Ровно через час езды по почтовым дорогам, ведущим на северо-запад, в Котсволд, ось в новом ландо Джулии неожиданно сломалась, что почему-то вызвало у Лоуренса, сидевшего, скрестив руки на груди, довольный смех.

Диана не успела выпытать у него признание, какую роль он сыграл в этом происшествии, потому что внезапно ливень обрушился на головы бедных путешественников.

Диана наблюдала за стихией с изумлением, смешанным с ужасом, чувствуя, как будто сила, более могущественная, чем она сама или Лоуренс, вмешалась в их планы, чтобы помочь им.

Сопровождающие верховые не могли справиться со своими лошадьми, которые испуганно ржали, вставали на дыбы, били копытами и наконец понесли под ужасающе раскаты грома. И лошади, и всадники исчезли в непроницаемой пелене дождя.

Джулия и Эверард быстро перешли и укрылись в экипаже Дианы и Лоуренса, который, будучи обычной дорожной каретой, предназначенной только для двух пассажиров, неожиданно оказался битком набит, и хуже всего то, что Эверард сидел, сгорбившись, у ног Дианы. Вода капала с полей его касторовой шляпы, а синий сюртук намок от того, что он защищал пурпурную шляпку Джулии, пока они бежали к карете. Ее элегантная шляпка с широкими полями была украшена огромными белыми страусовыми перьями.

Джулия была напугана разбушевавшейся стихией и вздрагивала каждый раз, когда у них над головами раздавался новый раскат грома.

Форейтор, сидевший на первой лошади в упряжке, не стал дожидаться указаний, и немедленно тронул экипаж вперед, оставив позади ландо, а затем пустил лошадей быстрым галопом.

Через передние окна кареты ничего не было видно из-за дождя, который хлестал по стеклу, с грохотом барабанил по крыше и заливался в щели, о существовании которых до сих пор никто не подозревал. Когда ужасающий раскат грома сотряс воздух совсем рядом с каретой, Джулия снова вскрикнула от испуга и спрятала лицо на груди Лоуренса.

Диана заметила, что Эверард огорчился, видя, как уютно устроилась Джулия на плече своего друга, но тут мокрые перья ее шляпы начали щекотать ноздри ее спасителя так, что он вскоре расчихался.

Диана поймала взгляд Эверарда и прикусила губу, пытаясь скрыть улыбку. Эверард делал то же самое, отвернувшись и покашливая. Но, когда Джулия подняла голову и злополучные перья уткнулись в лицо Лоуренса, оба разразились смехом, к которому присоединилась и Джулия, поняв, в чем дело.

– Приношу свои извинения, Лоуренс, – сказала она наконец, держа свою голову прямо, чтобы шляпка была подальше от его лица. – Думаю, что моя шляпа больше подходит для ландо, чем для этого экипажа.

А когда коварное перо под давлением потолка экипажа сломалось пополам и повисло на ее лице, расхохотались уже все, включая и Лоуренса.

Когда они успокоились, Диана с удивлением поняла, что форейтор, кажется, дал лошадям волю и карета несется вперед с бешеной скоростью в густой пелене дождя. С каждой милей дорога становилась все каменистее, и форейтор уже с трудом правил лошадьми.

Наконец экипаж замедлил ход, и лошади перешли на рысь. Диана с облегчением вздохнула, дождь уже перешел в мерную дробь по крыше, а за окном показалась качающаяся на ветру вывеска гостиницы.

– Слава Богу! – воскликнула Диана. – Наконец-то гостиница. Я чувствую себя так, будто проехала сотню миль. Я только удивляюсь, почему форейтор не остановился раньше! Он, должно быть, уже промок насквозь.

Как только она договорила эти слова, к их общему изумлению, колесо соскочило со своей оси, и экипаж с грохотом завалился назад и влево, а лошади резко задергались в своей упряжи.

Еще хуже было то, что форейтора они нашли в сильной лихорадке, дрожащего, как осенний лист на промозглом ветру, и его пришлось буквально силком стащить с лошади, в которую он вцепился, как в свое единственное спасение.

Стуча зубами, он признался, что потерял дорогу несколько миль назад и только надеялся доехать до какой-нибудь гостиницы, где они смогли бы остановиться, выпить чаю и потом найти остальных.

