– Не знаю, как бы я прожил это время, наверное, уже где-нибудь и загнулся. Но вы кормили, и поили, и платы с меня не спрашивали. Теперь только знаю: по-другому буду жить…

– Как по-другому? – икнул Севастьяныч. – Тебе тоже вчера, как и мне, привиделось? Так это от выпитого, не иначе.

– Есть деньги у меня большие, часть вам отдам, а остальные в банке. Мне они не надобны.

Он, поковырявшись в тощем заплечном мешке, достал тугую пачку долларов.

– Здесь много, надолго хватит…

Севастьяныч покрутил деньги, понюхал зачем-то.

– И это деньги? Они же не наши, зачем они нам? От них один раздор…

Он снял с пачки бечёвку и рассыпал их в костёр.

– Смотри, Семёновна! Ихний президент цвет лица поменял, это от злобы, что против мы, – захохотал. – От них одна морока!

– На них бы дома купили где-нибудь в деревне, а ты в костёр. Это деньги!

– Знаем! Не захватил ты одного парня. Тот всё хотел уехать домой в Воронеж. Приехали какие-то люди, тоже дали денег и будто на вокзал повезли. Мы ему ещё всем миром одёжку собрали. Жениться он ещё думал. А что, молодой был, после тюрьмы к нам сюда попал. Только через месяц мы его нашли здесь же, на свалке…

– Что, пропил деньги? – Расстрига даже не удивился. – Так это сплошь и рядом.

– Да нет, его какие-то хирурги искромсали, всё из него вынули… – Севастьяныч снова жадно припал к бутылке. – А ты говоришь «деньги»! Зло это, батюшка. А дома в деревне… Кому мы там нужны? А здесь мы сообща друг друга похороним.

– Наверное, прав ты, я сам над этим думал…

– А вот кто же, батюшка, нас теперь от грехов-то оградит, кто их отпустит? – пьяно упершись руками в землю, старался подняться Севастьяныч.

– А в аду какие уж грехи?… Здесь вы за них и расплачиваетесь, не понимая сами этого. Оставайтесь с миром! Да пребудет с вами Христос…

Он, не оглядываясь, пошёл по направлению к оживлённой трассе, где фыркали и урчали тяжёлые машины. Его рваная прожжённая ряса била по стоптанным кирзовым сапогам, вещмешок свалился с худого плеча набок, торчали спутанные грязные волосы цвета запорошенной соломы. Никто не окликнул его. Сам решил, сам уходит. Здесь люди свободные. Нельзя ему мешать.

Провожавшие стояли молча, пока расстрига не скрылся из глаз. И вся эта разношёрстная братия как бы присмирела, как будто проводили попа в последний путь. А может, и правда, в последний, потому как он ушёл с твёрдой решимостью больше не вернуться сюда, не вернуться в этот ад. Кухарка даже всплакнула, вытирая грязной цыганской шалью глаза.

– Жаль его! Человек-то был неплохой, обходительный, «спасибо» всегда говорил, когда поест… Ну, может, там ему где-нибудь будет хорошо… Дай бы бог, дай бы бог…

День разгорался, разгорались и горевшие кучи мусора. Потянуло сладковатым зловонием, которое впитывалось в одежду и тело и, наверное, навсегда оставалось в груди живших здесь людей, оставалось напоминанием ада…

Невзор встретил Сохатого со Снежей на берегу.

– А я уж думал, никогда не увижу тебя. Но ты пришёл и дочь мою привёз. Благодарствую тебе, воин! Услышал Дед мои молитвы.

Сохатый мял в руках выгоревшую на солнце бейсболку.

– Да не молитвы тут… А как сказать… – Он то поднимал глаза к небу, то опускал их. Наконец, решившись, выдавил: – Жениться хочу…

Снежа, обнявшись с матерью и сёстрами, подошла к отцу.

– Он уйти с нами решил, отец.

Невзор сменился с лица:

– О чём ты говоришь, воин? Тебе же известно, откуда и кто мы и не сегодня-завтра уйдём…

– Да знаю я… А как же мы?

– Кто мы?

Он вдруг понял, что сказать хотел Сохатый.

– Да ты в своём уме?… А как же Снежа? Ей нельзя здесь оставаться, а тебе нельзя идти с нами. Я бы рад иметь такого воина у себя в роду, но это невозможно.

– Я сам хочу уйти с вами. Может быть, когда-нибудь я ещё вернусь в этот мир, но сейчас я уйду. Так решил! А не возьмёшь с собой, я Снежу уведу. Да не боюсь я никого. Я здесь не нужен стал. Для чего-то судьба свела нас всех, Невзор!

