И только молчаливый Петро произнёс восхищённо:

– Во баба! Не то что наши шалавы. Свистулька-то твоя целая, Блин? – гоготнул. – А то место у тебя и впрямь у параши.

И уже не дожидаясь своих друзей, Петро направился на взгорок к деревне.

Вытащили из дома фельдшера и заспанную медсестру, те, в свою очередь, не забыли и участкового. Участковый привёз хирурга из райцентра, который штопал и обрабатывал их раны почти всю ночь.

– Ну, что же, правду, видно, ты мне рассказал, Василий, зачтётся тебе, конечно.

– Да уж ты зачтёшь… Не одни портки на нарах сотрёшь.

– Так… А баба, ты говоришь, точно не наша? Интересно… Тут ещё, говорят, мужик шизонутый появился… Не слышал про него?

– Это что у магазина сидел? Видал.

– И что за мужик, не знаешь?

– Леший его к себе увёл. Мужик как мужик, только неразговорчивый.

– Так он что, не местный?

– Мне-то почём знать. Паспорт спрашивать – это по твоей части. Мы его хотели на пузырёк раскрутить, так Сохатый Блина с крыльца спустил. Ты же знаешь праведника… Кулаки как кувалды. Нет бы вежливо: мол, Блин, отойди или ещё как. Так нет! Сразу в рожу… Блин тоже было обиду затаил на Сохатого. Зачем при чужом человеке авторитет подрывать? Ну разве с ним без лома справишься? Да и с ломом тоже навряд ли… Мы просто потом пива взяли и ушли, а потом эта баба… Полоса чёрная, наверное, сегодня.

– А ты с Блином якшаться будешь, тебе и робу полосатую бесплатную дадут, полоса чёрная, полоса белая.

Васёк молча сглотнул слюну, громко хлюпнув. В тюрьму очень уж не хотелось, хотя Блин её всегда рисовал как курорт для него. Но, видя сегодняшнюю его подавленность, Васёк понял, что он всё врал.

– А ты как думал? Что всё с рук вам сойдёт?… Жалко мне тебя, Васёк. Если она подаст заяву на вас, за попытку сядете.

– Так ты же говорил, заява есть? Что же ты меня тогда колоть-то начал, мент?

– А я шутник, Вася. Пошутил, покуда вас ещё лихоманка колотила от встречи с этой бабой, чтобы вы потом в отказ не пошли. А ты вот протокол-то уже подписал. Наукой, Вася, тебе будет, как девок силой брать…

– А мне-то сейчас куда?

– Да пока домой, а там посмотрим…

Васька матюгнулся за свою оплошность и пошёл в ночь, белея свежими бинтами на лице.

Участковый, закурив, задумался. Надо бы поискать ту русалку с ножом. Трёх мужиков отделать – не так себе: сноровка нужна, и глаз точный, и рука крепкая. Ведь ни одному нижнюю губу не захватила, словно какой ритуал над насильниками совершила. Ай да огонь-баба! Но поискать следует: вдруг какая в розыске. Так нет – та бы кишки выпустила. Тут что-то другое, непонятное… Ладно, утро вечера мудренее…

Опрос населения деревни Бураново Коля Колесников начал прямо с утра, когда выгоняли скот на пастбище. Подходил к бабам, ожидающим пастуха рядом со своими бурёнками, задавал вопросы о женщине с длинными волосами в белом сарафане, спрашивал, кто что знает о ней. Никто и ничего, но зато о ночном происшествии знали почти всё. Когда успели и кто рассказал, загадка. Костехворили на чём белый свет стоит всю Блинову компанию. Попало и самому Коле-участковому, что плохо за порядком смотрит и белым днём чуть женщину не изнасиловали. Понял тогда Колесников: даже если знают, не выдадут эту русалку, так как она себя защищала, может, честь свою отстаивала. А что ножом – так пусть не лезут. Прочёл он тогда в бабьих глазах торжество. Как будто они это сами совершили!

Пошёл вдоль деревни, к реке, место происшествия посмотреть. Может, там что подскажет – вещь какая оставленная или ещё что.

