В доме редко зажигали керосиновую лампу. После ужина все обычно сидели на веранде, спокойно беседуя в сумерках и наблюдая, как гаснут краски на вечернем небе. Расходясь по спальням, несли в руках свечи, пламя которых отбрасывало огромные пляшущие тени. Мерное набегание волн и шорохи песка на крашеных дощатых полах сразу же убаюкивали.

В жаркий полдень Лиззи и Каролина, в подсыхающих купальниках, валялись в гамаке и строили планы на будущее.

– Я выйду замуж за миллионера вроде мистера Симмонса, только ростом повыше, – говорила Каролина, – у меня будет дюжина детей, сто новых платьев и карета с бархатными сиденьями.

– А я выйду за смелого красавца вроде Айвенго, который спасет меня.

– От чего?

– Не знаю. Может быть, от табуна лошадей. Он увидит меня случайно, влюбится и не посмеет подойти, потому что… Да неважно почему. Вдруг лошади вырвутся из конюшни и помчатся по Митинг-стрит, а я буду возвращаться от кузины Люси, где я сделала что-нибудь хорошее, славное, например не дала Эндрю устроить пожар… А он будет прогуливаться, надеясь хотя бы взглянуть на меня, и…

– Моя, моя очередь! Я буду знаменитой оперной певицей, и английская королева будет умолять меня спеть для нее, а я буду любезна и вовсе не высокомерна, хоть и лучшая певица во всем мире, и мне захочется ее осчастливить. А принц…

– …схватит твою туфельку и убежит с ней! Девочки возились в гамаке, как щенята, и гамак раскачивался и скрипел, а они повизгивали от восторга, давая волю воображению. Обеим было около шестнадцати, но о мире они знали не больше, чем шестилетние.

Порой они пытались понять тайны, которые не давали им покоя. Они обменивались догадками, откуда берутся дети.

Каролина была уверена, что знает правильный ответ.

– Посмотри на свой пупок – он будто шнурочком завязан. Это неспроста. Конечно же, это для детей. Доктор разрезает шнурок, животик открывается, и оттуда вынимают ребенка.

Каролина считалась авторитетом. Ее замужняя сестра год назад родила, и девочка узнала, что фигура меняется оттого, что в животе находится ребенок.

– Значит, у мальчиков нет пупков?

– Полагаю, что нет. У меня нет братьев. Ты единственная, кто может это знать.

– Я ничего не знаю. Они ведь не разгуливают нагишом.

– Почему бы тебе не спросить?

– Я не могу.

Каролина фыркнула:

– Ты можешь спросить у Джона Купера. Он с радостью покажет тебе свой пупок, если он у него имеется.

– Каролина! Ты ужасна. Сейчас же возьми свои слова обратно. – Лиззи ущипнула подругу за руку.

– Ой-ой! Беру, беру обратно!

Они принялись весело обсуждать недостатки Джона Купера. Это был партнер Лиззи по танцам, единственный высокий мальчик в школе танцев и преданный обожатель Лиззи. После трех лет еженедельного вальсирования он все еще наступал ей на ноги и краснел, пытаясь заговорить.

– В следующем году он не будет доставлять тебе хлопот, – сказала Каролина, – в июне он закончил школу Портера и собирается ехать в Виргинию учиться на проповедника.

– Да, но ведь еще целое лето впереди.

Каким-то образом Джон всегда выныривал рядом с девочками, когда они купались, несмотря на то что дом Куперов отстоял отсюда на милю.

– А как же быть со школой танцев? Уж лучше Джон Купер, чем совсем никого.

– Может быть, Билли Вилсон подрастет. Он уже достаточно высок, и когда-то ты была в него влюблена.

– Фу, он ужасен. Курит. От него так и несет табаком. Что со мной будет, Каролина? Я выше всех, за исключением Пинкни. Я смотрю сверху вниз на макушку Стюарта, а ведь он уже взрослый. Я даже Симмонса переросла.

– Не волнуйся. В следующем году мы закончим школу и познакомимся с юношами, которые старше нас. Они должны быть выше. Как ты думаешь, Стюарт подозревает о моем существовании? Какая ты счастливая, что имеешь красивого брата.

– Фу! Он только и говорит, что о политике. Если тебе нравятся старшие, обратила бы внимание на Пинкни. Он так красив, что лучше и быть не может.

