Дни и ночи, самоотверженно проведенные у постели больного, сблизили Пинкни и Люси. Они стали понимать друг друга без слов, как если бы дружили много лет. Было естественно, что Пинкни обращался к Люси посоветоваться насчет сестренки, и Люси прибегала к его помощи, когда дело касалось Эндрю. Оба чувствовали, что жизнь их стала богаче.

Переходы через Митинг-стрит сделались постоянными. Два дома словно объединились. Пинкни стал главой обеих семей, но двойная ответственность не тяготила, так как и он получал должное воздаяние. Люси стала матерью Лиззи и сестрой ему. Когда Симмонс вернулся из Симмонсвиля, он с неудовольствием обнаружил, что Пинкни назначил Эндрю юридическим консультантом фирмы «Трэдд – Симмонс». Однако он одобрил передвижное кресло и письменный стол, которые Пинкни купил для старого друга. Джо никогда не видал Эндрю таким воодушевленным. Теперь у него была работа, и он мог сам содержать семью. Конечно, он мало смыслил в заключении сделок, но его опорой был Джошуа.

Симмонс посоветовал сделать еще один важный для Энсонов шаг. Люси следует больше выходить, сказал он. Симмонс помнил, как она была счастлива на балу Котильон-клуба. Джо и Пинкни настаивали, Эндрю не возражал, и Люси наконец согласилась. Она наняла кухарку, сшила два новых платья и стала отвечать на визиты. Она даже устроила маленький ужин, когда Эндрю вполне овладел механикой своего кресла и смог играть роль хозяина.

– Для меня началась новая жизнь, – с благодарностью сказала Люси Пинкни. – Мне всегда хотелось иметь брата или сестру. А теперь ты и Джо мне как братья, а Лиззи – младшая сестричка для меня и старшая – для маленького Эндрю.

Все они, как большая семья, часто выходили вместе. Самой излюбленной прогулкой было посещение магазина Ван Сантена, роскошного кафе-мороженого, где был широкий выбор игрушек, очаровывающих восьмилетних мальчишек, и особая секция со стереоскопами и открытками чужеземных городов, приводившими в восторг и ужас.

Лиззи с первого октября обучалась в пансионе для молодых леди миссис Хопсон Пинкни. Плата за обучение была выше, чем в школе Элинор Олстон. Миссис Пинкни неплохо наживалась на чужаках, имеющих дочерей. Но компания «Трэдд – Симмонс» добывала около ста тонн фосфатов в месяц. Пинкни мог себе позволить платить пятьдесят долларов в год за основной курс обучения и, помимо того, двадцать долларов за уроки рисования и двенадцать – за французский язык. Ему не хотелось отказываться и от уроков музыки, хотя они стоили сорок долларов. Люси и Лиззи посовещались, Лиззи сыграла сонату Моцарта, и было решено, что брать уроки музыки не стоит.

Девочке очень понравилось в новой школе. Каролина тоже училась там. Но Лиззи смущало, что ей нельзя принимать приглашения от других девочек. Сердилась она и на то, что у нее нет ни такого количества платьев, как у школьных подруг, ни пальто с меховым воротником и муфтой. У всех девочек, живущих выше Брод-стрит, было такое пальто. Пинкни с облегчением предоставил решать эту задачу Люси.

– Но у всех девочек есть муфты, кузина Люси! Я уже сказала Пинни, что другого подарка ко дню рождения мне не надо. Когда тебе исполняется двенадцать, хочется получить какой-то особый подарок. А он подарил мне гребешок, как будто мне нечем расчесываться.

Люси, которая сама выбирала для Пинкни незатейливо украшенный серебряный гребень, пожалела, что не может щелкнуть им Лиззи по голове, как это делалось в старину. Вместо этого она пустилась в объяснения, опасаясь, что двенадцатилетняя Лиззи не сумеет верно понять ее:

– Лиззи, далеко не у всех девочек есть муфты, и ты хорошо это знаешь. Чарлстонские девочки не носят муфт. В них нет необходимости. В наших краях слишком жарко, чтобы носить меха. Наверное, там, где жили эти девочки, зимы такие холодные, что поверх перчаток приходится надевать еще и муфту. Я не буду осуждать их, это недостойно леди.

– Ты говоришь, как тетя Джулия: «Леди поступают так-то…», «Леди так не поступают…» Мне это надоело.

