– Господи, помоги мне, – молилась Элизабет. – О Господи, помоги!

Лукас пришел утром – с букетом жасмина, тщательно выбритый. От него пахло корой орешника.

– Доброе утро, госпожа Купер, – сказал он. Положив цветы жене на колени, он поцеловал ей руку. Как будто ночного кошмара не было.

Элизабет не знала, как поступить, что сказать. Она взяла веточку жасмина и вдохнула ее аромат.

– Причешись, дорогая, и готовься встречать гостей, – улыбаясь, сказал Лукас. – Я всем разослал телеграммы, чтобы сообщить о прибавлении семейства Купер. Гости соберутся взглянуть на крошку. Ты уже подобрала имя?

Элизабет, уронив цветы, наклонилась к мужу:

– Да, но можно выбрать другое, какое понравится тебе.

– Я доволен всем, что по вкусу тебе. Элизабет села, прислонясь к подушкам:

– Я полагаю, Мэри, в честь моей матери, и Кэтрин – в честь твоей.

Элизабет была явно разочарована. Лукас потрепал ее лодыжки:

– Не грусти, Элизабет. В следующий раз выйдет удачней.

Элизабет подумала об очаровательном существе, спавшем на войлочной подушке в плетеной корзине возле окна, и в ней проснулся характер Трэддов.

– Мэри Кэтрин прекрасный ребенок, Лукас.

– Конечно. Ведь у нее красивая мать. Особенно когда ее волосы причесаны.

– Лукас, мне не до шуток. И не до цветов. – Она сбросила букет на пол. – Я подарила тебе красивую дочь. А ты ведешь себя так, словно не рад этому.

Лукас стиснул зубы. Шрам ярко выступил у него на лбу. «Я не замечала прежде, насколько он портит его, – подумала Элизабет. Ей стало страшно. – Глупая, – успокоила она себя, – Лукас не обидит тебя». Но дрожащее, истерзанное тело убеждало ее в обратном.

– Элизабет, – сказал Лукас ледяным голосом. – Мне не нужна сварливая жена. Долг жены – утешать мужа, а не упрекать. Я приказываю тебе привести себя в порядок, прежде чем придут гости.

– Да, Лукас.

Холодность мужа напугала ее больше, чем гнев. Уступчивость Элизабет мгновенно преобразила Лукаса.

– Ты у меня славная девочка, – сказал он. – Хочешь, я причешу тебя?

– Спасибо, Лукас. Мне бы очень хотелось.

Чета Куперов представляла очаровательное зрелище, когда мать и тетушка Элизабет заглянули в спальню. Лукас вставлял звездочки жасмина в сложенные короной медные волосы жены. Мэри умилилась, что девочке дали ее имя. Даже Джулия отнеслась к младенцу одобрительно.

– Когда у нее появятся волосы, они будут черными, как брови и ресницы, – заявила Джулия. – Этот ребенок пошел в род Эшли.

Мать Лукаса приехала несколько позже. Она заплакала от умиления, заметив, насколько совершенна малютка, первая ее внучка. Элизабет решила, что первым именем ребенка будет не Мэри, а Кэтрин.

Последней гостьей в тот день была Китти Гурден. И она расплакалась, увидев Кэтрин на руках Элизабет.

– Прости меня, Лиззи, я выгляжу очень глупо. Мне так хочется иметь ребеночка, что я не могу удержаться от слез.

Элизабет сочувствовала подруге, хотя, втайне даже от самой себя, испытывала удовлетворение. Китти держалась весьма надменно, когда стала первой красавицей года. Она прославилась как похитительница сердец. С тех пор миновало два года. Бывшие поклонники Китти, залечив сердечные раны, посылали букетики цветов новым красавицам. Китти угрожала опасность остаться в девушках. Когда Лукас принес Элизабет чашку чая, Китти восхищалась изысканно сшитым приданым малышки. С Лукасом она кокетничала настолько отчаянно, что Элизабет поняла: это не просто кокетство красавицы, а пылкое увлечение. Элизабет будто заново увидела мужа. Он смотрел на нее ласково, полуприкрыв веки, и уголок его рта со стороны шрама чуть загибался. Элизабет затаила дыхание, чувствуя его магнетизм и растерянность, которая владела ею до знаменательного турнира. «Если он покинет меня, – подумала Элизабет, – я умру».

