась и медлительно приподнималась над уровнем красно-коричневого гранита. В трещине между двумя блоками медленно шевелились зеленые волоски водорослей.

Умиротворение наполняло каждое движение светящегося воздуха. Коша отчетливо поняла, что никакого небытия не существует. Человек, который Так Долго Пугал Ее, улыбнулся. Его пронзительные глаза загорелись золотистым светом, который только усилил Кошино бессмысленное счастье. Она наконец рассмотрела его лицо, словно высеченное из светлого камня. Оно было чужим. В том смысле, что оно было как бы человеческим. Но это «как бы» было настолько сильным, что Коша не удивилась бы, если бы набор хромосом у этого человека оказался совсем иным, нежели у остальных миллиардов homo spiens. Но в то же время в нем чувствовалась необъяснимая близость человека, который предвидит желания собеседника до того, как тот успел их осознать сам. Или близость животного, вся симпатия которого заключается в том, чтобы не скрывать своих намерений. Так удав сближается с кроликом, передавая ему свое вожделение. И кролик не может отказать, чувствуя вину за свое естественное желание жить. Так самурай вонзает в свою плоть острие меча, вожделея смерти. Так обманутый мошенниками лох отдает им свои наскопидомленные деньги, приходя в сексуальное неистовство от непривычного действия.

Они молча смотрели на воду, и Коша понимала, что то, что она сейчас узнает, нельзя сказать никакими словами. Потому что их не существует.

Слова превратились в формы. Предметы приобрели непривычную неосязаемость. Поверхности, отражающие свет отчетливо отдифференцировались от наполняющей их инерции, освобождая восприятие от ненужной увесистости изображения. Очевидно, первозданный Логос отчеркнувший Хаос некультивированного сознания, состоял в том, чтобы присовокупить эти светящиеся неизъяснимым (ясно, что ясной может быть некоторая адекватность, способная упорядочиться в список, либо некий набор модулей, с которыми будут сравниваться все последующие отображения неизвестных фактов — напротив, все то, что не подлежит идентификации в силу своей неопределенности не может считаться ясностью, поскольку пребывает в перманентной изменчивости) осознанием иероглифы Бытия к рядам подобий, зачастую пренебрегая внутренней сутью в угоду легкости сортировки. Прояснилось ли что-то в мозгу Евы, когда она съела тот запретный плод, неизвестно, но с тех пор все женщины начинают говорить раньше, чем мальчики, демонстрируя приоритет известной борозды в левом полушарии. Хотя, подробно описывая многочисленное имущество, проще запутаться в его необъятных количествах и заблудится в пирамиде собственного мозга. Конечно, если идти без факела и не знать тайных меток.

Коша тихо засмеялась.

Она опустилась на прохладный гранит, едва тронутый утренними лучами.

Человек, так Пугавший ее Прежде, опустился рядом.

Через мгновение они вместе шли по широкой аллее, ограниченной волосатыми стволами пальм. Широкие блестящие листья слепили глаза. Впереди, в слепящем солнечном свете возвышались пилоны древнего храма. Это и был Логос, выраженный в тяжелых увесистых глыбах. Коша оглянулась — Человек, Который Так Долго Пугал Ее, шел рядом.

Они шли бесконечно долго, но храм не приблизился ни на йоту. Твердый слоистый воздух с трудом поддавался их терпеливым шагам.

Одиночество, так пугавшее ее обычно, перестало отягощать, открыв свой истинный смысл. Коша внезапно увеличилась в размерах, вобрав в себя огромную площадь пустыни.

И проснулась.

(Коша)

Коша открыла глаза и увидела новый день. Солнечный свет резко выхватил предметы в комнате, вычерчивая их будничную реальность. Было около полудня. Она все еще чувствовала запах песка. Ощущение откровения заполнило Кошу мучительным предоргастическим напряжением. Невыносимая потребность изложить это словами потянула ее руку к листу бумаги, но она вовремя остановилась, узнав как-то, что эта попытка будет безрезультатной. Любое из существующих слов не годилось для высказывания того, что было открыто во сне. Она вернула руку назад.

— Доброе утро, моя девочка! — сказала сама себе Коша и встряхнула головой, сползла с дивана, пожала плечами и добавила, — Ну и что? Фигня какая…

Простыня скользнула вслед за ней на пол, и осталась лежать в квадрате солнечного света. Босыми ногами Коша ступила по теплым крашеным доскам. Она распугала тишину звуками и движениями. Щелкнул выключатель. Полилась вода, зашумел газ в колонке.

Коша стояла под горячим душем и пыталась хоть как-то собрать разрозненные события. Она чувствовала, что между ними есть какая-то неосязаемая парадоксальная связь. Но не могла понять — какая. Она отчетливо понимала, что с тех пор, как она познакомилась с Роней, в ее жизни не произошло ни одной случайности. Все происходившее медленно, но верно продвигало ее к какому-то непонятному финалу.