– Но как ты будешь жить? Там всё другое…

– Я не умею читать мысли, как вы, я солдат, то есть воин, но только уверен, что должен уйти. На всё есть какое-то объяснение. Откуда это и зачем – не знаю и понимать не хочу. Пусть всё будет, как идёт, не надо изменять мою судьбу ни мне, ни вам.

– А Снежа согласна ли? – посмотрел Невзор на дочь.

– Да, отец…

– Вижу, рассуждать ты не намерен. Бери её, она твоя. Рожайте воинов и хлебопашцев, рожайте будущих матерей. Живите под небом и сохраняйте землю нашу.

Невзор подозвал одну из своих жён, мать Снежи, кивнул ей головой. Та ушла, вернулась со свёртком из белого холста и подала Невзору.

– Ты воин здесь и воином ступишь в наш мир при помощи волхва. А этот меч есть честь и доблесть! Из рук моих прими!

Развернув холстину, Невзор протянул меч, отливающий синеватой сталью Снежа, в свою очередь, подала Сохатому кожаный пояс с вырезанным орнаментом.

– Я для тебя его шила, орнамент набивала. – Она провела ладонью по волосам Сохатого. – Я знала, что ты когда-нибудь придёшь и возьмёшь меня за себя. А вечером мы уйдём в наш мир. Я буду шить тебе одежды, рожать детей. Ты будешь их учить военному искусству, а главное – добру, которым сам наполнен. Сейчас медов мы принесём и, чем богаты, прямо на поляне накроем общий стол. Пусть веселятся ратники, их жёны и пусть немного, но завидуют без злобы. Сегодня ночью новая звезда взойдёт на небосклоне, которую ещё никто не видел. Она дополнит Млечный Путь, наш Млечный Путь тернистый.

Столы накрывали быстро. Несли лепёшки, глиняные кувшины с пенистым мёдом, жареную сохатину, ягоду и грибы. Сидели прямо на траве. Все поздравляли молодых, девушки устроили хоровод, пели песни. Сохатый не выпускал руку Снежи. Он всё боялся, что она упорхнёт, как птица, и у него опять ничего не останется.

Уже близился вечер, зажгли костры, как все услышали крик Невзора:

– Волхва встречайте! Он пришёл! Но что здесь делает изменник, из-за которого мы бросили весь скот и землю?

– Ищу Ведею, чтобы отдать ей косу, но здесь её, похоже, нет. Ищу я Светояра, брата, чтобы вернуть домой… Путём иду я искупленья много лет, с тех пор как вы ушли. Ответь, Невзор, ты знаешь, где они?

Сохатый, увидев незнакомого мужика, который вёл себя, подобно Невзору, будто здесь он старейшина, поднялся, отпустив руку Снежы.

– Так это ты, паршивый пёс? Из-за тебя тут беды?

– Светояр! Ты жив! Хвала же небу! Прости и не держи обиды! Ты – князь, иди домой. Там ждёт тебя дружина, её тебе передаю. А я искать начну Ведею…

Но Сохатый, не обращая внимания на раскаяние князя, ухватил его рукой, потом, резко толкнув, бросил его к костру. Князь не удержался, потеряв опору, свалился мешком в огонь. Подскочив, он кинулся к Светояру, но длинные руки приподняли его, снова бросили на землю. Сохатый придавил коленом ему грудь, и князь, тяжело дыша, увидел глаза победителя.

– Прости же, брат! Переборов в себе величье, каюсь…

И всё вдруг поплыло перед глазами князя. Загудела голова, наполнилась звоном, словно тысячи комаров бились. Он закрыл глаза. Земля поплыла под ним большой качающейся ладьёй, а звон впивался в её борта и раскачивал на высокой волне. «Неужели конец? – промелькнуло у него в мыслях. – Неужели мне никто не поможет?» Сохатый выпустил его и снова подошёл к Снеже.

– Пусть отлежится. Уж очень что-то рожа мне его знакома… Я знаю, оставлять его нельзя! У нас здесь и своих таких хватает.

– Но его кровь пролить тебе я не позволю, не чужеземец он… Такой, как мы…

– Он может помешать Ведее.

– Здесь каждый волен путь свой выбирать!

– Он всюду ищет Светояра. – Волхв наклонился над князем. – Мы ночь на свалке провели – впервые совесть в нём заговорила, любовь на искупление толкнула.

– Ведея, дочь… – Невзор поворотился к волхву: – Лишь только ей решать… А ты останься с ним – вы встретите Ведею.