– Нет.

Люси метнула на Гарри недоуменный взгляд:

– Господи! Тогда с какой же стати вы морочите ей голову? Влюбляете в себя, чтобы погубить?

Подвижное лицо Гарри исказилось от усилия, с каким он подбирал слова для ответа.

– Да, я влюблен в Элизабет, – сказал он наконец. – Она меня восхищает, очаровывает, я не устаю перед ней преклоняться. Она желанна мне так, как не была желанна ни одна женщина на свете. И мне хочется, чтобы она желала меня… Знаете что, давайте-ка лучше присядем. А то вы, я смотрю, еле на ногах держитесь.

Люси и в самом деле была близка к обмороку. Она с трепетом ожидала отрицательного ответа Гарри, и все-таки он ее ошеломил. Она почти упала в любезно придвинутое кресло. Гарри уселся напротив сгорбившись, длинные руки его возбужденно жестикулировали.

– Я должен рассказать вам о Бесс то, о чем вы, наверное, и не подозреваете, – продолжал он. – Бесс – страстная, склонная к отчаянным поступкам женщина. Но ей не выпадало случая проявить свое подлинное «я». Сама она едва ли имеет понятие о собственном «я», но мне оно известно лучше. Она подлинное воплощение королевы Елизаветы: вся – огонь, вся – отвага в сочетании с умом и твердостью характера. И вдобавок тоже королева-девственница. Забудьте о семейной жизни, о детях и так далее. Даже если у нее в постели перебывала тысяча любовников, а мне до этого мало дела, она сохранила совершеннейшую невинность. Она самая завлекательная женщина, какую только знавал мир со времен Шахерезады. Я, знаете ли, прирожденный странник. При обычных обстоятельствах меня бы давно уже здесь не было. Я повидал в Чарлстоне все, что хотел. Поначалу мне казалось, что этот привал ничем не будет отличаться от других. И Бесс представлялась мне похожей на всех других женщин. Мне свойственно влюбляться по уши – в женщин, в города, в теории… Любви я отдаюсь без остатка – душой и телом. А потом вдруг – пых! – и все кончено. Утешаюсь мыслью, что знакомство со мной никого не обедняет; жалоб, во всяком случае, я не слышал.

Люси фыркнула:

– Да как бы вы их услышали, если были уже в пути? Гарри в ответ улыбнулся:

– Touché![7] Возможно, вы и правы. Но по крайней мере, я открыто называю себя тем, кто я есть, с самого начала. Сроду не прикидывался оседлым жителем.

– Каким образом люди становятся такими, как вы, Гарри Фицпатрик? Вы же настоящая чума.

– А вам и в самом деле любопытно? Бесс я уже выложил все начистоту. Я искатель приключений, это у меня наследственное. Ирландская кровь, как вам известно. Мой отец был третьим отпрыском англо-ирландского землевладельца – вроде того, что вы здесь называете плантатором. В восемьсот сорок восьмом году сорвался с места, заразившись золотой лихорадкой, отправился в Калифорнию, о которой прежде и слыхом не слыхивал. Как ирландцу, ему повезло: у мыса Горн корабль разбило в щепы, но он чудом спасся, был подобран другим судном и высадился в Калифорнии гол как сокол, в одних рваных штанах. Зато разливаться он умел так, что птицы слетались к нему, словно зачарованные. Год спустя он наткнулся на месторождение у Саттерс-Мил. А еще через год совершил обратное путешествие в Ирландию, чтобы жениться там на покинутой возлюбленной и забрать ее с собой в Сан-Франциско. Дивное, шумное место Сан-Франциско. Но жить там всю жизнь надоест. Когда мне стукнуло восемнадцать, я последовал примеру отца: прихватив с собой связку книг, нанялся матросом на судно, идущее в Южную Африку, где предполагал открыть собственные алмазные копи. Однако по ошибке сел не на тот корабль и очутился на Дальнем Востоке. В Японии, впрочем, мне очень понравилось, и я там малость подзадержался. С тех пор кочевал по свету, трудился и пропутешествовал играючи через множество стран. На это мне потребовалось двенадцать лет. Нет, теперь уже тринадцать.

– И вы думаете провести так всю жизнь?

Гарри пожал плечами:

– Не знаю. Пока ни о чем не думаю, а там будет видно. Я повинуюсь только своим прихотям.

– Чума, истинная чума!

