– Нет лучшего удобрения, чем башмак хозяина, – сказал он.

Джулия раздула ноздри:

– Что ж, поезжай, если решил. Но с твоей матерью случится удар.

– Тетя Джулия, это нечестно.

– Зато справедливо.

Пинкни, обезоруженный, пожал плечами.

– Откуда ты научилась так хорошо управлять имением? – спросил он, переходя на более безопасную почву.

– От твоего дедушки. Когда родилась твоя матушка, доктора велели ему оставить мечты о сыне. И он старался сделать мальчишку из меня. Потом он умер, и я унаследовала имение. Меня учила жизнь. Это не так уж трудно. Я всегда имела хорошего управляющего из белых. Кроме того, у меня есть Исайя, который знает больше любого управляющего. Я посылаю распоряжения им обоим.

– Как? Ведь Исайя не умеет читать.

– Еще как умеет. Я научила его и читать, и писать. Он заслуживает доверия более, чем кто-либо другой. Исключая, конечно, плотника Соломона. Я и его обучила грамоте. Он пишет мне, как идут дела на стройках.

– Но, тетя Джулия, ведь закон запрещает учить чернокожих…

Джулия засмеялась, и смех ее прозвучал отрывисто, будто лай. Она нечасто так смеялась.

– Мой дорогой племянник, – сказала она, – что мне закон? Я Эшли… а ты Трэдд. Осознай свою новую роль и перестань рассуждать, как мальчишка.

– Сказать правду, тетя Джулия, эта роль пугает меня. Барони в десять раз обширней Карлингтона, а ты даже не бываешь там. А я вот все беспокоюсь, как управиться с имением.

Джулия ткнула пальцем в бумаги на письменном столе.

– Ты отлично это сделаешь. – Ее голос звучал тускло. – Во-первых, ты мужчина, и с тобой не будут разговаривать, как с идиотом. Во-вторых, я стану помогать тебе, если захочешь.

Пинкни приблизил руку тетушки к своим губам и поцеловал ее.

– Я буду тебе очень благодарен, – сказал он. – Где перо? Я выпишу чек. Пусть нотариус подтвердит доверенность как можно скорее, пока ты не передумала.

Мэри очень обрадовалась, когда Пинкни заявил, что он всецело в ее распоряжении и готов повсюду сопровождать ее. Как и всегда в этом сезоне, развлечения следовали одно за другим. Все большие бальные залы находились в центральной части города и потому не могли быть использованы. Однако чарлстонцы, освободив от мебели гостиные, столовые и прихожие, превращали их в танцевальные комнаты. Оркестры, приглашенные из клуба, играли целыми вечерами. Салли Бретон, которая жила у родственников на Элизабет-стрит, пригласила триста пятьдесят человек на новогодний праздник.

– Она не пропустила ни одного холостяка и ни одну незамужнюю девицу, – удивлялась Мэри. – Где она всех разместит?

– Она не была бы Салли, ма, если бы не изобрела, как это сделать. Что меня волнует, так это мои бальные туфли. На подошве протерлась дыра.

– Не беспокойся, Элия починит их. Он может взять кожу с любой из книг, что пылятся в библиотеке.

Пинкни рассмеялся.

– Поделом Аристотелю, – рассказывал он немного погодя Эндрю. – Я обожаю свою мамочку, но ума у нее с воробьиный носок.

– Не стоит требовать от женщины ума. Твоя мать миловидна, как девушка, это ее главное достоинство. Неудивительно, что мисс Джулия так и не вышла замуж.

– Да, ты прав. Признаюсь, после целого дня, проведенного с дамами, я так тебя понимаю! Хочешь немного виски?

– Наливай побольше, дружище. Я велел Лавинии принести графин с бокалами пообъемистей. Зная, что это для тебя, она была кротка, как овечка.

Пинкни разлил виски, протянул бокал Эндрю и развалился в кресле.

– Ах, как хорошо, – сказал он.

– Замечательно, – откликнулся Эндрю.

С этих двух фраз вот уже в течение недели завязывалась их ежедневная беседа. Восприятие притуплялось, и Эндрю не думал о своих бездействующих ногах, а Пинкни забывал, что его могут убить или искалечить на войне.

Женщины замечали, что от друзей попахивает виски, но ни о чем не допытывались. На юге мужчины пьют постоянно. Вы узнаете джентльмена по тому, как он расправляется со своей рюмкой.