Люси улыбнулась:

– Мне в твои годы это тоже не нравилось, но это именно то, что мы все должны знать. Существуют причины, в силу которых что-то следует делать и чего-то, наоборот, не следует делать. Сейчас я объясню тебе, почему ты не можешь иметь муфту. Перестань дуться и выслушай внимательно. Быть леди или быть джентльменом – это значит считаться с другими людьми. Нельзя жевать с открытым ртом, потому что сидящим за столом это неприятно. Нельзя перебивать, чтобы не обидеть того, кто с тобой разговаривает. Когда кто-то входит в комнату, следует встать, предлагая свое место. Понимаешь? Другие люди – вот о ком надо заботиться в первую очередь.

– Я полагаю, это не слишком выгодная сделка.

– Ты ошибаешься. Ведь леди и джентльмены общаются только с себе подобными. И каждый из них уделяет другому внимание. В конечном счете выигрывают все. И никто не применяет к жизни термины рынка. Мне бы не хотелось впредь слышать от тебя подобные слова. Это вульгарно.

– Вот-вот, тетя Джулия тоже называет некоторые вещи вульгарными. И мама тоже. Но никто никогда не объяснит, что это значит.

Люси вздохнула:

– О Господи! Мы увязнем в этих материях. Не думаю, что ты достаточно взрослая, чтобы толковать с тобой о хорошем вкусе. Двенадцать, конечно, солидный возраст, но придется еще несколько лет подождать. Давай-ка возвратимся к муфтам.

– Хорошо. Я знаю, как следует поступить. Я предложу кому-либо, у кого нет муфты, пользоваться моей. Так я позабочусь о других. Но они, конечно же, откажутся носить мою муфту, чтобы позаботиться обо мне. И все будет в порядке. – Лиззи торжествовала.

– Нет, золотко, ты не права. Тебе не следует носить муфту, потому что это будет напоминать другим девочкам, у кого ее нет, об их бедности. Ведь меха стоят дорого. Не каждая семья может позволить себе такую покупку.

– Серебряный гребень тоже дорого стоит.

– Да, но ведь ты не расчесываешься на глазах у всех. Ты любуешься им в одиночестве, и никто даже не знает, что у тебя есть такой гребень. Ведь ты никому не рассказала.

– Рассказала. Девочки спрашивали меня, что мне подарили ко дню рожденья. Вот я и рассказала.

– Ты сказала, что тебе подарили гребешок?

– Да, конечно. А что же еще?

– Надеюсь, ты не сказала, что гребень серебряный? Лиззи вытаращила глаза:

– Правда, Люси. Я ведь тоже кое-что понимаю. Это было бы хвастовством.

– Вот именно. И то же можно сказать о ношении мехов. Согласна?

– Что же мне еще делать. Ведь мне не купят муфту, даже если я закачу истерику. Приходится уступать.

На том они и порешили.

Через несколько месяцев Стюарт закончил школу Потера, и Пинкни пришлось выдержать схожее столкновение с самонадеянным юнцом. Пинкни победил, хотя и не нашел понимания.

Стюарту только что исполнилось девятнадцать, и он был уверен, что знает все, тогда как Пинкни ничего не понимает. Между ними произошла бурная стычка. Мальчишкой Стюарт обожал своего бесстрашного брата и ничего другого не желал, как вступить в его кавалерийской полк, носить саблю и бросаться в атаку верхом на боевом скакуне. Война для него закончилась слишком быстро. Если бы мог, он бы вновь напал на форт Самтер. Ярость Стюарта, не находя выхода, обратилась на старшего брата.

– Ты капитулировал! – кричал он. – Ты сотрудничаешь с янки. Посещаешь их магазин и ешь мороженое, разговариваешь с ними на улицах и вступил в Торговую палату. Ты предатель, Пинни.

Обвинения Стюарта больно задевали Пинкни, потому что в душе он был согласен с братом. Он научился смотреть в лицо неизбежному, но не мог подавить в себе ненависти.

– Ради Бога, – устало ответил он брату. – Война окончилась семь лет назад. Мы обязаны считаться с фактами.

– Я не давал клятвы. Я не признаю янки.

– Честь тебе и слава. Ты не признаешь янки, потому что я тебя содержу! – Темпераментом Пинкни не уступал младшему брату.

Они смотрели друг на друга, сверкая голубыми глазами, рыжие волосы пылали. Пинкни взглянул на аккуратно подстриженные усы брата – предмет гордости Стюарта – и почувствовал прилив ярости. Волосы на лице Стюарта были рыжими – при желании он мог отпустить бороду.