На вечере у Сары Уэринг Элизабет старалась не смотреть на Лукаса. Внешне не произошло никаких перемен: он твердо держался на ногах, говорил отчетливо и смеялся не громче обычного. Однако по яркому румянцу и блестящим глазам Элизабет поняла, что муж слишком много выпил. Она попыталась сосредоточиться на разговоре о детских зубах и невежественных слугах, обычном для очаровательных дам на своем конце комнаты. Церковный колокол пробил половину первого.

– Пора уходить, – сказала Китти де Уинтер. – Кто достаточно дерзок, чтобы разбить компанию смелых охотников?

Дамы захихикали, зашуршали юбками и все вместе подошли к мужьям. Элизабет, ослепительно улыбаясь, присоединилась к ним, жалуясь вместе со всеми на мужской эгоизм и восхищаясь удавшимся вечером. Мужчины договаривались о бильярде, о предстоящей охоте и делали комплименты хозяйке.

Элизабет и Лукас отправились домой в собственной коляске. От Митинг-стрит Лукас погнал лошадь, нахлестывая ее кнутом, и коляска моталась из стороны в сторону, подскакивая на булыжниках. Элизабет терпела.

Если она попросит его ехать потише, он нарочно поедет еще быстрей.

– Чертова кобыла, – бормотал Лукас, – ни на что не годна.

Теперь, когда они остались одни, язык его стал заплетаться.

Пока Лукас отводил и распрягал лошадь, Элизабет не спеша поднялась на третий этаж. В детской горел ночник. Кэтрин и Хэтти безмятежно спали, хотя в комнате было очень холодно. Элизабет закрыла окно и поплотнее завесила кроватку ребенка. Покрепче закрыв за собой дверь, чтобы они не услышали пьяных криков Лукаса, она спустилась в спальню.

Элизабет услышала, как захлопнулась входная дверь, потом в гостиной звякнул графин. Судя по всему, предстояла тяжелая ночь.

Элизабет разделась, аккуратно сложила одежду, надела ночную сорочку, умылась и села к туалетному столику, чтобы расплести и расчесать волосы. Движения ее были механическими. Заслышав шаги на лестнице, она повернулась к дверям спиной.

– Как всегда, моя дорогая, – сказал Лукас, – ты приветливо встречаешь своего супруга.

Он с минуту постоял за ее спиной, затем схватил за волосы и дернул, заставляя оглянуться.

– Посмотри мне в глаза и улыбнись, как ты улыбалась Джиму де Уинтеру, – прорычал он.

– Лукас, пожалуйста… Я просто была с ним обходительна.

– Еще бы! Держу пари, это бывало не раз. Он у тебя единственный? Или помимо него еще Дейвид Майкелл? А Чарли Джонсон? Наверное, с каждым из них. Отвечай!

Он дергал ее голову из стороны в сторону. Элизабет почувствовала обжигающую боль и услышала чиркающий звук. Лукас швырнул на пол пригоршню волос.

– Стоит выдрать тебе все космы. Меньше будешь любезности расточать.

Отпустив ее волосы, Лукас швырнул Элизабет на пол. Она прикрыла грудь руками.

– Шлюха.

Он ударил ее ногой в живот, потом по рукам, коснувшись башмаком мягкого, нежного тела, которое они прикрывали. Элизабет начала кашлять. Она задыхалась.

– Прекрати! – взвыл Лукас. – Не смей надо мной потешаться. Кому говорю, прекрати!

Он ударил ее кулаком по уху. Элизабет почувствовала, как струйка крови потекла к шее. Горло продолжало сжиматься.

Но спасительное оцепенение все не наступало. Скорлупа, в которую пряталась ее душа, треснула; Элизабет почувствовала прилив панического страха. Лукас ударил ее по голове. До этого он никогда не бил ее так, чтобы синяки были заметны. Он никогда не терял над собой контроля окончательно. До этих самых пор.

– Лукас, – умоляюще прохрипела она.

Прижав на мгновение руку к раненой голове, она вытянула ее, показывая окровавленные пальцы.

– Вот это правильно! Ты должна умолять, чтобы я простил тебя. – Его рот перекосило от ненависти. – Но ты не заслужила прощенья. Я выбью из тебя твою лживую душонку. – Лукас ужасающе расхохотался. – Это не займет много времени. Ты сама задохнешься, прежде чем я возьмусь. – Неожиданно его настроение переменилось, голос зазвучал ласково: – У моей милой болит ушко? Иди ко мне, я поцелую, и все пройдет. Ведь ты больше не будешь, правда? Ты будешь хорошей девочкой. Покажи мне, какая ты хорошая.

