Вологодский поезд Ночь с 16 на 17 мая 1906 (?) Трилистник обреченности Будильник Обручена рассвету Печаль ее рулад... Как я игрушку эту Не слушать был бы рад... Пусть завтра будет та же Она, что и вчера... Сперва хоть громче, глаже Идет ее игра. Но вот, уж не читая Давно постылых нот, Гребенка золотая Звенит, а не поет... Цепляясь за гвоздочки, Весь из бессвязных фраз, Напрасно ищет точки Томительный рассказ, О чьем-то недоборе Косноязычный бред... Докучный лепет горя Ненаступивших лет, Где нет ни слез разлуки, Ни стылости небес, Где сердце – счетчик муки, Машинка для чудес... И скучно разминая Пружину полчаса, Где прячется смешная И лишняя Краса. Стальная цикада Я знал, что она вернется И будет со мной – Тоска. Звякнет и запахнется С дверью часовщика... Сердца стального трепет Со стрекотаньем крыл Сцепит и вновь расцепит Тот, кто ей дверь открыл... Жадным крылом цикады Нетерпеливо бьют: Счастью ль, что близко, рады, Муки ль конец зовут?.. Столько сказать им надо, Так далеко уйти... Розно, увы! цикада, Наши лежат пути. Здесь мы с тобой лишь чудо, Жить нам с тобою теперь Только минуту – покуда Не распахнулась дверь... Звякнет и запахнется, И будешь ты так далека... Молча сейчас вернется И будет со мной – Тоска. Черный силуэт Сонет Пока в тоске растущего испуга Томиться нам, живя, еще дано, Но уж сердцам обманывать друг друга И лгать себе, хладея, суждено; Пока, прильнув сквозь мерзлое окно, Нас сторожит ночами тень недуга, И лишь концы мучительного круга Не сведены в последнее звено,— Хочу ль понять, тоскою пожираем, Тот мир, тот миг с его миражным раем... Уж мига нет – лишь мертвый брезжит свет... А сад заглох... и дверь туда забита... И снег идет... и черный силуэт Захолодел на зеркале гранита. Трилистник огненный
Аметисты Когда, сжигая синеву, Багряный день растет, неистов, Как часто сумрак я зову, Холодный сумрак аметистов. И чтоб не знойные лучи Сжигали грани аметиста, А лишь мерцание свечи Лилось там жидко и огнисто. И, лиловея и дробясь, Чтоб уверяло там сиянье, Что где-то есть не наша связь, А лучезарное слиянье... Сизый закат Близился сизый закат. Воздух был нежен и хмелен, И отуманенный сад Как-то особенно зелен. И, о Незримой твердя В тучах таимой печали, В воздухе, полном дождя, Трубы так мягко звучали. Вдруг – точно яркий призыв, Даль чем-то резко разъялась: Мягкие тучи пробив, Медное солнце смеялось. Январская сказка Светилась колдуньина маска, Постукивал мерно костыль... Моя новогодняя сказка, Последняя сказка, не ты ль? О счастье уста не молили, Тенями был полон покой, И чаши открывшихся лилий Дышали нездешней тоской. И, взоры померкшие нежа, С тоской говорили цветы: «Мы те же, что были, все те же, Мы будем, мы вечны... а ты?» Молчите... Иль грезить не лучше, Когда чуть дымятся углы?.. Январское солнце не жгуче, Так пылки его хрустали... Трилистник кошмарный Кошмары «Вы ждете? Вы в волненьи? Это бред. Вы отворять ему идете? Нет! Поймите: к вам стучится сумасшедший, Бог знает где и с кем всю ночь проведший, Оборванный, и речь его дика, И камешков полна его рука; Того гляди – другую опростает, Вас листьями сухими закидает, Иль целовать задумает, и слез Останутся следы в смятеньи кос, Коли от губ удастся скрыть лицо вам, Смущенным и мучительно пунцовым. Послушайте!.. Я только вас пугал: Тот далеко, он умер... Я солгал. И жалобы, и шепоты, и стуки — Все это «шелест крови», голос муки... Которую мы терпим, я ли, вы ли... Иль вихри в плен попались и завыли? Да нет же! Вы спокойны... Лишь у губ Змеится что-то бледное... Я глуп... Свиданье здесь назначено другому... Все понял я теперь: испуг, истому И влажный блеск таимых вами глаз». Стучат? Идут? Она приподнялась. Гляжу – фитиль у фонаря спустила, Он розовый... Вот косы отпустила. Взвились и пали косы... Вот ко мне Идет... И мы в огне, в одном огне... Вот руки обвились и увлекают, А волосы и колют, и ласкают... Так вот он, ум мужчины, тот гордец, Не стоящий ни трепетных сердец, Ни влажного и розового зноя! И вдруг я весь стал существо иное... Постель... Свеча горит. На грустный тон Лепечет дождь... Я спал и видел сон. |
