– Сегодня у меня был разговор насчет Сэмсон-кей.

– Так ты собираешься взять отпуск, дорогой? Если ты все-таки решишь поехать, а этот любезный мистер Сантьяго окажется там, передай ему от меня привет.

– Непременно. Ведь это твоей матери наша семья обязана тем, что владеет Сэмсон-кей? Я не ошибаюсь?

– Да, дорогой, ее отец, Джордж Херберт, подарил его ей на свадьбу.

– Расскажи мне снова о войне, мама И о Сэмсон-кей.

– Большую часть времени, пока шла война, отель пустовал. Конечно, тогда он был совсем маленький – небольшое строение в колониальном стиле, только и всего.

– А когда ты туда отправилась? Ты же, в общем, никогда об этом не говорила, а я был слишком мал, чтобы запомнить.

– В марте 1945 года. Ты родился в июле, годом раньше, а на Лондон без конца сыпались эти ужасные немецкие ракеты «Фау-1» и «Фау-2». Твой отец к тому времени уже демобилизовался и входил в состав правительства Черчилля, занимая, как и ты, пост заместителя министра. Его беспокоили продолжающиеся налеты на Лондон, и он отправил меня с тобой на пароходе в Пуэрто-Рико. Оттуда мы перебрались на Сэмсон-кей. Теперь я припоминаю. Мы приехали туда в начале апреля, добравшись из Тортолы на пароходе. Познакомились с одним стариком и его женой. Оба – чернокожие. Очень приятные люди. Фамилия у них была Джексон. Звали их Мэй и Джозеф.

Когда она умолкла, он, подойдя, присел на край кровати и снова взял ее за руку.

– А кто-нибудь туда приезжал, мама? Ты в состоянии вспомнить?

– Приезжал ли? – Она открыла глаза. – Только мистер Штрассер. Такой приятный мужчина. Твой отец сказал мне, что он, возможно, приедет. Однажды вечером он и появился, но ненадолго. Он сказал, что его ссадили с рыбачьей лодки, следовавшей мимоходом из Тортолы, и вот тут-то и налетел ураган. Это было ужасно. Мы двое суток просидели в погребе. Я все время не выпускала тебя из рук, однако мистер Штрассер оказался сама любезность. Очень добрый человек.

– А что случилось потом?

– Довольно долго он жил у нас. Думаю, до июня, а потом приехал твой отец.

– А Штрассер?

– После этого он уехал. У него были дела в Южной Америке, война в Европе, конечно, уже закончилась, и мы вернулись в Великобританию. Черчилль потерпел поражение на парламентских выборах, твой отец перестал быть депутатом парламента, и тогда мы поселились здесь, дорогой. Переехав на ферму, мы испытали огромное разочарование.

Ее речь стала слегка бессвязной.

– Когда-то, – сказал Пэймер, – ты мне рассказывала, что отец служил вместе с сэром Освальдом Мосли[7] во время Первой мировой войны, им доводилось сидеть в одном окопе.

– Это правда, сынок, они были закадычными друзьями.

– Мама, ты помнишь «чернорубашечников» Мосли, Британскую фашистскую партию? Отец имел к этому какое-нибудь отношение?

– Боже, конечно нет. Бедняга Освальд. Он частенько приезжал сюда на выходные. В начале войны его арестовали, вменив ему в вину профашистские настроения. Смех, да и только. Он был такой джентльмен. – Ее голос постепенно стих, но потом вновь окреп. – Нам тогда пришлось нелегко. Одному только богу известно, как нам удалось добиться, чтобы ты остался учиться в Итоне. Нам всем здорово повезло, когда твой отец познакомился с мистером Сантьяго. Сколько замечательного им удалось сделать вдвоем на Сэмсон-кей! Некоторые люди считают, что сейчас это самый красивый курорт на всем Карибском море. Честное слово, с удовольствием съездила бы туда еще разок!

Она прикрыла глаза. Подойдя, Пэймер положил ее руки под одеяло.

– А теперь поспи, мама, тебе это не повредит.

Он осторожно закрыл дверь и, спустившись в библиотеку, налил себе бокал виски и сел у камина, размышляя над услышанным. Ознакомившись с содержанием дневника, он испытал сильнейшее потрясение. Просто чудо, что ему удалось сохранить самообладание перед Картером, но теперь истина очевидна. Его отец, депутат британского парламента, кадровый офицер, член кабинета министров, поддерживал связи с нацистской партией, будучи одним из тех, кто с нетерпением ждал германского вторжения в 1940 году. Судя по всему, дело зашло довольно далеко. История, в которой замешаны Мартин Борман и Сэмсон-кей, – тому свидетельство.

