Коша с трудом проглотила полуразжеванный ком, и он больно протиснулся по пищеводу.

— Как?… Ну так… Во-первых, у меня все чешется, и жуки бегают иногда, а во-вторых… ладно. Этого хватит.

— Жуки?

— Жуки… по коже. Я думала чесотка… Но на коже ничего нет. Никаких пятен, никаких… ничего! Вот! Смотри! — Коша провела пальцем по предплечью, и на коже тут же вспыхнула красная черта и зачесалась дико.

— Вот! Видишь? — Коша протянула руку Зыскину.

Он хотел осторожно потрогать пальцем, но она рявкнула в ужасе:

— Нет! Не прикасайся! А то начнется!

— Хорошо-хорошо… — он даже отшатнулся. — Не буду. Давно?

— Нет…Несколько дней. А точнее прямо сегодня. До этого было как-то незаметно.

— Может, тебе надо отоспаться? Отдохнуть как следует. Не попить недельку… Серной мазью.

— Я же сказала — это не чесотка! Спасибо. Я думала ты что-нибудь умное скажешь. Я буду ходить и вонять серой! Как ты себе представляешь? Ладно! Давай про оружие. Не увиливай! Я иногда сама думала, что похоже так, будто на башне что-то стоит. А иначе, как люди узнают, что им непременно сегодня радоваться надо, потому что праздник? А если повода нет радоваться, а надо?

— Попробуй адонис-бром. Он успокаивает.

— Э-э-э-э! Ты с темы не съезжай! Я тебя спросила — про психотропное оружие.

Зыскин усмехнулся:

— Зачем тебе это? Живешь себе спокойно и не знаешь ничего. И не знай! Так спокойнее.

— Да как же я теперь спокойнее? Я теперь умру от любопытства! Зыскин не томи!

— Ох-х-х… Ты мертвого достанешь… На самом деле все гораздо проще, чем этот дядёк на площади гонит. Простые слова бывают гораздо эффективнее всяких штучек. Только надо их расположить в правильном порядке.

— А-а-а-а… Я так и знала, что ничего ты не знаешь.

Зыскин усмехнулся. Он на такую дешевую разводку не велся. Настроение у Коши упало. С такой ухмылкой он уже ничего больше не скажет.

Муся умудрилась уже уснуть.

— Я знаю, что это за передатчик, — сказала Коша цинично. — Это диктор в ящике. Он всем рассказывает, как устроена география, какой день и что нужно делать. А на самом деле никакой географии нет и никакого календаря. Все в ящике.

— Ну вот! — сказал Зыскин.

Он лег на пол и натянул на голову пиджак.

Коша запихнула в рот оставшиеся макароны и погрузилась в физиологию жевания. Снова по коже начали бегать эти гады. Но она старалась делать вид, будто их не существует. Потом легла рядом с Мусей и уснула.

Проснулась Коша от того, что все тело ужасно чесалось. Она расчесала руки так, что под кожей полопались капилляры, и появились пурпурные точки. Хотела плакать от злости, но знала, что если начнет, то не остановится.

Но это не поможет! Не по-мо-жет! Она терпеливо переждала, когда желание пустить слезу станет неактуальным, и пошла в ванну.

Соль, сода. Мочалка. Проведя осмотр туловища, снова никаких признаков чесотки или иного поверхностно заразного заболевания не нашла. Коша высыпала в воду пачку соли, а содой растирала кожу и потом быстро совала растертую часть под кран. Спасало.

Ванна набралась, и Коша с наслаждением погрузилась в воду. Вся целиком. Оставив снаружи только лицо и коленки.

Чуть-чуть легче. Спать.

Проснулась, когда вода остыла.

Осторожно выйти из воды, не вытираясь… Простыня. Бегом до дивана.

Зыскин поднял голову, когда Коша вернулась в комнату:

— Ты чего?

— Да так… Пустое. Спи, — отмахнулась она от него и легла рядом с Мусей.

Та даже не засопела.

Едва Коша начала засыпать, Зыскин зашевелился, встал и шепотом позвал Кошу.

— Эй!

— А ты чего?

— Да, я проснулся… Поеду домой, трамваи уже ходят. На полу как-то неудобно и вообще.

— Ладно… Как хочешь. Закроешь окно. Хорошо?

— Да, — он помедлил. — Ты Мусю поцелуй за меня, когда она проснется. Ладно?