– Нет уж, если я захочу солидного мужа, я выйду замуж за мистера Симмонса. Он будет счастлив иметь в доме молодую жену, будет каждый день покупать мне новое платье…

И разговор вернулся к своему началу.

Осенью, придя в школу танцев, Лиззи обнаружила, что Билли Вилсон совсем не подрос, зато Генри Саймонс и Бен Оджер превратились в тощих верзил. Она не могла заставить себя влюбиться ни в одного из них, как ни старалась, но оба были хорошими танцорами, и Лиззи с нетерпением ждала каждой пятницы.

В день шестнадцатилетия Люси проколола ей уши и вдела крохотные жемчужные серьги, которые Мэри прислала из Филадельфии.

Лиззи почувствовала себя взрослой леди.

– Довольно нравоучений, Пинни. Так ты согласен купить мое судно? Его можно использовать как буксир для барж, и тебе не придется платить Брейсвеллу.

– Но зачем же тебе совсем от него отказываться, Стюарт? Сократи расписание или вытащи судно на пару месяцев на берег.

– Разве я не такой же Трэдд, как ты, брат? Я предлагаю совершенно искренне. Говорил же я тебе, что этот год скоро наступит, и вот он наступил. Я должен быть с Хэмптоном и демократами день и ночь – каждый день и каждый час, пока мы не победим.

– А что потом?

– Не будем загадывать. Там видно будет. Не останавливай меня, Пинни, даже не пытайся. Мне бы хотелось, чтобы и ты был с нами. Однажды ты пошел за генералом, попытайся еще раз.

– На мне лежит много обязательств.

– Вот именно. Ты мог бы заниматься чем-то поважней, чем производство удобрений.

– Я куплю это чертово судно. Назови цену. И убирайся, пока я тебе не врезал… Желаю удачи.

Выборы губернатора Южной Каролины были назначены на седьмое ноября. Седьмого февраля началась избирательная кампания.

Десять лет штат находился под гнетом саквояжников, которых представляла Радикальная республиканская партия реформ. Это были годы непосильных налогов, причем деньги текли в карманы законников и их прихлебателей: именно в эти годы у владельцев, которые не в состоянии были платить, конфисковали более миллиона акров земель и около миллиона продали по два доллара на уплату налогов хотя бы за то, что можно удержать. Судьи, назначенные политиками, преследовали любого белого, который был за конфедератов, – служил ли он в армии или занимался поставками. Так называемые выборные места продавались тому, кто предлагал большую цену, и единственными уроженцами Южной Каролины, получавшими должности, были недавние рабы, не умевшие ни читать, ни писать. Когда губернатор проиграл в карты тысячу долларов, что случилось в среду, то в четверг правительство штата выпустило билль, передающий ему в дар тысячу долларов «от благородных граждан Южной Каролины за самоотверженный труд на благо штата». Фосфатные залежи, которые должны были восстановить Карлингтон, отчасти стали собственностью друзей губернатора в соответствии с законом, объявляющим государственную монополию на дренажные работы в гавани и руслах рек. Саквояжники наживали миллионы, а шрамы войны оставались незалеченными, и особняки в прекрасном старом городе превращались в трущобы.

Все уповали на чернокожих избирателей и президентские выборы. Число черных выборщиков было едва ли не в два раза больше белых, и Объединенная лига сплачивала их в течение десяти лет. Но было много таких, как Элия, которые вышли из лиги, и тысячи других, вынашивающих планы мести за то, что янки и республиканцы обманули их ожидания. Конечно, основная масса, как всегда, ничего не понимала, ни о чем не беспокоилась и не желала принимать чью-либо сторону.

Демократы надеялись завоевать большинство голосов – не уговорами, так силой. Республиканцы надеялись на золото, которое они награбили за десять лет. Как и предсказывал Стюарт Трэдд, назревали кровавые столкновения.

Генерал Уэйд Хэмптон, командовавший кавалерийскими полками в Южной Каролине, после войны обосновался в Миссисипи. Сейчас он возвратился, чтобы возглавить демократов как кандидат на пост губернатора. Ему было пятьдесят семь лет, и он все еще был окутан романтическим ореолом – воинственный, бескомпромиссный, с гривой белоснежных волос и пышными закрученными усами. В штате возникло двести девяносто кавалерийских клубов, куда вступали преданные ему люди. Ку-клукс-клан предложил Хэмптону свою поддержку, но генерал с презрением отверг ее.