– Бедный, бедный человек! – воскликнула Джулия, когда Эверард помог ей выбраться из завалившейся кареты и предложил руку, чтобы отвести к гостинице. – Я надеюсь, что он не заболеет воспалением легких! Как ужасно было бы думать, что празднование моей свадьбы послужило причиной его болезни или даже смерти!

Лоуренс, услышав патетическую ноту в голосе Джулии, живо возразил:

– Он сам виноват в том, что не сообщил мне заранее о своем состоянии! Я вовсе не так жесток, чтобы заставлять его рисковать жизнью. Ответственность за его здоровье лежит на нем самом.

Джулия открыла рот, чтобы ответить, взглянула в сторону Эверарда и, твердо кивнув, сказала:

– Конечно, вы правы. Мы должны сами распоряжаться собою и нашими судьбами.

Диана уставилась на нее в изумлении, то же сделали и Лоуренс с Эверардом.

– Что? – переспросил ее потрясенный жених.

Джулия вспыхнула и опустила взгляд.

– Я думаю, я поняла, возможно, впервые, что Лоуренс имеет в виду. Если форейтор предпочел поверить в то, что Лоуренс не отнесется к нему с сочувствием, значит, это была его собственная вина.

Она бросила быстрый взгляд на Лоуренса, как бабочка, которая садится на цветок только для того, чтобы тут же перелететь к другому, и сразу же, опустив глаза, стала разглядывать свои полуботинки из рыжей лайки.

Когда они уже сидели в общей зале гостиницы, куда их проводил хозяин, – джентльмены попивали эль из больших кружек, а дамы – обжигающий, но освежающий крепкий чай, – им сообщили, что экипаж не будет готов до завтрашнего утра при всем умении колесных дел мастера, взявшегося починить колесо и установить его на карету.

Единственными, кто явно обрадовался такому повороту событий, были хозяин гостиницы и его толстая жена. Оба довольно потирали руки, когда узнали о приговоре, вынесенном мастером относительно повреждения колеса.

Диана обожгла язык чаем, судорожно вздохнула и прижала платок к губам. Она взглянула на Эверарда из-под ресниц, надеясь определить, какие чувства он испытывает относительно неожиданной перспективы провести ночь под одной крышей в уединенной гостинице. Его взгляд был направлен на мощный бук на вершине холма у дороги, но казался отсутствующим. Был ли он доволен такой перспективой или расстроен, сказать она не могла.

Джулия, сидевшая напротив ее, была чрезмерно тиха – даже странно.

Диана снова поднесла чашку ко рту, осторожно дуя на кипяток и глядя на сестру поверх края непрозрачного фарфора. Голубые тени окружали глаза Джулии, и неожиданно Диану осенило и потрясло то, что ее сестра, должно быть, провела ночь в слезах. Что могло случиться? – терялась она в догадках.

Джулия сидела, с силою закусив губу, сердце ее разрывалось от невыносимой боли. Прошлой ночью она пробудилась от беспокойного сна, но его видения продолжали преследовать ее и наяву. Сначала, когда она лежала на спине в спальне, глядя на алый бархатный балдахин, нависающий над кроватью, она не могла восстановить в памяти подробности сна, которые заставили ее проснуться.

Но наконец она вспомнила, и так живо, что села прямо и испарина выступила у нее на лбу. Во сне она видела, как ее мать уезжает. Сердце ее было полно отчаянной печали. «Возьми меня с собой, возьми меня с собой!» – кричала она вслед уезжающей карете.

В следующее мгновение уже она сама была той, которая сидела в карете вместо ее матери, и пейзаж за окнами экипажа резко изменился. Исчезли поросшие вереском торфяники Девоншира, и вместо них был продуваемый ветрами берег моря. Она вдыхала морской воздух и чувствовала соленый влажный ветер на своем лице. Взглянув на место рядом с собой, она увидела, что путешествует с Лоуренсом! Она ощутила странный покой, который охватил ее, когда она положила голову ему на плечо. Он взял ее за подбородок и слегка приподнял так, чтобы видеть лицо. Прежде чем она успела что-либо сделать – хотя она помнила, что чувствовала нетерпение, а не боязнь, – он склонился к ее губам и прижался к ним в нежном волнующем поцелуе.