— Ладно… Пока, — сказала Коша.

Опустила голову и тут же покатилась в глубину сна. Короткий холодок из окна и стук рамы, уже очень далекий, закончил в тот день ее существование.

(Рита)

Рита оторвалась от записок и посмотрела на часы: перевалило за полночь. Общага наконец-то почти затихла.

Надо выпить кофе. Она поднялась с постели и залезла в Ронину тумбочку. Там таки оказалась баночка с остатками молотой «Арабики» и подержанная обгоревшая турка. Стараясь не греметь, Рита собрала необходимые предметы и, зажав тетрадку подмышкой, вышла на кухню.

(Коша)

Когда Коша подошла к знакомому дому на Репина, ее захватило чувство невозвратимой утраты. Она медленно поднялась на нужный этаж, внимательно наступая на каждую ступеньку. Долго стучала и звонила в дверь. В пыльное стекло билась муха. Пришла кошка и стала тереться о ногу. Коша собралась отпихнуть ее, но потом пожалела потертую голодную тварь.

Животина запомнила тот кусок мяса. А вот ее хозяин…

Коша посидела на подоконнике, потом на ступеньках… Через полчаса вышла на улицу и села на лавку. Сидела там час. Собралась уходить — подъехала машина.

Из машина вышли: Ринат, два парня, которые были с ним в галерее, и девушка.

Ринат сразу заметил Кошу и поморщился. Знаком отправил компанию в мастерскую, отдав ключи, а сам направился к Коше. Но компания не спешила. Они все провожали его внимательными взглядами. Каждый шаг голубоглазого «ангела» был словно привязан нитками к их зрачкам.

Коша подумала, что все очень глупо. Потому что прила она вовсе не за этим. Она хочет узнать насчет галереи. Ей уж очень нужны деньги. А остальное… Ну что ж? Она все понимает.

Ринат остановился в двух метрах, не доходя до Коши. Он стоял на сверкающих трамвайных рельсах. И, глядя на него, она вынужденна была смотреть в далекие глаза его друзей. Недобрые глаза его друзей.

С очень гадким чувством Коша встала со скамейки.

— Привет, — сказала она.

На его лице были черные очки. Он снял их. Лучше бы он не делал этого.

Глаза. Его и ее…

Она сделала еще пол шага, но Ринат отступил, сохранив расстояние.

— Я говорил с Валентином, — сказал он и спрятал глаза в тени ресниц.

Надо же, в голосе совершенно не было заметно того, что было в глазах. Коша даже засмеялась от этого несоответствия, Ринат удивленно и немного растерянно взглянул на нее и снова одел очки.

— Да… Так лучше. — усмехнулась Коша.

— Я говорил с Валентином, — снова повторил он. — И с ребятами говорил. Я правда хотел как-то помочь. И ты правда делаешь ох…тельную живопись. — Он даже матерился интеллигентно. — И… все остальное. — продолжил он приличным тоном воспитанного в тридцати трех поколениях питерского интеллигента. — Но они против. И Валентин не поддается… а эта девушка — моя жена. Извини, я не могу тебя сейчас пригласить. Я потом познакомлю вас. В этом нет ничего такого. Но сейчас — нет. Боюсь, она меня неправильно поймет. На крыше было… для меня это важно… Хочу, чтобы ты знала это. Так, как было, уже никогда не будет. Я хотел бы сохранить с тобой хорошие отношения. Думаю, что ты тоже. Мы ведь взрослые люди. Правда? Все будет хорошо. Осенью будет еще одна выставка… Может быть, и ты там выставишься вместе со «Вторым пришествием».

— Не бздите, а то улетите, — сказала Коша мрачным голосом, повернулась к нему спиной и пошла, не оглядываясь, на вялых подгибающихся ногах. Она боялась, что если оглянется, то с ней что-то случиться.

Через пару минут кто-то окликнул:

— Ринат! Ты скоро там?

(Рита)

Это было не то, что интересовало Риту в данный момент. Но Коша не сделала одолжения пометить, где ей, Рите, интересно, а где — нет.

Она долго смотрела в окно с очень напряженным лицом, и ее подсознание совершало какую-то важную работу. Важную, но неведомую Рите. Еще она подумала, что хорошо быть психологом и знать что, как и почему. И утешать саму себя какими-нибудь умными объяснениям, когда не остается ничего другого.