Баллада День был ранний и молочно парный, Скоро в путь, поклажу прикрутили... На шоссе перед запряжкой парной Фонари, мигая, закоптили. Позади лишь вымершая дача... Желтая и скользкая... С балкона Холст повис, ненужный там... но спешно, Оборвав, сломали георгины. «Во блаженном...» И качнулись клячи: Маскарад печалей их измаял... Желтый пес у разоренной дачи Бил хвостом по ельнику и лаял... Но сейчас же, вытянувши лапы, На песке разлегся, как в постели... Только мы, как сняли в страхе шляпы — Так надеть их больше и не смели. ...Будь ты проклята, левкоем и фенолом Равнодушно дышащая Дама! Захочу – так сам тобой я буду... – Захоти, попробуй! – шепчет Дама. Вам я шлю стихи мои, когда-то Их вдали игравшие солдаты! Только ваши, без четверостиший, Пели трубы горестней и тише... 31 мая 1909 Светлый нимб Сонет Зыбким прахом закатных полос Были свечи давно облиты, А куренье, виясь, все лилось, Все, бледнея, сжимались цветы. И так были безумны мечты В чадном море молений и слез, На развившемся нимбе волос И в дыму ее черной фаты, Что в ответ замерцал огонек В аметистах тяжелых серег. Синий сон благовонных кадил Разошелся тогда ж без следа... Отчего ж я фату навсегда, Светлый нимб навсегда полюбил? Трилистник тоски Тоска отшумевшей грозы Сердце ль не томилося Желанием грозы Сквозь вспышки бело-алые? А теперь влюбилося В бездонность бирюзы, В ее глаза усталые. Все, что есть лазурного, Излилося в лучах На зыби златошвейные, Все, что там безбурного И с ласкою в очах,— В сады зеленовейные. В стекла бирюзовые Одна глядит гроза Из чуждой ей обители... Больше не суровые, Печальные глаза, Любили ль вы, простите ли?.. Тоска припоминания Мне всегда открывается та же Залитая чернилом страница. Я уйду от людей, но куда же, От ночей мне куда схорониться? Все живые так стали далеки, Все небытное стало так внятно, И слились позабытые строки До зари в мутно-черные пятна. Весь я там в невозможном ответе, Где миражные буквы маячут... ...Я люблю, когда в доме есть дети И когда по ночам они плачут. Тоска белого камня Камни млеют в истоме, Люди залиты светом, Есть ли города летом Вид постыло-знакомей? В трафарете готовом Он – узор на посуде... И не все ли равно вам: Камни там или люди? Сбита в белые камни Нищетой бледнолицей, Эта одурь была мне Колыбелью-темницей. Коль она не мелькает Безотрадно и чадно, Так, давя вас, смыкает, И уходишь так жадно В лиловатость отсветов С высей бледно-безбрежных На две цепи букетов Возле плит белоснежных. Так, устав от узора, Я мечтой замираю В белом глянце фарфора С ободочком по краю. Симферополь 1904 Трилистник дождевой Дождик Вот сизый чехол и распорот — Не все ж ему праздно висеть, И с лязгом асфальтовый город Хлестнула холодная сеть... Хлестнула и стала мотаться... Сама серебристо-светла, Как масло в руке святотатца, Глазеты вокруг залила. И в миг, что с лазурью любилось, Стыдливых молчаний полно,— Все темною пеной забилось И нагло стучится в окно. В песочной зароется яме, По трубам бежит и бурлит, То жалкими брызнет слезами, То радугой парной горит. О нет! Без твоих превращений, В одно что-нибудь застывай! Не хочешь ли дремой осенней Окутать кокетливо май? Иль сделаться Мною, быть может, Одним из упрямых калек, И всех уверять, что не дожит И первый Овидиев век: Из сердца за Иматру лет Ничто, мол, у нас не уходит — И в мокром асфальте поэт Захочет, так счастье находит. |