Он обвил ее руками и принялся ласкать. Элизабет хватала ртом воздух. «Как я могла не заметить раньше, – думала она. – Лукас сумасшедший. Но до такого он никогда не доходил. Ведь он совершенный безумец».

Твердые узлы ковра впивались в спину, которая была и без того в синяках. Лукас навалился всем весом. Сквозь пульсирующий шум в ухе она слышала его сиплое дыхание. Свистящим шепотом он извергал оскорбления. Наконец, в наивысший момент, он выкрикнул:

– Сука! Фригидная сука!

Элизабет почувствовала, как он скатился с нее. Сейчас наступит обморок, подумала она. Наконец-то. Уютная темнота стала подступать к Элизабет.

– Признайся. – Голос Лукаса донесся будто издалека. – Назови мне его имя, или я убью тебя.

Элизабет открыла глаза. Чувство облегчения исчезло, и желанная темнота отступила. Лукас держал в руке пистолет.

Левой рукой он сгреб ее волосы, усиливая боль в израненном ухе. Пальцы его сжались.

– На этот раз ты не уйдешь от меня, холодная сука. Ты мне все расскажешь.

Он повернул ей голову и вложил дуло пистолета в неповрежденное ухо.

– Считаю до трех. После счета «три» я прострелю тебе голову.

– Давай, – бесцветно сказала Элизабет. – Хуже не будет.

Она так настрадалась, что мысль о краткой муке и долгожданном покое вселила в нее радость.

– Один.

Элизабет закрыла глаза.

– Два.

Клацнул взведенный курок; Элизабет почувствовала, что дыхание ее сделалось ровней.

– Сейчас я выстрелю, Элизабет. Она не отвечала.

– Ты вынуждаешь меня сделать это. Но я даю тебе последний шанс.

Дуло глубже вдвинулось ей в ухо.

– Три.

Она ждала, но стояла тишина. И вот послышался скрежет – Лукас нажал на спусковой крючок. Элизабет подумала, что надо бы помолиться, но она слишком устала. «Я готова», – сказала она себе. Глухой металлический отзвук вибрировал в ее ухе. Пистолет оказался незаряженным.

– Проклятье! – взревел Лукас, отшвырнув пистолет. Оружие с лязгом ударилось о мраморную плиту камина. – Обманул! Мой собственный пистолет меня обманул! Обманула жена. Обманули в армии. И братец твой проклятый меня надувает. – Лукас запрокинул голову и завыл как зверь. – Где мой сын? Ты и здесь меня обманула. Дочка! На что мужчине дочка?

Элизабет различала безумие в его голосе. Оцепенение проходило, и ужас, леденящий кровь, заставил ее опомниться. С Рождества он не вспоминал о Кэтрин. Но до сегодняшнего вечера он держался иначе. Элизабет открыла глаза и взглянула на Лукаса.

Он стоял на коленях у камина и искал револьвер, роясь в золе.

Элизабет с трудом приподнялась:

– Нет, Лукас. Только не это. – Говорить она могла только шепотом.

Лукас обернулся.

– Я к тебе вернусь, – огрызнулся он. – Вот найду пули и вернусь. С Кэтрин я и без пистолета справлюсь.

– Лукас! – взвизгнула Элизабет. – Лукас, остановись! Ведь это твоя дочка, ты любишь ее.

– Да, – признался он, – люблю. – Он сжался в комок и заплакал. – Моя малышка! – Плечи его тряслись.

Вдруг Лукас поднял голову. Лицо его было искажено и в слезах, изо рта стекала слюна.

– Опять пытаешься меня надуть, – сказал он. – Ты всегда меня вокруг пальца обводила. Как ты, шлюха, докажешь, что дочка моя? Откуда мне знать, сын был мой или нет?

Поднявшись на ноги, он заковылял к двери.

– Лукас! Ты куда?

– Взгляну на Кэтрин. Хочу убедиться, моя ли это дочь.

– Не ходи, Лукас!

Он не слушал ее, стараясь нажать на дверную ручку.

– Лукас, прошу тебя, не ходи. Ты ее до смерти напугаешь.

Дверь с шумом распахнулась. Свет из холла обрисовал силуэт Лукаса, лицо его лоснилось от пота, глаза безумно сверкали. Он устремился к лестнице.

Элизабет забыла об изнеможении и боли. Ведь она жила для одной-единственной цели. Во что бы то ни стало надо остановить Лукаса. Элизабет подскочила к камину, схватила кочергу и поспешила вслед за мужем. Он продвигался наверх, цепляясь за перила, чтобы не упасть. Элизабет обогнала его, опередив на три ступеньки, и встала между ним и Кэтрин.