«В первые за месяцы, даже больше того – годы мы с Джулией испытываем одни и те же чувства. Мы обе вне себя от волнения в ожидании начала торжественного выезда – по совершенно разным причинам, конечно. В то время как я безмерно рада, что мне удалось выиграть дополнительные две недели на то, чтобы положить конец их помолвке с Эверардом, она вся дрожит от перспективы возглавить грандиозную процессию, которая проедет чуть ли не по всей Англии. Однажды она даже отозвалась о себе как о современной Жанне д'Арк! Я попыталась объяснить ей, что миссия Жанны была духовной, на что Джулия запальчиво возразила:

– Ну и что! Какая разница, зачем она приехала в Англию! Главное, это было потрясающее переживание!

С этим трудно было поспорить, и я успокоилась, хотя мне и хотелось выразить – с некоторой долей сарказма – надежду, что подвиг Джулии закончится не так катастрофически, как у Жанны. Но если бы я сказала что-нибудь в этом духе, она бы просто смерила меня взглядом, вздернув подбородок, и ответила, что она очень любит фейерверки и что, может быть, миссис Диттишэм устроит фейерверк на вечере в ее честь.

Но какой же циничной я становлюсь! Ладно, не буду больше писать про Джулию.

В общем, я придержала свой язык и сконцентрировалась больше на собственных удовольствиях, которые сулит мне эта поездка. Хотя мои усилия пока не принесли заметных результатов, я все же не могу не радоваться тому, что мне уже удалось сделать. Кто бы мог подумать еще неделю назад, что вместо писания приглашений на бракосочетание Джулии здесь, в Лондоне, в Сент-Джеймском соборе, я сейчас надену мою лучшую мантилью, отделанную собольим мехом, которая защитит меня от прохлады свежего июньского утра, и буду готова сесть в папину большую дорожную карету? И хотя сделано очень немного из того, что задумано, я рада тому, что уже есть, а дальше будь что будет.

Пока я пишу это, я слышу такой шум на площади за окном, будто весь высший свет, включая и тех, кто не приглашен участвовать в поездке, прибыл, чтобы стать свидетелями отправления Джулии и Эверарда, которые поедут во главе кортежа. Если быть честной, я поражена числом желающих засвидетельствовать свое почтение жениху и невесте. Ходили даже слухи, что принц тоже принял приглашение леди Кловелли и собирается отправиться с ней в открытом ландо с Гросвенор-cквер в ее поместье, находящееся примерно в тридцати милях от столицы.

Она, однако, призналась мне, что это неправда. Бедный принц нездоров, ему пустили кровь, поставив пиявки, и, надо надеяться, теперь он скоро поправится.

Я пару раз выглядывала в окно на площадь, чтобы увидеть участников процессии. Может показаться, что хаос царит среди всего этого огромного количества лошадей и экипажей, людей – гарцующих, скачущих, кружащих по прилегающим улицам, но я знаю, что на самом деле это не так. Весь кортеж хорошо организован – и, к большому моему удивлению, не кем иным, как Лоуренсом.

Феб – каким образом, не могу себе представить – уговорила папу взять Лоуренса секретарем на время нашей поездки по Англии. Теперь он сможет находиться рядом с Джулией все эти несколько недель, не вызывая никаких кривотолков и подозрений у наших наблюдательных спутников. И если бы он совершенно устранился от исполнения своих обязанностей, я бы не удивилась и не расстроилась, поскольку единственной моей целью было обеспечить ему возможность ухаживать за Джулией.

Но так как последние десять лет он был деловым человеком, то не удержался и взял на себя всю организацию этого непростого мероприятия. Здесь как нельзя пригодились его деловые способности – я с трудом представляю себе, как можно доставить такую уйму людей из Лондона в Беркшир не только вовремя, но и в целости и сохранности. Если при этом он еще будет успевать почаще попадаться на глаза Джулии, я должна буду признать, что идея взять Лоуренса секретарем оправдала себя вдвойне.