Лукас проводил Китти вниз до входной двери. Приглушенный голос подруги и ленивый смех мужа долетал до ее ушей; прощание их, казалось, длилось бесконечно. Наконец Лукас снова поднялся в спальню. Элизабет с трудом притворилась, что внимательно слушает его рассказ о свадьбе брата.

После того как Элизабет покормила на ночь Кэтрин, Лукас по привычке принялся задергивать занавески. Элизабет с невольным страхом вжалась в подушки, помня о пережитой муке. Лукас через плечо взглянул на жену, лицо его было сурово.

– Прости, Лукас. Но у меня столько разрывов… Лукас нетерпеливо передернул плечами.

– Хорошо, – сказал он.

Взглянув в ее молящие, полные ужаса глаза, Лукас улыбнулся.

– Милая Элизабет, – сказал он с нежностью. – Я не хочу причинить тебе боли. Мы выждем несколько дней, прежде чем зачать сына.

Элизабет была ему очень благодарна.

Пинкни вернулся из Балтимора в мае. Ему удалось заключить контракты на поставку породы в количестве, которое способен произвести Карлингтон. Он заметил синяки под глазами у сестрички, но она уверила его, что это от постоянного недосыпания, так как Кэтрин необходимо часто кормить.

– Скоро мы откажемся от второго кормления утром, и я почувствую себя лучше.

Пинкни согласился, что его племянница – самый прелестный ребенок на свете.

Согласился он и с Лукасом, который заявил, что семейству Куперов необходим более просторный дом. Кукольный домик насквозь пропах детской.

– Ты сможешь приобрести дом за приличную сумму, шурин. Я бы на твоем месте занялся этим прямо сейчас.

Лукас, конечно, ожидал, что Пинкни предложит им дом Трэддов, но Пинкни не было до того дела. Он не заметил багрового лица Лукаса, когда шурин торопливо вышел из конторы.

Элизабет услышала, как хлопнула входная дверь. Она заторопилась вниз, чтобы налить мужу хересу.

– Как хорошо, что ты вернулся рано, – сказала она. – К ужину будет сюрприз.

– Я не останусь, – сказал Лукас. – Здесь пахнет так, что мужчине кусок в горло не полезет.

– Я скажу Делии, чтобы она поставила стол в саду. Там свежо и прохладно.

– Я поужинаю в таверне. Сегодня вечером там поединок.

Элизабет растерянно умолкла. От подруг – а тем, в свою очередь, рассказали мужья – она знала, что Лукас часто вызывает на поединок победителей кулачных боев, которые хозяин таверны устраивает для развлечения посетителей. В действительности он участвовал в двух схватках и в обеих одержал верх, но она боялась, что однажды его самого изобьют. Обычно в схватку вступали матросы или деревенский сброд; парни готовы были на все, лишь бы выиграть десять долларов, которые присуждались победителю.

– Лукас… – начала было она, но, взглянув в лицо мужа, замолчала.

Элизабет проснулась в полночь. Легкий ветерок колыхал занавески, и последние удары колокольни Святого Михаила звенели серебром, уподобляясь лунному свету, заливавшему округу. Она считала глубокие, гулкие удары, а затем устроилась поудобней под одеялом, чтобы с восклицанием сторожа уснуть. Неуклюжие шаги по лестнице заставили ее широко открыть глаза.

Лукас вошел в комнату. В голубоватом лунном свете его шрам казался пурпурным. Рот его устрашающе распух, прилипший сгусток сухой крови казался черным. Рубашка была в пятнах крови и пота. Испарения виски заглушали запах детской мочи. Элизабет затрепетала.

Больше месяца прошло со дня рождения Кэтрин и той ужасной сцены, когда Лукас вернулся домой пьяный. Она попыталась отвлечься от воспоминаний, которые наталкивали ее на другие, еще более ужасные. Она испытывала муку, когда Лукас после трехдневного перерыва вновь возобновил супружеские отношения, но эту боль можно было терпеть. Такова уж доля жены, думала Элизабет, к тому же это не длится долго. Он ее муж, что поделаешь. Но пьяный Лукас – совсем иное. Он чужой, жестокий, бесчувственный, способный безжалостно мучить ее. Элизабет беспомощно замерла, чувствуя его гнев.

Движения его были судорожны и беспорядочны. Элизабет заметила багровые костяшки, когда он возился с пуговицами рубахи. Яростным рывком Лукас распахнул рубаху. Лиззи попыталась закрыть глаза, но не могла. Она не могла оторвать взгляда от синяков на его лице.