Взяв себя в руки, Фрэнсис Пэймер налил себе еще виски и принялся бесцельно бродить по комнате, разглядывая портреты с изображением предков. Пять столетий назад его семья принадлежала к числу древнейших родов Великобритании, а он теперь был заместителем министра и имел все основания рассчитывать на дальнейшее продвижение по службе. Но если Фергюсону удастся разыскать чемоданчик Бормана с подводной лодки номер 180, на нем можно будет ставить крест. Нет никаких оснований сомневаться в том, что имя его отца фигурирует в списке лиц, симпатизирующих нацистам, который содержится в «Голубой книге». В результате скандала его в порошок сотрут. Тогда ему придется не только распрощаться даже с призрачными надеждами занять высокопоставленный пост в правительстве, но и как минимум отказаться от мандата члена парламента. К тому же придется уйти из клубов. Он зябко передернул плечами. Для него была невыносима одна лишь мысль об этом, но что тут поделаешь?

Ответ оказался на удивление прост. Макс. Макс Сантьяго. Макс наверняка что-нибудь придумает. Поспешно вернувшись в кабинет, нашел номер телефона курорта на Сэмсон-кей, сумел дозвониться и попросил позвать к аппарату главного управляющего Карлоса Прието.

– Карлос? Это Фрэнсис Пэймер.

– Здравствуйте, сэр Фрэнсис. Какая приятная неожиданность! Чем могу быть полезен? Собираетесь вскоре нас навестить?

– Надеюсь, Карлос. Послушай, мне нужно срочно поговорить с сеньором Сантьяго. Не знаешь ли ты, где он сейчас?

– Конечно знаю. Сейчас он остановился в отеле «Риц» в Париже. Насколько я понимаю, он отправился туда по делам, но через три дня возвращается в Пуэрто-Рико.

– Храни тебя Бог, Карлос – Никогда еще в своей жизни Пэймер не испытывал большего облегчения.

Попросив телефонистку соединить его с парижским отелем «Риц», он взглянул на часы. Половина шестого. Он с нетерпением ждал, пока в трубке не раздался голос портье из «Рица». Он немедленно попросил соединить его с Сантьяго.

– Только будь на месте, Макс, только будь на месте, – пробормотал он.

– Сантьяго у телефона, – послышался голос, говоривший по-французски. – С кем я говорю?

– Слава богу. Макс, это Фрэнсис Мне необходимо с тобой увидеться. Кое-что произошло, дело серьезное. Мне нужна твоя помощь.

– Успокойся, Фрэнсис, успокойся. Где ты находишься?

– В Хэтерли-корт.

– Ты мог бы приехать в аэропорт Гатвик в половине седьмого по вашему времени?

– Думаю, да.

– Отлично. Я позабочусь о том, чтобы там тебя ждал самолет, вылетающий чартерным рейсом. Мы сможем пообедать, и ты мне обо всем расскажешь.

В трубке раздался щелчок, и он отключился. Пэймер взял из письменного стола свой паспорт и пачку трэвел-чеков. Потом он поднялся наверх, открыл дверь в спальню матери и заглянул внутрь. Она спала. Осторожно притворив дверь, он спустился на первый этаж.

У него в кабинете зазвонил телефон. Он поспешил обратно, чтобы взять трубку. Звонил Саймон Картер.

– Вот ты, оказывается, где. Я повсюду тебя разыскиваю. Бейкер погиб. Я только что узнал об этом от Фергюсона.

– Боже мой! – отозвался Пэймер. Внезапно его осенило: не означает ли это, что тайна местонахождения подводной лодки номер 180 умерла вместе с ним?

– Разумеется, он ничего не говорил об этом Трэверсу, однако, судя по всему, завтра сюда прилетает девушка. Какая-то Дженни Грант. Фергюсон надеется, что она что-то знает. Так или иначе, я буду поддерживать с тобой контакт.

Нахмурившись, Пэймер вышел из кабинета. Из кухни в гостиную вошла служанка.

– Вы уезжаете, сэр Фрэнсис?

– Неотложные правительственные дела, Нелли. Передай матери, что я ее целую.

Отворив дверь, он вышел на улицу, сел в «порше» и уехал.