Он разделил сто пятьдесят путешественников, которые будут размещены в пятидесяти комнатах Кловелли-холла, на партии по десять экипажей. Они будут покидать Лондон с интервалом в пятнадцать минут, доставляя приглашенных на место с необходимым перерывом между группами, чтобы избежать столпотворения и суматохи. К тому же июнь – самый ужасный месяц на королевских дорогах, ведущих из Лондона. Они и так переполнены, и не могло бы быть ничего хуже, чем запустить сотню экипажей одновременно на одну несчастную дорогу на запад, в Уэльс.

Кроме того, Лоуренс нанял армию слуг, часть из которых разместил вдоль дороги для обслуживания экипажей, если им что-нибудь понадобится во время путешествия. Остальных он отправил заранее в дом леди Кловелли под руководством троих проверенных людей, которые за них отвечают. Эти три человека работают у него уже несколько лет.

Леди Кловелли, не зная о том, что он и есть тот самый набоб, предложила ему место секретаря у себя после свадьбы Джулии. Лоуренс, пряча улыбку неподдельного веселья и заодно удовольствия от полученного комплимента, отклонил ее любезное предложение, сказав, что он вернулся в Англию после столь долгого добровольного изгнания с единственным намерением – жениться и обзавестись детишками.

– Но у вас же нет состояния! – воскликнула она.

Лоуренс слегка пожал плечами и ответил, что он предполагает жениться на богатой наследнице, на что леди Кловелли высказала желание непременно помочь ему в осуществлении его планов. Он выразил свою признательность, поцеловав ей пальцы, и тем самым навсегда завоевал ее хорошее к себе отношение.

Джулия наблюдала за этой сценой, раскрыв рот и с неподдельным вниманием. Лоуренс перед этим ограничился лишь вежливым поклоном в ее сторону, и это так расстроило и взволновало ее, что, когда Эверард приблизился к ней, она сначала отчитала его за что-то, а потом неожиданно ударилась в слезы. Он попытался ее успокоить, мягко уговаривая, но получилось только хуже. Она разразилась настоящей истерикой и убежала в свою комнату.

В свою очередь, и я переполнилась волнением и надеждою, особенно после того как заметила на лице Эверарда явное раздражение.

Пока я заканчиваю эту запись – я должна торопиться, поскольку, я слышала, папа уже созвал слуг, чтобы попрощаться с ними, – я продолжаю смеяться!

Вчера вечером я и Эверард обсуждали «Оратора» Ханта и его радикальные общественные взгляды. Беседа так увлекла нас, что мы оба не слышали, как Джулия ищет и зовет нас. Наконец она влетела к нам и резким голосом спросила, не оглох ли один из нас или мы оба!

Да, я смеюсь, я довольна и очень-очень волнуюсь!»

Джулия стояла в гостиной рядом со своей арфой, нервно кусая губу и морща лоб. В руках она сжимала – так, словно оно могло улететь, если она ослабит свою хватку, – послание от Лоуренса с еще несломанной восковой печатью. Не прошло и десяти минут, как он передал ей это предательское послание, его слова все еще звенели в ее ушах: «Не покидай меня!»

Ее мучило дурное предчувствие. Она держала зажатый в пальцах сложенный вчетверо листок веленевой бумаги и думала о том, что, с тех пор как Лоуренс появился на Гросвенор-сквер, чтобы взять на себя все приготовления к поездке, он преследовал ее повсюду. Он пристально глядел на нее, когда думал, что никто этого не замечает, он смешил ее, говоря ей дурацкие шутки, прятался в коридорах и пустых комнатах, ловя ее врасплох – каждый раз зажимая ей рот рукой, чтобы она не успела завизжать, – а потом только щекотал ее или целовал руку. Однажды, когда он поймал ее в любимой папиной комнате и хотел поцеловать, она так испугалась, что это остановило его.

– Я почти забыл, – произнес он с разрывающей сердце печалью, – что ты обручена и выходишь замуж. Не за меня.

Каким подавленным выглядел он потом весь день и оживился только, когда начал говорить с Дианой об организации кортежа. В этот момент ничто, казалось, не омрачало его дух – он был на подъеме, темные глаза светились явным удовольствием от работы. Она понимала Лоуренса больше, чем кто-либо, поскольку сама испытывала то же, когда ухаживала за своими бездомными или ранеными животными. Она забывала обо всем другом и не знала усталости или раздражения, когда заботилась о своем зверинце.