Выпивка не мешала Пинкни повсюду галантно сопровождать свою мать: днем – на чашку чаю, вечером – на бал. Порой с ними отправлялась и Джулия. А еще чаще осведомлялась, не найдется ли для нее местечко в их карете, Лавиния. Эндрю подкалывал Пинкни насчет откровенных улыбок Лавинии. Он также благодарил его за то, что Пинкни замещает и отца, и старшего брата.

– Я тебе очень, очень благодарен.

– Заткнись! Для меня это отличная практика, ведь когда-нибудь и Лиззи вырастет.

Хорошенький ротик Лавинии расплылся в недовольной гримасе. Прекратив подслушивать, она на цыпочках отошла от двери. У себя в комнате девушка упала на кровать и разрыдалась.

Под Новый год Пинкни попробовал уговорить свою матушку остаться дома.

– Завтра я уезжаю, ма, и мне хотелось бы провести вечер с вами.

– Но, Пинни, ведь нас пригласила Салли Бретон. Пинкни пожал плечами. Он отправился к себе переодеться, прихватив графин.

Салли Бретон никогда не разочаровывала своих гостей. Гости, прибывшие на вечер в дом ее кузена, где теперь жила Салли, минуя холл, направлялись к дверям, ведущим во двор. Оттуда шла дорожка, устланная персидскими коврами. Вдоль нее, поодаль друг от друга, стояли лакеи с факелами. Они указывали гостям путь к каретному сараю и просторной конюшне. Салли встречала гостей в дверях конюшни вместе с кузеном и кузиной. Престарелая пара, казалось, была ошеломлена происходящим.

Внутри конюшни было тепло и уютно. В двух громадных очагах у задней стены полыхал огонь. Стены были заново побелены. Два ряда столбов, тянувшихся вдоль стены, были увиты гирляндами падуба и плюща. Перегородок, отделявших стойла друг от друга, не было; там, где некогда спали лошади, теперь стояли обтянутые парчой стулья и диваны. Железные ясли вместо сена были наполнены ярко-алыми пунцеттиями. На столах, поставленных вдоль стен, горели красные свечи в серебряных канделябрах, пол был устлан пурпурными восточными коврами.

Примыкающий к конюшне каретный сарай был преобразован в великолепную бальную залу. На каждой стене висело шесть высоких зеркал в золотых рамах. Они отражали мерцающий свет золоченых свечей в четырех хрустальных люстрах, свисавших с высоких стропил.

На стенах между зеркалами были нарисованы гирлянды цветов. Стропила были увиты свежим смилаксом, пучки гардении распространяли пьянящий аромат. Каждый кирпичик выкрашенного зеленой краской пола был облит воском. Казалось, комната была выложена изумрудами.

В одном из углов помещался оркестр. Музыканты укрывались за усеянной цветами ширмой из сосновых веток; казалось, музыка чудесным образом льется прямо из воздуха. В других углах стояли столики с огромными вазами со льдом, из которых высовывались запечатанные золотой фольгой бутылки шампанского. Официанты, разносящие подносы с шампанским, были одеты в белые, по колено, бриджи и зеленые, под цвет пола, фраки.

Гости Салли были ошеломлены. Она с удовольствием принимала комплименты и отвергала обвинения в расточительстве.

– Мои дорогие, у меня не было выбора. Прежде чем переехать сюда, я заглянула на чердак дома на Кинг-стрит и нашла там все это. А что, если бы ядро угодило в эти зеркала? Я бы потом всю жизнь чувствовала себя несчастной. Что же до кип зеленого атласа, не знаю, какая из прабабушек Майлсов купила их. Он бы никогда не нашел у меня употребления. Слишком ярко. Я взяла его чуть-чуть, ради забавы.

Салли подобрала розовые шелковые юбки, выставив самые кончики ярко-зеленых атласных туфелек.

Чудесная бальная зала сулила дивный праздник. Сам генерал Борегар сопроводил Салли, чтобы открыть бал; казалось, он привел с собой всех своих офицеров. Первый раз с начала войны партнеров хватило для всех танцующих дам. У девушек от волнения кружилась голова: толпы мужчин умоляли их вписать свои имена в бальные карточки. Когда первый натиск завершился, пришел черед матерей и бабушек. Даже семидесятилетние старушки были приглашены на тур вальса.