Река уже просыпалась, клубилась туманом у ивняков и шелестела в опущенных в воду ветвях. На середине уже начала плавиться рыба, без шума расходились маленькие круги, как будто в воду падал крупный и редкий дождь. По натоптанному песку и следам крови сразу же нашёл место схватки. Только дальше от места борьбы след одинокий, не спешащий по песку в траве потерялся. Жаль, конечно, собаки нет, а в районе не дадут… А за этих деревенских блатных, которые пострадали, лично сам начальник милиции в ладоши похлопает. Ему тоже уже надоело возиться с ними, а раз кто-то поучил их – значит, за дело. Да и стоит ли кого искать… Права ведь, а нужно это только для него самого. Хотелось посмотреть на неё, просто из интереса. Видно, не перевелись ещё женщины, которые могут постоять за себя. Он давно уж таких не видел. В основном ведь только плачут: мужик ли изобьёт, изнасилуют ли – только сопли и могут по лицу размазывать. А эта… Надо бы найти.

Солнце уже почти встало. Колесников кинул взгляд на берег и у дома Дмитрия Ковалёва увидел фигурку бородатого седого мужика, стоящего на крутом берегу.

– А это что за явление Христа народу? Допились, видно, бурановцы: то русалки, то старцы солнцу молятся. Скоро летающие тарелки появятся и гуманоиды начнут по деревне шастать… Эй, ты кто? Откуда в наши края забрёл?

Поднялся по тропке, опустился рядом с молящимся на траву. Не стал прерывать его, выжидал, когда человек закончит, покусывал травинку и глядел на спину старика. Вблизи тот выглядел крепким здоровым мужиком. Волосы собраны на лбу кожаным ремешком, грубая тканая рубаха, такие же штаны… Старовер, видно, из скитов, что на Соболёвке-реке. Был как-то раз, на вертолёте залетали туда, когда браконьеров ловили городских. Там мужики в таких же рубахах ходят, так же бороды лопатами, да и молчаливы, слова лишнего не скажут. Так вроде нет их там сейчас, ушли куда-то…

Вдруг почувствовал, что кто-то стоит за спиной его. Мурашки по спине! Обернулся: Дмитрий.

– Не зря тебя Лешим прозвали: подошёл, даже травинка не зашелестела, словно по воздуху.

– Так ходить надо уметь. Что зря шуметь-то? Привык я, Николай, по лесу бродяжить. А если там шуметь, то не увидишь никого, да и не услышишь тоже. Ты что пожаловал-то в рань такую?

– Служба, брат, такая… Слыхал, что стряслось?

– Нет…

– Сегодня в ночь кто-то Блина порезал с его корешами, баба какая-то. Неужели не слышал?

– Да где мне услышать! Я дома был вон с гостем… А Блин давно добивается, что, не знаешь?

– Да всё я знаю, только ведь порядок должен быть во всём, а тут нож. А что дальше будет?… А что за гость-то? Что-то незнаком…

– Ты, Николай, не приставай ко мне. Приехал дальний родственник, отношения к этому делу никакого не имеет. Мы вчера в бане парились, потом выпили и спать легли.

– Странно, но ведь староверы не пьют… Да и не курят…

– От такой жизни, что сейчас на деревню навалилась, не только старовер запьёт, но и Пресвятая Богородица. Что, не видишь, полдеревни уже спилось, а полдеревни самогоном да спиртом торгуют. Вот только интересно мне, Николай… Когда полдеревни пьющей вымрет, то вторая половина кому продавать будет – ты не знаешь? Ты бы задумался… Я-то бездетный, а у тебя двое…

– Ладно, учить вздумал… Я-то что поделать могу, всю жизнь ведь пили… Правда, не так, да и водка была настоящая. А сейчас… Этикетки разные, а всё с одной бочки разлито… Сейчас меня на данный момент русалка очень интересует. Что это за баба с ножом на шее бегает босиком?

– Да откуда мне знать?!.. И мало ли кто с ножом бегает…

Леший видел, как вздрогнул плечами Невзор, видел, как сжались его раскрытые ладони, обращённые к солнцу. Задрожало восхваление богам, и, кончая молитву, он закрыл ладонями лицо. Участковый, попрощавшись, поднялся и пошёл в деревню. Следом к дому пошли Дмитрий с Невзором.

– Ты знаешь эту русалку, Невзор? Кто она?

– Это Ведея, дочь моя последняя… Только я не знаю, где она… Неведомо мне пока, князь… Она сама найдёт тебя. Во сне придёт… Недолго осталось.

Оставшись один в доме, Леший перебирал листы семейного альбома, стараясь кого-то вспомнить без участия Валентины. Да, что они говорили и в больнице, и дома, сходилось. Они во всём были правы. Была другая жизнь Дмитрия Ковалёва, которую он не помнит. Сейчас он вопреки здравому смыслу и рад бы не верить всему, что рассказывала Валентина, только слова из песни не выкинешь.