Дадим еще раз слово отцу Льву Лебедеву — тому, кто выстрадал эту тему всей своей подвижнической жизнью и имеет право говорить открыто и жестко, на что мы сами не дерзаем, дабы не обидеть ненароком верных: «…они вполне довольствуются видимостью вместо реальности, обозначением вместо совершения, внешностью, а не сущностью. Прошедшие сами школу комсомольско-партийно-общественного советского оборотничества, когда на людях — одно, а в мыслях (и тайных делах) — другое, и привыкшие думать, что «так и надо», они вполне приемлют государство-оборотень, церковь-оборотень, оборотня епископа или священника. Для таких «верующих» важно лишь, чтобы оборотничество было достаточно точным, то есть чтобы все, делаемое в «патриархии», изображалось, обозначалось в соответствии с внешним православным чином, уставом. Чин, обряд стали центром веры. Принадлежность к православному обряду сделалась главным и, пожалуй, единственным условием «спасения в Бозе» (через Церковь) в глазах верующих «совков», не желающих и слушать о том, что такое «спасение» может оказаться мнимым». Этим объясняется прискорбный факт в нашей новейшей истории, который нас значительно отдалил от действительного возрождения.

На рубеже 1990 года состоялось историческое решение Архиерейского Собора Русской Православной Церкви за границей о приеме под свой омофор всех тех в СССР, кто не желает оставаться в отступнической и еретической «советской церкви». В это время вышли из подполья чудом сохранившиеся общины истинных и ложных катакомбников, но массового обращения русских людей к Зарубежной Церкви не произошло. Подавляющее большинство верующих и сейчас считает за честь сохранять верность Московской Патриархии. Впрочем, последняя тенденция на сближение Патриархии и «зарубежников» снимает этот вопрос, но не отменяет главной проблемы — нравственного здоровья нашей Церкви. Грех «сергианства» волей-неволей сделал Патриархию времен СССР духовным соучастником большевизма, покаяния в чем мы соборно и церковно не принесли. Этот же наследственный грех долгое время не позволял пастырям возвысить свой голос в защиту исчезающего русского народа, не позволяет зачастую и сейчас смело вставать в оппозицию властям, когда это диктуется нравственно осознанной необходимостью.

Все, кому не безразлична судьба русского народа, долгое время полагали, что Русская Зарубежная Церковь — это единственная Поместная Русская Православная Церковь. Последние события в Руси Зарубежной не позволяют нам более столь оптимистично взирать и на эту церковную юрисдикцию. В лоне Московской Патриархии были и есть еще вполне искренне обратившиеся к Богу люди и сердцем страдающие за паству владыки и батюшки. Будучи зачастую в меньшинстве в своем подвижническом рвении, они немногое могут сделать, хотя и проявляют порой образцы гражданского мужества, подвижничества и самоотвержения. Но, объединившись, такие люди смогут многое, если не все, даже временно оставаясь на том месте, куда их призвал Господь для подвига стояния в истине. Среди них и должна проводиться орденская работа по духовному объединению, ведь стержнем русской орденской идеи на современном этапе является верность Истинному Православию отцов, даже в условиях всеобщего отступничества от истинных основ веры, что уже было в истории Церкви в Западной Руси.

В современных условиях, когда в России нет Царя, а держава русской государственности таинственно принята Богородицей, в чем верующее сердце верно убеждается, взирая на образ Владычицы «Державной», мы должны руководствоваться Царской волей. С одной стороны, она неотделима от личности самого Государя, но с другой — должна быть исполняема верными и в его отсутствие. В определенном, сокровенном смысле мы вправе рассматривать таинственную Опричнину Царя Иоанна Васильевича как инструмент исполнения его Державной Воли до конца времен. В своем завещании, составленном во время тяжелой болезни, Царь писал: «А что есми учинил опришнину, и то на волю моих детей…» Опричное служение не пресеклось на Руси в момент ее «официального упразднения» в 1572 году. И при последних Рюриковичах, и при первых Романовых Опричнина мыслилась учреждением никак не «спекулятивным», но в высшей степени «оперативным», как это ни покажется парадоксальным современнику. Говоря о ней, мы не хотели бы вызывать у читателя в памяти устойчивый стереотип зловещей организации террора. Об этой организации сегодня написано немало интересных и честных исследований, для нас же важен ее глубинный архетип как совершенно определенной орденской организации, возникшей в лоне Православной традиции.

Для того чтобы полнее определить тот особый монархизм, который должен быть исповедуем истинным православным орденом, мы должны обратиться к замечательным словам современного автора Г. Николаева, приведенным в книге «…И даны будут жене два крыла». В частности, Г. Николаев пишет: «Невозможность (а мы бы даже дерзнули сказать — кощунственность) любых форм политического монархизма — от легитимизма до соборничества — очевидна для каждого, кто вдумается в пророческое обетование о ризе, которая сама придет к Державной иконе. Ибо пока скипетр и держава Русского Царства не сокрыты от предстоящих и молящихся, смысл явления самой иконы — по-прежнему — еще и в том, что русский народ лишен монархической государственности и продолжает в самоослеплении считать себя Верховной властью… С юридической точки зрения, Россия после 2 марта 1917 года (и до сих пор) живет в состоянии непрекращающейся параномии (но не аномии, т. е. беззакония, причем понятого как угодно широко), а Русская Церковь (о какой бы из двух юрисдикций мы ни говорили) — в состоянии параканоничности, имея своим основанием и краеугольным камнем (после февральско-мартовского предательства и апрельской «самоликвидации») отнюдь не Поместный Собор 1917–1918 гг. и даже не кровь новомучеников, но услышанное и исполненное «моление о чаше» Святого Царя, искупившего русский грех и спасшего Виноград сей от неизбежного вырождения в церковь лукавнующих («хамократическую церковь», по бесстрашному выражению о. Павла Флоренского). Историческая Россия невозвратимо мертва, и мы живем не надеждой на ее воскрешение, но чаянием мета-постистории, когда

Но, возможно, возразят нам, разве не были сказаны слова: «Государь взял вину русского народа на себя, и русский народ прощен»? Да, ответим мы вслед за старцем Иосифом Афонским, однако, «хотя и прощается грех, остается епитимия, соответствующая падению». Предстоя на коленях, со склоненной главой перед Державной иконой и образом Святых Царственных Страстотерпцев, мы, уповая на милость и силу Божии, чаем движения воды в том «мертвом море», которое, по неложному безусловному пророчеству, преобразившись, пребудет и во времена антихристовы (т. е. после отъятия Удерживающего) «громадным вселенским океаном народным» — Русским Царством».

Вот тот единственно верный монархизм Верных, который четко проводит границы между нами как орденом и внешним миром, готовым до бесконечности играть во «взрослые» политические игры и с упоением принимать участие в баталиях легитимистов-«кирилловцев», давно отпавших от единственно верной православной точки зрения на Православного Государя как таинственно предъизбранного помазанника Божия, с «соборниками», по-большевистски упорно считающими себя единственным источником Власти, которую они, через процедуру голосования, готовы передать понравившемуся толпе «пролетарийцев» царю «из народа».

Будто бы и не к этим «монархическим» активистам обращены были слова архимандрита Константина (Зайцева). «Убог наш монархизм, — писал еще до войны (Второй мировой) архимандрит Константин, — поскольку он не выходит за пределы размышлений утилитарно-политических! Безсилен он перед фактом духовного распада России. Восстановление Российской монархии не есть проблема политическая.