Прерывистые строки Этого быть не может, Это – подлог, День так тянулся и дожит Иль, не дожив, изнемог?.. Этого быть не может... С самых тех пор В горле какой-то комок... Вздор... Этого быть не может... Это – подлог... Ну-с, проводил на поезд, Вернулся, и sоlо [13], да! Здесь был ее кольчатый пояс, Брошка лежала – звезда, Вечно открытая сумочка Без замка, И, так бесконечно мягка, В прошивках красная думочка... …………………… Зал... Я нежное что-то сказал, Стали прощаться, Возле часов у стенки... Губы не смели разжаться, Склеены... Оба мы были рассеянны, Оба такие холодные... Мы... Пальцы ее в черной митенке Тоже холодные... «Ну, прощай до зимы, Только не той, и не другой, И не еще – после другой... Я ж, дорогой, Ведь не свободная...» «Знаю, что ты – в застенке...» После она Плакала тихо у стенки И стала бумажно-бледна... Кончить бы злую игру... Что ж бы еще? Губы хотели любить горячо, А на ветру Лишь улыбались тоскливо... Что-то в них было застыло, Даже мертво... Господи, я и не знал, до чего Она некрасива... Ну, слава богу, пускают садиться... Мокрым платком осушая лицо, Мне отдала она это кольцо... Слиплись еще раз холодные лица, Как в забытьи,— И Поезд еще стоял — Я убежал... Но этого быть не может, Это – подлог... День или год и уж дожит, Иль, не дожив, изнемог... Этого быть не может... Царское Село Июнь 1909 САNZONE[14] Если б вдруг ожила небылица, На окно я поставлю свечу, Приходи... Мы не будем делиться, Все отдать тебе счастье хочу! Ты придешь и на голос печали Потому что светла и нежна, Потому что тебя обещали Мне когда-то сирень и луна. Но... бывают такие минуты, Когда страшно и пусто в груди... Я тяжел – и, немой и согнутый... Я хочу быть один... уходи! Дымы В белом поле был пепельный бал, Тени были там нежно-желанны, Упоительный танец сливал, И клубил, и дымил их воланы. Чередой, застилая мне даль, Проносились плясуньи мятежной, И была вековая печаль В нежном танце без музыки нежной. А внизу содроганье и стук Говорили, что ужас не прожит; Громыхая цепями, Недуг Там сковал бы воздушных – не может. И была ль так постыла им степь, Или мука капризно-желанна,— То и дело железную цепь Задевала оборка волана. Дети Вы за мною? Я готов. Нагрешили, так ответим. Нам – острог, но им – цветов... Солнца, люди, нашим детям! В детстве тоньше жизни нить, Дни короче в эту пору... Не спешите их бранить, Но балуйте... без зазору. Вы несчастны, если вам Непонятен детский лепет, Вызвать шепот – это срам, Горший – в детях вызвать трепет. Но безвинных детских слез Не омыть и покаяньем, Потому что в них Христос, Весь, со всем своим сияньеи. Ну, а те, что терпят боль, У кого как нитки руки... Люди! Братья! Не за то ль И покой наш только в муке... Моя тоска Пусть травы сменятся над капищем волненья И восковой в гробу забудется рука, Мне кажется, меж вас одно недоуменье Все будет жить мое, одна моя Тоска... Нет, не о тех, увы! кому столь недостойно, Ревниво, бережно и страстно был я мил... О, сила любящих и в муке так спокойна, У женской нежности завидно много сил. Да и при чем бы здесь недоуменья были — Любовь ведь светлая, она кристалл, эфир... Моя ж безлюбая – дрожит, как лошадь в мыле! Ей – пир отравленный, мошеннический пир! В венке из тронутых, из вянущих азалий Собралась петь она... Не смолк и первый стих, Как маленьких детей у ней перевязали, Сломали руки им и ослепили их. Она бесполая, у ней для всех улыбки, Она притворщица, у ней порочный вкус — Качает целый день она пустые зыбки, И образок в углу – сладчайший Иисус... Я выдумал ее – и все ж она виденье, Я не люблю ее – и мне она близка, Недоумелая, мое недоуменье, Всегда веселая, она моя тоска. |
