– Ты не должна смеяться! – сказал он, выплевывая табак изо рта прямо на свой белоснежный галстук. – Все из-за этой женщины! Она только взглянула на меня и опять накинулась из-за этого проклятого стола, и меня просто затрясло от гнева! Посмотри, как меня трясет!

Он вытянул перед ней свою руку, и Диана увидела, что она дрожит.

– Прости меня, – извинилась за свой смех Диана, отряхивая рукав его сюртука.

– Будь проклята эта женщина! – взревел он, вырывая свою руку и доставая батистовый платок из кармана сюртука. Потом взмахнул им в сторону двери, как если бы он делал выпад фехтовальным клинком. – Неужели мужчина не может делать то, что он хочет, в своем собственном доме? Голландские скатерти! Я не позволю этой женщине устанавливать здесь свои порядки! Не позволю!

Он начал отчаянно размазывать табак по своему сюртуку и жилету, оставляя грязные пятна. Диана нежно отобрала у него платок и взяла дело в свои руки, начав осторожно стирать едкую смесь с его бровей, щек и подбородка.

– Я не думаю, что миссис Шипстор хотела тебя так расстроить, – начала она примиряюще.

– Расстроить меня! Да она же ни с кем никогда не считается и только командует всеми – она родилась драконом в юбке и умрет им! Если бы она когда-нибудь попробовала быть полюбезней, я совершенно убежден, ее бы попросту хватил удар от такого насилия над своей натурой. И почему я позволил твоей тете нанять это несносное создание в мой дом – никогда не пойму. И никогда не прощу Феб за это! Каждый раз, когда я вижу миссис Шипстор, я думаю о Феб, будь она проклята! У женщин больше волос, чем мозгов, мне не надо было ее слушать. И почему у меня доля такая – быть окруженным своенравными женщинами! Своенравными и упрямыми, как ослицы!

– Неужели мы все такие упрямые? – спросила она отсутствующе, ощущая, как на нее находит странное предчувствие. Язвительное замечание отца навело ее на мысль о тайной встрече с Эверардом на маскараде, которую она задумала.

Что она делает?

Ее дыхание стало прерывистым, сердце начало бешено колотиться о ребра. Она поняла, как она глупа. Хотя она обманывала себя целое утро, но теперь ей стало ясно, что ее план никогда не сработает! Он заключался в том, чтобы надеть домино сестры и представляться Джулией в надежде доказать Эверарду, что она может быть такой же непредсказуемой и кокетливой, как ее сестра. Какой же дурочкой она была! Эверард сразу узнает ее и будет думать, что ее неблагоразумие еще хуже, чем бесстыдство!

– Что с тобой, Диана?

Она вдруг услышала требовательный вопрос отца. Подняв глаза, чтобы встретить его взгляд, она подумала: как странно, что, глядя на его лицо, она видит Эверарда. Выражение лица капитана было всегда нежным, когда он смотрел на нее, но точно такое же выражение, как у отца сейчас, было у него вчера вечером после разговора о Джулии.

– Диана! – она услышала, что ее отец кричит на нее. – Прекрати сейчас же! Ты просто выводишь меня из себя этим дурацким выражением лица! Ты выглядишь, как Джулия, и мне это не нравится! Я без колебаний скажу тебе, что хотя я в состоянии вытерпеть одну абсолютно безмозглую женщину, но не позволю сразу двум слоняться по моему дому. Это понятно? – И его голос чуть смягчился, когда он добавил: – Мне ведь не нужно говорить тебе, как сильно я полагаюсь на твое здравомыслие?

– Нет, папа, – ответила Диана, пытаясь взять себя в руки и, не отвлекаясь ни на что другое, думать только о том, ради чего она пришла к отцу. Он явно рассердился на нее, и надо было спасать положение. – Прости, папа! Я веду себя по-дурацки, извини меня, пожалуйста. Я была расстроена – хотя я терпеть не могу признаваться в этом – некоторыми обстоятельствами. Но это неважно, ничего серьезного. Я надеюсь, ты помиришься с бедной миссис Шипстор. Джулия уже выздоравливает, но она заразила нескольких слуг, поэтому, боюсь, на долю нашей экономки выпало в последние дни много дел.

– И тем не менее тебе не удастся меня одурачить, ты же знаешь. Ты позволила тете Феб нанять миссис Шипстор, потому что у тебя доброе сердце. Если ты помнишь, она отчаянно нуждалась в работе, и ты откликнулась на ее трудное положение с христианским милосердием. Я всегда восхищался тем, что ты тогда протянула ей руку помощи, тем более что она двоюродная сестра моей тетки.

Диана закончила удалять коричневую смесь с его лица и продолжала отряхивать белый крахмальный галстук.

Он недовольно фыркнул в ответ на ее движение, поймал ее руку в воздухе и настороженно посмотрел на нее.