Гарри протестующе вытянул вперед руку:

– Не спешите клеить ярлыки, мисс Люси. Разве я причинил Бесс или Трэдду какой-нибудь вред? Полагаю, что не причинил.

Люси вынуждена была с этим согласиться:

– Пока нет. Но что будет после вашего отъезда? А если… – Она поспешно прикусила губу.

– Не притворяйтесь старой девой, мисс Люси! Если мы с Бесс станем любовниками? Если я ее соблазню? Вы и вправду считаете, что ей лучше пребывать до конца дней своих девственницей и сойти в могилу, ни разу не испробовав вкуса пьянящей влаги?

Люси не нашлась с ответом.

– Так надо ли вам ее предостерегать? – нараспев протянул Гарри.

Люси в замешательстве молчала. Мысли у нее в голове путались, но одно она знала точно: не было минуты, когда она решилась бы оттолкнуть от себя Пинкни; ни о чем она так горько не сожалела, как о невозвратно потерянном времени, растраченном впустую на напрасное ожидание. Случись несчастье с Гарри, Элизабет испытывала бы те же самые сожаления. Но ведь Гарри уйдет от нее сам; по собственной воле. Это куда печальней… А может, и нет? Любовь взимает такую страшную плату.

– Вы настоящая душечка, мисс Люси! – С этими словами Гарри покрыл поцелуями ладонь собеседницы и отправился чинить сломанную раму.

Когда Элизабет с Трэддом вернулись из города, Люси лежала у себя в комнате с приступом мигрени. Она не вышла и к ужину. Что именно сказать Элизабет, она так и не решила. Ее томило предчувствие, что любые ее слова или действия окажутся совершенно бесполезными.

– В городе очень жарко? – поинтересовался Гарри. Они с Элизабет сидели вдвоем на веранде, в темноте.

Говорил он негромко, стараясь не потревожить Трэдда, который уже лег.

– Ужасно жарко. Не верится, что уже сентябрь. – Элизабет вздохнула. – Даже здесь дышать нечем.

– Давай искупаемся. Это тебя освежит.

– Сил моих нет… Добраться бы только до гамака, там попрохладней.

– Как хочешь. Могу принести тебе подушку. Если не пойдешь со мной на берег. Я собираюсь поплавать, а потом улечься спать прямо в купальном костюме. Это меня взбодрит.

– О Гарри, это ты здорово придумал! А можно мне тоже?

– Ну конечно! Я весь день без тебя скучал.

– И я скучала… Пошли переоденемся.

Океан был теплым, как парное молоко. Лишь иногда струйки холодных течений обдавали мгновенной прохладой грудь или лодыжки. Элизабет тихонько покачивалась на воде у волнолома, глядя на теплые, совсем близкие звезды. Рядом Послышался плеск, и голова ее очутилась на руках у Гарри.

– Я умею плавать, – обиженно произнесла она.

– Я хочу пустить твои булавки на корм рыбам, – отозвался Гарри. – Твои волосы должны свободно струиться вокруг тебя. Тогда ты будешь походить на русалку.

Он выдернул из ее туго уложенной прически все шпильки, и обжигающая прохлада разлилась по коже ее головы; ощущение было новым, совершенно непривычным. Вода ласкала и обнимала Элизабет, она словно растворилась в потоке, сделалась морским существом. Рассмеявшись, Элизабет нырнула и описала под водой круг; тяжелые намокшие распущенные пряди тянули ее в глубину. Вынырнув и отфыркиваясь, она огляделась по сторонам в поисках Гарри – с черными волосами, плотно облепившими голову, он походил на гладкого, блестящего в темноте тюленя.

– Я терпеть не могла окунаться с головой, – сказала Элизабет. – Что это на меня нашло?

– Русалки только так и поступают. Тебе понравилось?

– Еще бы! Я плескалась, словно рыба.

– Фи, какая проза! Не нравится быть русалкой – стань дельфином. Оставаться рыбой я тебе не позволю.

Элизабет покачала головой из стороны в сторону, любуясь своими волосами. В неясном мерцании они выглядели таинственно и загадочно, отливая не медью, а бронзой. Неужели они принадлежат ей? Да и сама она – кто такая? Неужели прежняя Элизабет? Она нырнула еще раз и дотронулась до песчаного дна. Пальцы ее нащупали что-то скользкое и твердое. Появившись на поверхности в фонтане сверкающих брызг, она окликнула Гарри: