– Али, я сейчас приеду… Меня тут слегка подрезали, так что готовься штопать…
Ворон бросил мобильник в кармашек на панели, у лобового стекла, липкой от крови рукой сунул ключ в замок зажигания, завел двигатель, вырулил с площадки перед баром и, оказавшись на проезжей части, прибавил газу.
Он вел машину на максимально возможной скорости, то и дело проскакивая на красный и желтый сигналы светофора, понимая, что, если не успеет добраться до врача до того, как потеря крови станет критической, шансов выжить у него практически нет.
В глазах то и дело темнело, но Ворон, мобилизовав остатки воли и стремительно покидающих его сил, уверенно гнал «восьмерку» вперед, крутыми виражами обходя всех подряд, а в остальное время постоянно держась осевой линии.
Справа, среди многоэтажек, промелькнула поликлиника, где всегда был дежурный врач… Но Ворон даже не обратил на нее внимания. То, что подходило обычному человеку, а для подстреленного в разборке быка означало лишь скорое знакомство с опером из ментовки и занудную процедуру допросов, для него однозначно равнялось провалу.
Проскочив очередной перекресток и свернув на узкую разбитую улочку, выходящую на проспект Стачек недалеко от станции метро «Кировский завод», Ворон почувствовал, как у него холодеют крепко сжимающие кожаный спортивный руль пальцы. В ушах начинался тихий, нарастающий с каждой секундой свист, а изображение перед глазами быстро теряло резкость, словно на лобовое стекло машины разом вылили целую бочку растительного масла.
Последнее, что он успел сделать, это включить указатель поворота, поставить переключатель скорости на нейтральное положение и повернуть руль вправо, притирая теряющую скорость машину к высокому бордюру.
А потом в затылок словно ударили чем-то тяжелым, и все вокруг заволокло вязким кровавым туманом.
Ворон потерял сознание, уткнувшись лбом в рулевое колесо…
Он уже не видел и не чувствовал, как его «восьмерка», выскочив на перекресток под красный сигнал светофора, под визг тормозящих с обеих сторон, закапывающихся носом в асфальт и разворачивающихся боком автомобилей, пролетела весь проспект и запрыгнула на бордюр.
С оглушительным грохотом разбитого стекла и покореженного железа машина буквально снесла ярко подсвеченный разноцветными гирляндами ночной коммерческий киоск. Из его боковой двери лишь в самый последний момент успел в прыжке выскочить, ничком распластавшись на асфальте, усатый кавказец; густые черные волосы от ужаса буквально стояли дыбом.
– Шайтан, шайтан, шайтан! – вылупленными карими глазами созерцая место аварии, едва не ставшее для него последним местом работы в жизни, сидя на тротуаре, заполошно ругался горец. Не обращая внимания на расквашенный нос, обхватив голову руками и медленно покачиваясь взад-вперед, как фарфоровый китайский болванчик.
А рядом с разрушенным киоском и торчащей из него разбитой «восьмеркой» уже визгливо скрипел изношенными тормозными колодками проезжающий мимо патрульный милицейский «уазик»…
Капитан Логинов
Ирина позвонила отцу и во всех подробностях сообщила о случившемся. О своих смутных подозрениях она, впрочем, умолчала…
Позвонил Корнач и поведал, что имел разговор с известным бизнесменом Сосновским, который весьма детально рассказал генералу о попытке изнасилования неизвестным его дочери. Финансист дал понять, что никаких письменных заявлений с его стороны (и со стороны Ирины Сосновской, естественно) не последует, но он счел необходимым сообщить всю информацию, которой располагает по данному инциденту.
Генерал предложил Логинову отложить на время дело Ворона и лично заняться всей этой историей.
Константина не слишком удивило такое указание.
Михаил Сосновский, по оценкам многих экспертов, едва ли не самый богатый человек Санкт-Петербурга. Он контролирует экспорт металлов и леса, а также морские перевозки. Плюс ко всему ему принадлежат крупный банк и не менее крупная страховая компания. Этот уникум имеет «рабочие» отношения с самыми влиятельными криминальными авторитетами Питера, но также вхож и в высшие сферы городской власти.
А кроме всего прочего, он является личным другом Корнача! Причем, на основании некоторых косвенных признаков, у Кости сложилось мнение, что у генерала нет секретов от бизнесмена.
Но так или иначе и сама суть дела, изложенная шефом, весьма заинтересовала Логинова.
Костя немедленно позвонил капитану Трофимову, ведущему дело кровавого маньяка, уже несколько лет терроризирующего город, и вкратце передал ему новость.
Потом Логинов связался с оперативным дежурным по городу.
– Палыч, поставь на ноги гаишников и пробей все больницы и госпитали! Если выяснится, что куда-нибудь поступал мужчина с резаной раной груди или живота – немедленно отзвони мне! Все!
Через пятнадцать минут, когда машина следственных действий была запущена, что называется, на полную катушку. Костя в компании поднятых по тревоге судмедэксперта и фотографа уже мчался по ночным улицам города в громыхающем на каждой яме стареньком «рафике» и, куря одну сигарету за другой, напряженно размышлял над имевшейся информацией.
Логинов знал, что такое торчащий из живота нож! Шанс выжить ничтожен, если вовремя не провести операцию и не влить потерянную кровь…
Но почему мужчина не дал Сосновской вызвать «скорую помощь», а предпочел напугать ее пистолетом, чтобы убежала?
В реальность намерений бесстрашного парня прикончить только что спасенную девушку не поверил бы ни один нормальный человек. Значит, не хотел огласки?
Скорее всего… Но он не бандит – однозначно. И перо вытаскивать не стал, потому что знает кое-что про подобные ранения… И врач у него знакомый наверняка есть, поэтому он и игнорировал «скорую»…
Значит, прямым ходом отправился именно к своему доктору! Если успел – считай, найти его следы практически не будет никакой возможности. Но если нет… Да и вообще, жив ли он сейчас?..
Алтаец
Степан Бронский не сгорал от желания навсегда расстаться с полученным от родителей именем и тем более – лицом, но если этого не сделать, жизнь на воле теряла всякий смысл.
Алтаец стоял перед большим, в рост человека, овальным зеркалом в резной раме из карельской березы и молча разглядывал свое отражение.
С той стороны, из таинственного Зазеркалья, на него смотрел совершенно незнакомый мужчина. Несмотря на то что со дня, когда финский пластический хирург, суеверно перекрестившись скальпелем, снял с его лица плотную бинтовую повязку с вырезами для глаз и рта, прошло уже две недели. Алтаец до сих пор не привык к своему новому облику.
Иногда ему даже казалось, что он до самого конца так и не сможет жить одним целым с этим чужим, словно вылепленным из воска, острым носом, с этими тонкими прямыми губами и высокими скулами, со всей этой инородной маской…
Алтаец хорошо помнил тот миг, когда впервые после снятия бинтов подошел к зеркалу и невольно вздрогнул, встретившись взглядом с напряженным, неподвижно стоящим вполоборота и внимательно разглядывающим его незнакомцем, в глазах которого застыл первобытный страх.
И тогда он, безжалостный криминальный авторитет, повидавший на своем веку столько ужасов, что большинству обычных лохов и в кошмарном сне не снилось, едва сдержался, чтобы не крикнуть! Слава богу, нервы, по которым словно пропустили электроток, все-таки выдержали…
Но сегодня с рассветом что-то вдруг изменилось. Алтаец не мог объяснить эту перемену словами, но, проснувшись утром и направившись в ванную комнату умываться и бриться, он привычно скользнул взглядом по зеркалу над причудливо изогнутой розовой раковиной-тюльпаном и спокойно отвел его в сторону.
А спустя мгновение впервые поймал себя на мысли, что внутри него, в спрятанном в самых глубинах мозга подсознании, с детства привыкшего в подобных случаях видеть совершенно иное, родное, настоящее лицо, даже ничего не шевельнулось. Ни-че-го! Словно и не было в природе никакой операции.