– Если бы я не знал мою Диану лучше, я бы подумал, что ей от меня что-то нужно!

Диане не понравилось, как пронзительно он смотрел на нее. В отличие от Джулии она была очень близка со своим отцом и с удовольствием разделяла его взгляды, его мысли, его общество, но бывали моменты, когда она хотела бы, чтобы он не знал ее так хорошо. Так она подозревала, что он давно догадался о ее любви к капитану Эверарду, даже несмотря на то, что весь последний год она прилагала неимоверные усилия, чтобы скрыть от него правду о своих чувствах. Получилось ли это у нее, она не знала. Но его последнее замечание доказывало, что ее отца не так-то легко провести.

– Итак, чего ты хочешь? – спросил он, прищурив глаза. – Давай, давай, детка! Не разыгрывай со мной простушку!

Диана вложила платок обратно в его руку и отвернулась. Она подумала, не притвориться ли ей, будто она не имеет ни малейшего представления, о чем он говорит, но тут же отбросила эту мысль. Ее отец всегда знал, когда она говорила неправду, стоило ей открыть рот. Он говорил, что ее веснушки темнеют, когда она пытается лгать. Конечно, она в это не верила, но в детстве провела немало часов перед зеркалом, нарочно говоря всякий вздор, чтобы посмотреть, потемнеют ее веснушки или нет.

Взглянув на отца, она увидела, как нежность осветила его черты. Он обнял ее и притянул к себе. Диана почувствовала, как к ее глазам подступают слезы любви, и с облегчением положила голову ему на плечо.

– Я сделаю все, о чем ты попросишь, моя дорогая! Я столь многим обязан тебе. Сомневаюсь, что я когда-нибудь смогу отплатить тебе за то, что ты так рано взяла на себя обязанности своей матери.

Диана вздохнула и ответила:

– Тебе не понравится моя просьба, папа! На самом деле, она покажется тебе отвратительной. – Еще раз вздохнув, она решилась и произнесла: – Я хочу, чтобы ты принял Лоуренса Эшвуда и отнесся к нему справедливо. Это не его вина, что моя мать сбежала с мистером Эшвудом.

Она почувствовала, как плечи и грудь ее отца напряглись. Эта просьба была для него очень тяжела, она это знала и не удивилась, когда он зашагал по комнате, повторяя, что не позволит, чтобы Эшвуд снова переступил порог его дома.

Когда он остановился и замолчал, она умоляюще воскликнула:

– Ему было тогда тринадцать лет, папа! Как ты можешь обвинять его или наказывать? У нас с Джулией, когда мама убежала, остался, по крайней мере, ты. А что было у Лоуренса? Разоренное имение и дряхлые слуги, которых он должен был обречь на нищету. – Она взглянула на него. – Разве он уже недостаточно пострадал от маминого поступка?

– Ты не можешь понять, – прошептал он, его горло сжималось от подступающих слез.

Диана сама не знала, зачем выдала так много, но слова, казалось, сами сорвались с ее губ:

– Он вернулся за Джулией. Он хочет просить ее руки.

«Папа бесновался чуть не целых полчаса. Жениться на его дочери, подумать только!

Я позволила ему покричать, зная, что в конце концов он затихнет. Всякий раз, как мне становилось не по себе от громовых раскатов его голоса, разносящихся по столовой, достаточно было только взглянуть на следы табака на его бриджах и сюртуке, и мое настроение немедленно улучшалось. Он представлял собой на редкость забавное зрелище, бегая вокруг стола орехового дерева.

Его тирада наконец оборвалась, когда он заметил, что я улыбаюсь, и потребовал объяснить, что именно я нахожу таким забавным. Пришлось сказать ему, что я только хотела бы узнать, оставила ли нам наша бабушка перед своей кончиной десять лет назад рецепт удаления табачных пятен с одежды. Затем я добавила с веселыми искорками в глазах, что она, верно, была бы ужасно шокирована его видом – о, моя дорогая бабушка была очень старомодной дамой! – и, должна признать, мне удалось переменить его настроение. Он сразу же стих и помягчел, сел со мной на диван перед камином, взял за руку и попросил рассказать ему все, что я знала о Лоуренсе. Я рассказала ему о приключениях Ларри и о том, что он и есть тот самый набоб, о котором все говорят. Конечно, я сообщила о его богатстве, но заклинала отца молчать об этом. Ведь, надо думать, у Ларри были свои причины – и, возможно, имеющие отношение к Джулии – не желать, чтобы кто-либо знал о его огромном состоянии. Что касается его вымышленного имени, я полагаю, тут были те же мотивы. Он не оставил бы себе никаких шансов завоевать Джулию, если бы был вынужден избегать респектабельных лондонских гостиных. Не думаю, что Ларри сильно беспокоит мнение окружающих, но явно беспокоит то, что его репутация – или, точнее, репутация его отца – может отразиться на Джулии.